— Аусвайс!
— У нас нет документов, — сказал Станислав.
— Так. А ну, кругом! — крикнул солдат, — Идите вперед!
— Эй, ребята, вы же поляки! — воскликнул Ян.
— Молчать! Вперед, тебе говорят!
«Наверное, полицаи, — подумал Станислав, закладывая руки за спину. — Глупо попались. Как маленькие неразумные ути».
За полтора года пребывания в Келецкой тюрьме он видел многих поляков, или добровольно перешедших на сторону немцев, или мобилизованных насильно. Последние люто ненавидели фашистов и при каждом удобном случае пытались либо сбежать к партизанам, либо чем-нибудь навредить швабам. Но те, что по доброй воле пошли служить немцам, были ничем не лучше эсэсовцев. Может быть, эти как раз из таких?
Наверху один из солдат пошел впереди, показывая дорогу.
Шагов через двести свернули в лес и вступили на узкую, чуть заметную тропу.
И тут Станислав заметил, что у шедшего впереди солдата нет на шинели погон, а подошва левого сапога оторвана почти до половины и подвязана шпагатом.
— Пан жолнеж, — сказал Станислав. — Можно спросить?
— Молчать!
Сильный удар в спину показал, что дальнейшие разговоры бессмысленны.
Тропа обежала по краю поляну, прошла мимо полуразвалившегося сруба без крыши, и сразу показались первые дома небольшой деревни.
Станислав припомнил план местности, который им набросал на клочке бумаги перед уходом Ленька, и догадался, что это — Яслицы.
Кое-где в окнах домов уже горел свет.
У четвертой от края деревни избы конвоиры и пленные остановились,
Передний, громко топая своими разбитыми сапогами, взбежал на крыльцо, рывком отворил дверь и вошел внутрь. Двое других уселись на ступеньки и закурили, не забывая, однако, об автоматах, которые держали на взводе.
Станислав огляделся.
Странным показалось ему, что партизаны живут в деревне, а не в лесу, если это, конечно, настоящие партизаны. Если же это армейская часть, то почему на улицах нет ни мотоциклов, ни походных кухонь, ни повозок, да и солдат тоже не видно?
Конвоиры успели докурить свои самокрутки до конца, когда наконец дверь дома снова отворилась, пропустив наружу блик скудного света и голос:
— Давайте их сюда, хлопаки.
В горнице за дощатым крестьянским столом, заваленным объедками, сидел человек в коричневом кожухе и высокой мерлушковой шапке, какие носят в юго-восточных областях Польши. Рядом с ним на доске стола лежали черные шубные рукавицы и пачка немецких сигарет. Конвоир остановился у двери, пропуская в комнату Станислава и Яна.
— Кто такие? — спросил человек в кожухе.
— Мы шли из Мехува в Дзялошице. Заблудились, — соврал Ян.
— Что вам нужно было в Дзялошице?
— Мы сбились с дороги… — начал Ян, но конвоир оборвал его:
— Пан командир, мы их взяли в овраге. Они откапывали тех мертвяков.
— Для чего вы это делали?
— Пан, разрешите вопрос? — осмелел Ян.
— Ну?
— Вы партизаны?
— А ты как думаешь?
— Я думаю — партизаны.
Человек в кожухе усмехнулся:
— А если я тебе скажу, что мы полицаи и служим немцам?
— Это неправда.
— Почему?
— Потому что вы одеты… не так.
— Ну, предположим, что мы — партизаны. Что дальше?
— Мы тоже ищем партизан.
— Это для чего же?
— Хотим вступить в отряд.
— Говори, откуда вы. Только не заливай, что из Мехува. Это не пройдет.
— Так вы точно партизаны?
— Я сказал — предположим.
— Тогда предположите, что мы из Борковицкого леса.
Лицо у человека в кожухе стало вдруг злым. Он медленно поднялся из-за стола.
— Ага. Так вот вы, значит, откуда. Борковицы… Хотел бы я поздоровкаться с вашим командиром. Ой как хотел бы! Как, кстати, его зовут?
— Ленька, — сказал Ян. — А что?
— А ну говори: Дембовский склад брали вы? Ваша работа?
— Предположим, — сказал Ян.
— Предположим! Так вот я скажу: из-за вашего нападения на Дембовцы я потерял трех человек. Сопляки!
— Зачем ругаться, — сказал Ян. — Мы хорошо взяли склад. Все кончилось тихо.
— Тихо для вас, а не для нас! В ту ночь, когда вы обработали склад, мы находились на Черной Гати, под самыми Дембовцами. Утром снялись с места и сразу же нарвались на карателей. Едва унесли ноги. Швабы никогда не отправляли карателей из Дембовцев. Понял теперь? Мы не могли понять, почему они так всполошились.
— Так мы ничего не знали о вас…
— Я вас и не обвиняю. Просто обидно. Ну, так сколько же у вас всего в отряде?
— Девят… теперь уже восемнадцать. — Негусто. Где стоите?
— На северо-западе, километрах в семи от оврага, где нас взяли.
— Пан Трыбусь, я те места знаю, — сказал конвоир. — Мы ходили туда с Юзефом Лясеком в разведку. Видели их шалаши.
— Точно, — подтвердил Ян. — Там у нас шалаши.
— Много в отряде коммунистов? — спросил Трыбусь.
— Н… не знаю, — замялся Ян. — Может быть, Ленька…
— Вот что, — решил Трыбусь. — Завтра вы поведете меня к своему командиру. А сейчас вас накормят. Да, так что же вы делали в овраге?
— Пан Трыбусь, — сказал Ян тихо. — Там лежит наш товарищ — Януш Големба. Он пошел на разведку сюда, в Яслицы, и…
— Знаю, — сказал Трыбусь. — Он напоролся на немецкий дозор. Мои хлопаки прибежали на выстрелы, но было поздно. Они кончили одного шваба, остальные ушли. Так вы искали его?
— Мы шли к вам по его следу.
— Ясно.
— Разрешите еще вопрос, пан Трыбусь?
— Ну?
— Почему швабы вас не трогают в деревне?
— Они еще не знают, что мы здесь. А когда узнают, нас уже здесь не будет,
Группы соединились через день.
Сводный отряд насчитывал теперь сорок девять человек. На вооружении у него было двадцать два автомата, четыре пулемета и даже один миномет с двумя десятками мин к нему.
СОЮЗ ДРУЗЕЙ
— Вы знаете не хуже, чем я, что творится в стране. Все ограблено дочиста. Они тащат у нас все, что им нужно и что не нужно. Даже картофельную ботву вывозят к себе в рейх. Население смотрит и молчит. Попробуй пикни! Они разговаривают на языке силы. Террор и смерть. В Вавере и Пальмирах расстреляно более пяти тысяч. Они хотят приучить нас к мысли, что сопротивление бессмысленно. Они хотят парализовать нашу волю.
Трыбусь передохнул и отер шапкой пот со лба.
Партизаны, сидящие вокруг него на поляне, молчали. Их потемневшие лица заострились. Улыбки почти не появились на них. Слишком многое люди вынесли за эту зиму.
— Остатки нашей армии погибли в Подляшье и в Свентокшиских горах, недалеко отсюда. Они дрались до последнего человека, до последнего патрона. Без продуктов, без связи друг с другом. Они приняли на себя первый удар. Они умерли, но не склонились. Но не умер народ, который они защищали. Еще живем мы. Но сидеть в лесу мы не можем. Нужно действовать, а не ждать карателей.
Трыбусь кивнул головой кому-то позади себя, и вперед вышел невысокий бледный человек в крестьянском полушубке и новых яловых сапогах.
— Это Кароль Лех, — сказал Трыбусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— У нас нет документов, — сказал Станислав.
— Так. А ну, кругом! — крикнул солдат, — Идите вперед!
— Эй, ребята, вы же поляки! — воскликнул Ян.
— Молчать! Вперед, тебе говорят!
«Наверное, полицаи, — подумал Станислав, закладывая руки за спину. — Глупо попались. Как маленькие неразумные ути».
За полтора года пребывания в Келецкой тюрьме он видел многих поляков, или добровольно перешедших на сторону немцев, или мобилизованных насильно. Последние люто ненавидели фашистов и при каждом удобном случае пытались либо сбежать к партизанам, либо чем-нибудь навредить швабам. Но те, что по доброй воле пошли служить немцам, были ничем не лучше эсэсовцев. Может быть, эти как раз из таких?
Наверху один из солдат пошел впереди, показывая дорогу.
Шагов через двести свернули в лес и вступили на узкую, чуть заметную тропу.
И тут Станислав заметил, что у шедшего впереди солдата нет на шинели погон, а подошва левого сапога оторвана почти до половины и подвязана шпагатом.
— Пан жолнеж, — сказал Станислав. — Можно спросить?
— Молчать!
Сильный удар в спину показал, что дальнейшие разговоры бессмысленны.
Тропа обежала по краю поляну, прошла мимо полуразвалившегося сруба без крыши, и сразу показались первые дома небольшой деревни.
Станислав припомнил план местности, который им набросал на клочке бумаги перед уходом Ленька, и догадался, что это — Яслицы.
Кое-где в окнах домов уже горел свет.
У четвертой от края деревни избы конвоиры и пленные остановились,
Передний, громко топая своими разбитыми сапогами, взбежал на крыльцо, рывком отворил дверь и вошел внутрь. Двое других уселись на ступеньки и закурили, не забывая, однако, об автоматах, которые держали на взводе.
Станислав огляделся.
Странным показалось ему, что партизаны живут в деревне, а не в лесу, если это, конечно, настоящие партизаны. Если же это армейская часть, то почему на улицах нет ни мотоциклов, ни походных кухонь, ни повозок, да и солдат тоже не видно?
Конвоиры успели докурить свои самокрутки до конца, когда наконец дверь дома снова отворилась, пропустив наружу блик скудного света и голос:
— Давайте их сюда, хлопаки.
В горнице за дощатым крестьянским столом, заваленным объедками, сидел человек в коричневом кожухе и высокой мерлушковой шапке, какие носят в юго-восточных областях Польши. Рядом с ним на доске стола лежали черные шубные рукавицы и пачка немецких сигарет. Конвоир остановился у двери, пропуская в комнату Станислава и Яна.
— Кто такие? — спросил человек в кожухе.
— Мы шли из Мехува в Дзялошице. Заблудились, — соврал Ян.
— Что вам нужно было в Дзялошице?
— Мы сбились с дороги… — начал Ян, но конвоир оборвал его:
— Пан командир, мы их взяли в овраге. Они откапывали тех мертвяков.
— Для чего вы это делали?
— Пан, разрешите вопрос? — осмелел Ян.
— Ну?
— Вы партизаны?
— А ты как думаешь?
— Я думаю — партизаны.
Человек в кожухе усмехнулся:
— А если я тебе скажу, что мы полицаи и служим немцам?
— Это неправда.
— Почему?
— Потому что вы одеты… не так.
— Ну, предположим, что мы — партизаны. Что дальше?
— Мы тоже ищем партизан.
— Это для чего же?
— Хотим вступить в отряд.
— Говори, откуда вы. Только не заливай, что из Мехува. Это не пройдет.
— Так вы точно партизаны?
— Я сказал — предположим.
— Тогда предположите, что мы из Борковицкого леса.
Лицо у человека в кожухе стало вдруг злым. Он медленно поднялся из-за стола.
— Ага. Так вот вы, значит, откуда. Борковицы… Хотел бы я поздоровкаться с вашим командиром. Ой как хотел бы! Как, кстати, его зовут?
— Ленька, — сказал Ян. — А что?
— А ну говори: Дембовский склад брали вы? Ваша работа?
— Предположим, — сказал Ян.
— Предположим! Так вот я скажу: из-за вашего нападения на Дембовцы я потерял трех человек. Сопляки!
— Зачем ругаться, — сказал Ян. — Мы хорошо взяли склад. Все кончилось тихо.
— Тихо для вас, а не для нас! В ту ночь, когда вы обработали склад, мы находились на Черной Гати, под самыми Дембовцами. Утром снялись с места и сразу же нарвались на карателей. Едва унесли ноги. Швабы никогда не отправляли карателей из Дембовцев. Понял теперь? Мы не могли понять, почему они так всполошились.
— Так мы ничего не знали о вас…
— Я вас и не обвиняю. Просто обидно. Ну, так сколько же у вас всего в отряде?
— Девят… теперь уже восемнадцать. — Негусто. Где стоите?
— На северо-западе, километрах в семи от оврага, где нас взяли.
— Пан Трыбусь, я те места знаю, — сказал конвоир. — Мы ходили туда с Юзефом Лясеком в разведку. Видели их шалаши.
— Точно, — подтвердил Ян. — Там у нас шалаши.
— Много в отряде коммунистов? — спросил Трыбусь.
— Н… не знаю, — замялся Ян. — Может быть, Ленька…
— Вот что, — решил Трыбусь. — Завтра вы поведете меня к своему командиру. А сейчас вас накормят. Да, так что же вы делали в овраге?
— Пан Трыбусь, — сказал Ян тихо. — Там лежит наш товарищ — Януш Големба. Он пошел на разведку сюда, в Яслицы, и…
— Знаю, — сказал Трыбусь. — Он напоролся на немецкий дозор. Мои хлопаки прибежали на выстрелы, но было поздно. Они кончили одного шваба, остальные ушли. Так вы искали его?
— Мы шли к вам по его следу.
— Ясно.
— Разрешите еще вопрос, пан Трыбусь?
— Ну?
— Почему швабы вас не трогают в деревне?
— Они еще не знают, что мы здесь. А когда узнают, нас уже здесь не будет,
Группы соединились через день.
Сводный отряд насчитывал теперь сорок девять человек. На вооружении у него было двадцать два автомата, четыре пулемета и даже один миномет с двумя десятками мин к нему.
СОЮЗ ДРУЗЕЙ
— Вы знаете не хуже, чем я, что творится в стране. Все ограблено дочиста. Они тащат у нас все, что им нужно и что не нужно. Даже картофельную ботву вывозят к себе в рейх. Население смотрит и молчит. Попробуй пикни! Они разговаривают на языке силы. Террор и смерть. В Вавере и Пальмирах расстреляно более пяти тысяч. Они хотят приучить нас к мысли, что сопротивление бессмысленно. Они хотят парализовать нашу волю.
Трыбусь передохнул и отер шапкой пот со лба.
Партизаны, сидящие вокруг него на поляне, молчали. Их потемневшие лица заострились. Улыбки почти не появились на них. Слишком многое люди вынесли за эту зиму.
— Остатки нашей армии погибли в Подляшье и в Свентокшиских горах, недалеко отсюда. Они дрались до последнего человека, до последнего патрона. Без продуктов, без связи друг с другом. Они приняли на себя первый удар. Они умерли, но не склонились. Но не умер народ, который они защищали. Еще живем мы. Но сидеть в лесу мы не можем. Нужно действовать, а не ждать карателей.
Трыбусь кивнул головой кому-то позади себя, и вперед вышел невысокий бледный человек в крестьянском полушубке и новых яловых сапогах.
— Это Кароль Лех, — сказал Трыбусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58