Андроид-зазывала у входа в зрительный зал и продуктовые лотки, как будто бы сюда пришли есть, а не думать.
Надрыв в игре наших актеров, как сломанная на ветру ветка яблони... Шелестят картинки на рекламных афишках, они усыпают все вокруг осенней листвой и даже сейчас назойливо бросаются в глаза и лезут в уши. Мы проходим в зал.
Третий звонок, гаснет свет, поднимается занавес. Представление как представление — голограммы изображают величественные пейзажи на заднем плане, андроиды заменяют статистов. Ручные львы, тоже роботизированные, охраняют важных действующих лиц. Режиссер в отчаянной попытке создать ощущение новизны смешал эпохи, стили и направления. Потому главный злодей в идеально пошитом фраке слетал на сцену верхом на спине хилого чешуйчатого дракона, разговаривая с кем-то по музейному проводному телефону. Провод кончался у дракона под мышкой. Сюжет не отличался оригинальностью: несчастная любовь, которой на первых порах мешали условности религии, нравственности и политики, потом стала страдать только от недостатка материальных средств и здравого смысла влюбленных. Чтобы добиться преемственности в этом карнавале, адвоката мужа-рогоносца обрядили в мантию инквизитора.
— Слушай, хвост у дракона пластиковый или это голография, различить можешь? — Наташу порой интересовали самые неожиданные вопросы.
— Нет, но я могу отличить фальшь в голосе его наездника от простой хрипоты и усталости.
Антракт был скучнейшим мероприятием: труппа явно боялась отпускать зрителей из зала, очевидно, в страхе, что они разбегутся — занавес вообще не опускался. Действие сместилось на судьбу мелких и незначительных персонажей: на площади шуты и фигляры в костюмах самых невероятных расцветок пытались рассмешить полупустой зрительный зал традиционно-новаторским враньем о подвигах, прекрасных дамах и котировках акций.
— Не так плохо, как может показаться на первый взгляд. — Что-то в этом винегрете ей понравилось. — Хоть стараются. И шут натурально кривлялся...
— Рыцарь с менеджером тоже хороши. Героиня врет красиво, тут у них удача. Остальное... спектакль как спектакль. — Я пожал плечами, но не успели мы прийти к единому мнению, как представление сделало попытку возобновиться.
Лучше бы труппа не затевала сегодняшний спектакль: что-то актеры между собой не поделили, и не успели зрители устроиться в креслах, как непонятно откуда взявшаяся на сцене дама в костюме позапрошлого века полезла к рампе. Она ехидным голосом зачитала в лицо главной героине пару строчек, весьма ловко расстегнула свою допотопную сумочку, после чего выудила оттуда пистолет и тремя выстрелами разнесла сопернице голову. Пули обнажили металл, сочленения и схемы внутренностей андроида. Тишина держалась несколько секунд, после чего вопль ярости и возмущения потряс драпировку на стенах театра.
— Сволочи!.. Обманщики!.. Халтуру гоните! — Зрителям крупно не понравилось, что робот играет вместо человека.
— Вы бы еще двойника Ярцева поставили или Меньшикова приволокли! — проорал какой-то старичок над моим ухом, вкладывая всю силу изношенных легких и голосовых связок в это выражение протеста.
Актриса (судя по всему, живая) неверно истолковала взметнувшиеся руки зрителей, огни рампы заслонили от нее искаженные яростью лица, и она попыталась превратить крики гнева в овацию: поклонилась, послала несколько воздушных поцелуев. Чей-то башмак еле-еле разминулся с ее головой, за ним полетели блокноты, сумочки и вообще все, что было у людей под рукой. Актеры быстренько ретировались за кулисы, а самые раздраженные из зрителей полезли на сцену.
— Пошли, отсюда, а не то в драку затянет. — Я хватаю Наташу за локоть и пытаюсь первым из толпы чуть более благоразумных личностей пройти в двери. Это удается, но уже в вестибюле она буквально виснет у меня на руках.
— Ой не могу! — Она почти захлебывается смехом, не может стоять и приваливается к стенке. — Жулье, идиоты! — Косметики на ней почти нет, но ту, что есть, она лихорадочно стирает платком вместе со слезами. Глядя на нее, я тоже не выдерживаю и сажусь рядом, держась за живот. А мимо нас несется толпа, напуганная и смеющаяся одновременно, она разбивает стекла и выламывает двери.
— «От скверны я тебя очищу», — пытаюсь передразнить торжествующую физиономию стреляющей актрисы, чем выливаю новый приступ хохота у нас обоих.
Мы пережидаем первую волну бегущих: если не идти впереди нее, то лучше стать в ее хвосте. В зале слышен грохот ломаемых кресел — там начинается серьезная драка. Кое-как добираемся до парковки и исчезаем из этого места в приближающихся синих вспышках «луноходов». С трудом управляю машиной и чуть не разбиваю нос о приборную панель.
— Нет, это хороший вечер. — На подъездах к поселку Наташа слегка успокаивается, смотрится в зеркало и приводит себя в порядок, смешинки в ее глазах теперь как блики на фасетках драгоценных камней.
На входе проверка всегда тщательней, щупальца сканеров как привычные липкие руки тюремщиков касаются наших тел и, осмотрев, проталкивают дальше, как банкомат обрабатывает кредитную карточку.
Почти останавливаю машину на одной из развилок дороги, разрезающей поселок, налево — ее дом, два поворота направо — мой. Я смотрю ей в глаза, она на секунду становится внимательно-сосредоточенной, кладет ладонь мне на плечо.
— Давай в клуб.
— Хорошо.
В маленьком подвальчике могут уместиться человек тридцать, и сегодня он переполнен. Мероприятия, что начались в стенах института, переместились сюда или в слободу. Те, кому позволяет ранг и кто еще достаточно крепко стоит на ногах, все собрались здесь, не забыв захватить ближних. Десяток столиков обсели со всех сторон и завалили чем только можно. Центральная стойка почти освободилась от бутылок. Подвальчик наполнял неумолчный шорох, будто тысячи щелкающих змеиных чешуек сплетали свое звучание в единую мелодию, — какой идиот выбрал такую музыку? Своды переливались всем цветами радуги и отображали перетекающие друг в друга картины. Увидев нас, Андрей-Провод, узловик, с трудом отрывается от стула и, покачиваясь, указующим перстом пытается попасть в нас.
— Ты меня уважаешь?! — Синтезаторы превращают эту фразу в рык горного людоеда, после голодной зимы спустившегося в деревню. В ответ необходимо даже не взмахнуть, воздеть руки над головой, набрать побольше воздуха в легкие и во вспышках молний, под аккомпанемент грома вбить в его голову акустический импульс.
— Да!!! Готов уважить в любое время! — Когда в его мозг проникнет этот доходчивый ответ и он раздумает тащить вошедших в свою компанию, можно идти дальше. (А в голове вдруг отчетливо складывается схема компактного расположения нейрошунтов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Надрыв в игре наших актеров, как сломанная на ветру ветка яблони... Шелестят картинки на рекламных афишках, они усыпают все вокруг осенней листвой и даже сейчас назойливо бросаются в глаза и лезут в уши. Мы проходим в зал.
Третий звонок, гаснет свет, поднимается занавес. Представление как представление — голограммы изображают величественные пейзажи на заднем плане, андроиды заменяют статистов. Ручные львы, тоже роботизированные, охраняют важных действующих лиц. Режиссер в отчаянной попытке создать ощущение новизны смешал эпохи, стили и направления. Потому главный злодей в идеально пошитом фраке слетал на сцену верхом на спине хилого чешуйчатого дракона, разговаривая с кем-то по музейному проводному телефону. Провод кончался у дракона под мышкой. Сюжет не отличался оригинальностью: несчастная любовь, которой на первых порах мешали условности религии, нравственности и политики, потом стала страдать только от недостатка материальных средств и здравого смысла влюбленных. Чтобы добиться преемственности в этом карнавале, адвоката мужа-рогоносца обрядили в мантию инквизитора.
— Слушай, хвост у дракона пластиковый или это голография, различить можешь? — Наташу порой интересовали самые неожиданные вопросы.
— Нет, но я могу отличить фальшь в голосе его наездника от простой хрипоты и усталости.
Антракт был скучнейшим мероприятием: труппа явно боялась отпускать зрителей из зала, очевидно, в страхе, что они разбегутся — занавес вообще не опускался. Действие сместилось на судьбу мелких и незначительных персонажей: на площади шуты и фигляры в костюмах самых невероятных расцветок пытались рассмешить полупустой зрительный зал традиционно-новаторским враньем о подвигах, прекрасных дамах и котировках акций.
— Не так плохо, как может показаться на первый взгляд. — Что-то в этом винегрете ей понравилось. — Хоть стараются. И шут натурально кривлялся...
— Рыцарь с менеджером тоже хороши. Героиня врет красиво, тут у них удача. Остальное... спектакль как спектакль. — Я пожал плечами, но не успели мы прийти к единому мнению, как представление сделало попытку возобновиться.
Лучше бы труппа не затевала сегодняшний спектакль: что-то актеры между собой не поделили, и не успели зрители устроиться в креслах, как непонятно откуда взявшаяся на сцене дама в костюме позапрошлого века полезла к рампе. Она ехидным голосом зачитала в лицо главной героине пару строчек, весьма ловко расстегнула свою допотопную сумочку, после чего выудила оттуда пистолет и тремя выстрелами разнесла сопернице голову. Пули обнажили металл, сочленения и схемы внутренностей андроида. Тишина держалась несколько секунд, после чего вопль ярости и возмущения потряс драпировку на стенах театра.
— Сволочи!.. Обманщики!.. Халтуру гоните! — Зрителям крупно не понравилось, что робот играет вместо человека.
— Вы бы еще двойника Ярцева поставили или Меньшикова приволокли! — проорал какой-то старичок над моим ухом, вкладывая всю силу изношенных легких и голосовых связок в это выражение протеста.
Актриса (судя по всему, живая) неверно истолковала взметнувшиеся руки зрителей, огни рампы заслонили от нее искаженные яростью лица, и она попыталась превратить крики гнева в овацию: поклонилась, послала несколько воздушных поцелуев. Чей-то башмак еле-еле разминулся с ее головой, за ним полетели блокноты, сумочки и вообще все, что было у людей под рукой. Актеры быстренько ретировались за кулисы, а самые раздраженные из зрителей полезли на сцену.
— Пошли, отсюда, а не то в драку затянет. — Я хватаю Наташу за локоть и пытаюсь первым из толпы чуть более благоразумных личностей пройти в двери. Это удается, но уже в вестибюле она буквально виснет у меня на руках.
— Ой не могу! — Она почти захлебывается смехом, не может стоять и приваливается к стенке. — Жулье, идиоты! — Косметики на ней почти нет, но ту, что есть, она лихорадочно стирает платком вместе со слезами. Глядя на нее, я тоже не выдерживаю и сажусь рядом, держась за живот. А мимо нас несется толпа, напуганная и смеющаяся одновременно, она разбивает стекла и выламывает двери.
— «От скверны я тебя очищу», — пытаюсь передразнить торжествующую физиономию стреляющей актрисы, чем выливаю новый приступ хохота у нас обоих.
Мы пережидаем первую волну бегущих: если не идти впереди нее, то лучше стать в ее хвосте. В зале слышен грохот ломаемых кресел — там начинается серьезная драка. Кое-как добираемся до парковки и исчезаем из этого места в приближающихся синих вспышках «луноходов». С трудом управляю машиной и чуть не разбиваю нос о приборную панель.
— Нет, это хороший вечер. — На подъездах к поселку Наташа слегка успокаивается, смотрится в зеркало и приводит себя в порядок, смешинки в ее глазах теперь как блики на фасетках драгоценных камней.
На входе проверка всегда тщательней, щупальца сканеров как привычные липкие руки тюремщиков касаются наших тел и, осмотрев, проталкивают дальше, как банкомат обрабатывает кредитную карточку.
Почти останавливаю машину на одной из развилок дороги, разрезающей поселок, налево — ее дом, два поворота направо — мой. Я смотрю ей в глаза, она на секунду становится внимательно-сосредоточенной, кладет ладонь мне на плечо.
— Давай в клуб.
— Хорошо.
В маленьком подвальчике могут уместиться человек тридцать, и сегодня он переполнен. Мероприятия, что начались в стенах института, переместились сюда или в слободу. Те, кому позволяет ранг и кто еще достаточно крепко стоит на ногах, все собрались здесь, не забыв захватить ближних. Десяток столиков обсели со всех сторон и завалили чем только можно. Центральная стойка почти освободилась от бутылок. Подвальчик наполнял неумолчный шорох, будто тысячи щелкающих змеиных чешуек сплетали свое звучание в единую мелодию, — какой идиот выбрал такую музыку? Своды переливались всем цветами радуги и отображали перетекающие друг в друга картины. Увидев нас, Андрей-Провод, узловик, с трудом отрывается от стула и, покачиваясь, указующим перстом пытается попасть в нас.
— Ты меня уважаешь?! — Синтезаторы превращают эту фразу в рык горного людоеда, после голодной зимы спустившегося в деревню. В ответ необходимо даже не взмахнуть, воздеть руки над головой, набрать побольше воздуха в легкие и во вспышках молний, под аккомпанемент грома вбить в его голову акустический импульс.
— Да!!! Готов уважить в любое время! — Когда в его мозг проникнет этот доходчивый ответ и он раздумает тащить вошедших в свою компанию, можно идти дальше. (А в голове вдруг отчетливо складывается схема компактного расположения нейрошунтов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92