Тишина.
"Может статься, я так и останусь тут, - подумал Тибор, - если никто не выручит. Тут будет моя могила. И здесь же похоронят мои упования и амбиции. Точнее, амбиции тех, кто использовал меня в своих целях. А впрочем, нет. Я ведь и сам воспарял в мечтах и лелеял большие планы. Меня сюда на аркане не тащили - сам поперся, хотя отлично знал обо всех подстерегающих опасностях. Так что, кроме себя, винить некого. А все-таки досадно помереть, подойдя так близко к цели. Разумеется, если считать, что я действительно подошел к цели".
- Провались оно все пропадом! - громко воскликнул он.
Голштинка обернулась и вопросительно уставилась на хозяина. Тибор что было силы хлестнул ее кнутом. Корова жалобно замычала и налегла на постромки. Но передняя ось сразу же глубоко зарылась в землю, и тележка резко остановилась - не будь калека привязан к сиденью, он бы непременно вывалился на дорогу.
"Уж лучше не рыпаться", - подумал он. Остается только ждать. Если птица не вернется и не приведет кого-либо на подмогу, его ждет верная смерть. Досадно помирать в этом таком обыкновенном месте. Хотя где оно приятно - помирать? А с Господом Гнева если кому и суждено встретиться, то не ему…
"Ну, так что же теперь?" - спросил он себя. Он взглянул на часы: девять тридцать. Если кто и придет на помощь, так не раньше одиннадцати. А если к одиннадцати никто не…
"В этом случае я сдаюсь и выхожу из игры".
- Хотелось бы мне взглянуть на трехголового, - сказал Тибор вслух, обращаясь к своей верной голштинке. - Ты не переживай, пеструха. Если меня совсем припрет, я тебя отпущу на волю - тебе-то зачем со мной вместе помирать… Эх, коровка ты моя, коровка…
Хотелось думать о возвышенном и возвышенными словами. Но в голову лезли детские стишки. Всплыла не бог весть какая оригинальная мысль, вычитанная где-то: "Когда придет время подводить счеты земному существованию, важным окажется не то, победил ты или проиграл, но то, как ты вел игру". А что -хорошая цитата, уместная.
"Я вел честную игру и достаточно искусно".
- Кабы наши желания были лошадями, всякий нищий ездил бы верхом, -произнес он вслух. Тишина после этих слов была особенно заметной. Только его тяжелое дыхание и сопение голштинки, которая тянулась к аппетитному кустику у дороги.
- Проголодалась, милая? - сказал Тибор. Он и сам проголодался.
"Вот как мы оба можем помереть - от голода и жажды. Будем пить собственную мочу, чтобы протянуть подольше. Но и это нас не спасет. Жизнь моя в коготках и клюве существа, которое может уместиться в ладони. Сойка-мутант… а ведь сойки славятся своей лживостью и пронырством. Сойка - это ж бранное слово у людей. Должно быть, и эта надула"…
Тут он вернулся к видению, которое возникало в его сознании не единожды в последние несколько лет. Ему представился небольшой пушистый зверек. Этот пушистый зверек живет молчком, одиноко, в своей разветвленной подземной норе. И трудится, трудится, пока в один прекрасный день не прорывает хода к большой дороге. Там он устраивает что-то вроде прилавка, на который выкладывает все сделанное своими лапками - и ждет в молчании целый день покупателей. Время идет. Миновал полдень, опустились сумерки. А зверек так и не продал ничего из своей продукции. И вот горестная сценка: в полумраке зверек собирает товар и, угрюмый, разочарованный, молча убирается в нору -побежденный, но без единой жалобы на устах. Однако он побежден окончательно, безвозвратно - даром что поражение подкралось медленно, бесшумно…
"Вот я сижу и жду - как тот зверек при дороге. Жду-пожду - а толку никакого. Стемнеет, потом минует ночь, наступит рассвет. И новый день угаснет. А потом случится так, что я не проснусь к восходу солнца, и молчаливая надежда развеется - лишь стылое тело останется на тележке. Нет, голштинку надо отпустить, прежде чем я совсем ослабею. Хоть без нее тоскливей умирать, эгоистом я не буду. Какое странное это облегчение -сознание, что твои страдания видит другое существо, что ты не один. Ведь это, казалось бы, не должно облегчать страдания… Впрочем, страдаю ли я? Нет. Просто душа моя останавливается, как остановлено в пространстве мое тело. Но неподвижность, если ее осознать всеми фибрами, разве она не есть горчайшее страдание?"
- Господь Гнева, - произнес Тибор вслух привычные слова литургии. -Приди ко мне. Покарай меня, но только возьми в Царствие Твое. Прими меня в небесный вертоград.
Тибор ждал с закрытыми глазами. Никакого ответа.
- Здесь ли Ты? - спросил он. - Ты, в руце коего и мое страдание, и мое избавление, разреши меня от нынешней муки. Твоей волей случилось сие со мной, но Твоей же волей влеком предпринял я труд сей… Вытащи меня из этой пакости, а, Господи? Ну, пожалуйста, очень прошу!
Он умолк - в ожидании. Ответа не было. Не прозвучал он ни свыше, не прозвучал он и внутри - в душе Тибора.
"Ах так! - подумал Тибор. - Тогда я посоветуюсь с тем, старинным Богом. То есть буду молить его дать мне ответ. Может, глава побежденной, отошедшей в прошлое религии окажется чутче".
И опять никакой реакции свыше. Хоть лбом о стену шаркнись - никакого результата!
"Но недаром же говорят, что пути Господа небыстры, - размышлял Тибор. - Время для Господа течет не с той же скоростью, что для нас, смертных. Что для нас вечность - для него мановение ока. Вот он и не спешит - по нашим меркам".
- Я сдаюсь! Возвращаю свой билет! - сказал он громко, не без скрытой угрозы. И стоило ему это произнести, как он действительно почувствовал непреодолимую усталость. Все тело его, все его клеточки, все жилки -сдавались, отказывались от борьбы.
"А может, это и есть то облегчение муки, которого я так домогался. Быть может, Он в итоге дарует мне хорошую смерть - скорую и безболезненную? Так умерщвляют любимых домашних животных - переводя в сон, а из сна в смерть…"
Прямо над Тибором в небе вдруг вспыхнуло яркое сияние. Полуослепленный, он уставился на источник света, приложив к глазам в виде козырька свой левый манипулятор.
Световое пятно стало снижаться к нему. Мало-помалу оно приобрело матово-красный цвет - это был крупный пульсирующий диск. Казалось, он горячий и все больше накаляется изнутри, пламенея откровенной злостью. И с какого-то момента диск зазвучал - шипением ракеты, рассекающей воздух, или раскаленной болванки, брошенной в воду. На лицо калеки упало несколько капель теплого тумана, который клубился вокруг диска.
Тибор невольно отпрянул.
Слепящий диск остановился неподалеку и стал обретать некую форму. Постепенно в нем все отчетливее проступали черты человеческого лица: глаза рот, уши, спутанные волосы. Губы зашевелились и что-то неслышно произнесли.
- Что? - переспросил Тибор, который смотрел на диск, высоко задрав голову.
Теперь он различал на диске рассерженное лицо "Чем я прогневал его?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65