А вот теперь знаю, что ты ничем не лучше моего родителя. Дергаешь за веревочки, заставляя нас всех плясать под твою дудку. — Он сцепил руки на спинке кресла, насупился и встретил умоляющий взгляд Элизабет. Отказать в чем-либо этой женщине было выше его сил. — Ладно, сделаю за тебя всю грязную работу. Я нажму на Сабрину, заставлю ее бороться с немощью и снова стать самой собой. Только не надо забывать, какой ценой мне придется за это заплатить. Когда я добьюсь своего, она возненавидит меня — не вас, а меня.
С этими словами Морган стремглав кинулся прочь. Камероны остались вдвоем за накрытым столом у огня, и только стук капель за окном напоминал о том, что далеко не все гладко в этом лучшем из миров.
Рэналд спрятался от дождя в карете. Подняв воротник плаща, Морган присоединился к кузену. Одного взгляда в его сторону было достаточно, чтобы Рэналд не стал задавать вопросов и молча отвернулся к окну.
Когда карета отъехала от крыльца и покатила по лужам, подняв тучу брызг, никто не заметил одинокой фигуры, стоявшей на углу улицы.
25
— Ни за что не вернусь! Пусть лучше их светлость выгонит меня! Не могу больше! — Горничная вытерла заплаканные, покрасневшие глаза подолом фартука.
— Послушай, Беа, не говори глупостей, — утешала ее подруга. — Ты же знаешь, что от тебя зависит благополучие твоей семьи. Если тебя выгонят, кто прокормит твою матушку, младших сестер и братьев? О них подумай. — Но ведь это не женщина, а просто чудовище! — Горничная зарыдала, припав к обширной груди кухарки.
Та ласково похлопала горничную по спине, растерянно переглядываясь с прочими слугами, нашедшими прибежище в дымной кухне. Они провели здесь все утро в бесконечных спорах о том, кто станет новой жертвой в логове молодой львицы. Многие начали поговаривать о том, что пора искать другое место, хотя хозяин дома платил хорошо и всегда готов был немного прибавить «за беспокойство».
Кухарка жалобно поморщилась, заслышав звон колокольчика, гневно сверкнула глазами и в сердцах пожелала, чтобы племянница герцога запуталась в шнуре, который постоянно дергала, вызывая слуг, и задохнулась. Грех, конечно, желать смерти ближнему, но капризная калека уже довела всех до белого каления. Колокольчик превратился в орудие пытки, и звон его преследовал слуг, даже когда они отходили далеко от дома, хотя все очень хвалили сына хозяина дома, когда он повесил колокольчик и протянул шнур в спальню, чтобы больная могла при нужде позвать на помощь.
С прошлого вечера, когда у Бельмонтов был бал, больная будто с цепи сорвалась. Едва разошлись гости, она подняла жуткий трезвон и не давала никому уснуть до рассвета. То ей нужны припарки на грудь, то мокрое полотенце на лоб, то требовалось растереть ноги. Ни минуты покоя. Добродушный хозяин дома с раннего утра заперся в библиотеке, куда не проникал шум, его супруга вообще куда-то пропала, а Стивен и Энид прогуливались по саду.
Кухарка зажала уши ладонями, чтобы не слышать настырного звона колокольчика, слуги вокруг продолжали галдеть, и никто не услышал громкого стука в парадную дверь.
Побелевшая от гнева виновница мук и страданий прислуги лежала в одиночестве на тахте, безуспешно ожидая, что кто-то откликнется на зов о помощи. Сабрина еще раз изо всех сил дернула за шнур, и он оборвался. Уставившись на бесполезную теперь веревку, больная всерьез встревожилась. В коридоре не слышалось ни шагов, ни шелеста платья горничной. «Никто, видимо, не придет, — грустно подумала Сабрина, — а может, теперь уже никто никогда не придет мне на помощь. Все меня покинули, бросили на произвол судьбы, осталось только и дальше мучиться. Стоп! Еще остались ноги».
Больная отвела взгляд, и он упал на пару позолоченных амуров над камином. Трудно было избавиться от впечатления, будто и они издеваются над несчастной. В комнате было очень душно, но Сабрина настояла на том, чтобы разожгли камин, и сейчас ей было действительно плохо. Утреннее солнце било прямо в глаза, на лбу выступил пот. Больная подергала ворот пеньюара, но потом заставила себя сложить руки на коленях, что далось ей с огромным трудом.
Со стороны могло показаться, будто Сабрина успокоилась. Но больная знала, что на самом деле это не так и что она уже почти теряет власть над собой. В течение последних месяцев с каждым днем все труднее становилось держать себя в руках, не выдать бури, бушевавшей в душе, не сорваться и не полететь в пучину, из которой нет возврата. А тут еще неожиданное появление мужа в новом обличье, элегантного и пышущего здоровьем.
— Будь ты проклят, Морган Макдоннелл! — прошептала Сабрина.
Он снова посмел вторгнуться в ее жизнь и сбить ее с накатанной колеи, как не раз ему удавалось в прошлом. Морган всегда оказывался рядом, чтобы подтолкнуть ее, но никогда не был готов протянуть руку, чтобы не дать упасть.
Сабрина посмотрела на плед, покрывавший ноги, потом бросила взгляд на закрытую дверь. Пока она могла полагаться на то, что всегда найдется человек, готовый броситься выполнять любое желание больной, ей не приходило в голову попытаться самой встать и пойти. Но именно к этому толкал ее Морган, именно желание заставить жену сделать над собой усилие и пройтись по комнате прочитала Сабрина в глазах мужа, когда он склонился над диваном. «Ну, давай же, детка! Вставай!» — будто говорил он.
Полная тишина, царившая в доме, угнетала, действовали на нервы бронзовые часы, мерно тикавшие на каминной полке. В конце концов Сабрина не выдержала. Глубоко вздохнув, чтобы набраться мужества, она сбросила плед, подняла подол пеньюара и принялась изучать свои ноги, будто инородное тело. Склонив голову к одному плечу, потом к другому, была вынуждена признать правоту мужа. Действительно, ноги как ноги, правда, довольно худые и бледноватые. Пошевелила пальцами, и это простейшее движение отозвалось радостью в душе.
— Вот, дорогая, принесла тебе припарки, скоро в груди полегчает, — затараторила тетушка Онора, входя в комнату.
Сабрина поспешила накрыть ноги пледом, хмуро глядя на горничную, следовавшую за хозяйкой на расстоянии десяти шагов. Их появление избавило от необходимости предпринимать попытку самостоятельно встать на ноги, отчего на душе сразу стало легче, но больная решила скрыть это за новым капризом.
— Надеюсь, мяты там нет? Терпеть не могу запаха мяты.
— Извини, дорогая, — развела руками Онора, — но в аптеке ничего не могли предложить, кроме мяты. Придется потерпеть.
Заплаканная горничная держала горячие салфетки на вытянутых руках, стараясь не встречаться глазами с больной, а та продолжала капризничать:
— Где моя шаль? Я совсем замерзла.
— Да что ты говоришь! — удивилась тетушка. — Милая, здесь очень тепло.
— Совсем не тепло, не забывайте, что у меня нарушено кровообращение, и к тому же мне приходится целый день лежать неподвижно на сквозняке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
С этими словами Морган стремглав кинулся прочь. Камероны остались вдвоем за накрытым столом у огня, и только стук капель за окном напоминал о том, что далеко не все гладко в этом лучшем из миров.
Рэналд спрятался от дождя в карете. Подняв воротник плаща, Морган присоединился к кузену. Одного взгляда в его сторону было достаточно, чтобы Рэналд не стал задавать вопросов и молча отвернулся к окну.
Когда карета отъехала от крыльца и покатила по лужам, подняв тучу брызг, никто не заметил одинокой фигуры, стоявшей на углу улицы.
25
— Ни за что не вернусь! Пусть лучше их светлость выгонит меня! Не могу больше! — Горничная вытерла заплаканные, покрасневшие глаза подолом фартука.
— Послушай, Беа, не говори глупостей, — утешала ее подруга. — Ты же знаешь, что от тебя зависит благополучие твоей семьи. Если тебя выгонят, кто прокормит твою матушку, младших сестер и братьев? О них подумай. — Но ведь это не женщина, а просто чудовище! — Горничная зарыдала, припав к обширной груди кухарки.
Та ласково похлопала горничную по спине, растерянно переглядываясь с прочими слугами, нашедшими прибежище в дымной кухне. Они провели здесь все утро в бесконечных спорах о том, кто станет новой жертвой в логове молодой львицы. Многие начали поговаривать о том, что пора искать другое место, хотя хозяин дома платил хорошо и всегда готов был немного прибавить «за беспокойство».
Кухарка жалобно поморщилась, заслышав звон колокольчика, гневно сверкнула глазами и в сердцах пожелала, чтобы племянница герцога запуталась в шнуре, который постоянно дергала, вызывая слуг, и задохнулась. Грех, конечно, желать смерти ближнему, но капризная калека уже довела всех до белого каления. Колокольчик превратился в орудие пытки, и звон его преследовал слуг, даже когда они отходили далеко от дома, хотя все очень хвалили сына хозяина дома, когда он повесил колокольчик и протянул шнур в спальню, чтобы больная могла при нужде позвать на помощь.
С прошлого вечера, когда у Бельмонтов был бал, больная будто с цепи сорвалась. Едва разошлись гости, она подняла жуткий трезвон и не давала никому уснуть до рассвета. То ей нужны припарки на грудь, то мокрое полотенце на лоб, то требовалось растереть ноги. Ни минуты покоя. Добродушный хозяин дома с раннего утра заперся в библиотеке, куда не проникал шум, его супруга вообще куда-то пропала, а Стивен и Энид прогуливались по саду.
Кухарка зажала уши ладонями, чтобы не слышать настырного звона колокольчика, слуги вокруг продолжали галдеть, и никто не услышал громкого стука в парадную дверь.
Побелевшая от гнева виновница мук и страданий прислуги лежала в одиночестве на тахте, безуспешно ожидая, что кто-то откликнется на зов о помощи. Сабрина еще раз изо всех сил дернула за шнур, и он оборвался. Уставившись на бесполезную теперь веревку, больная всерьез встревожилась. В коридоре не слышалось ни шагов, ни шелеста платья горничной. «Никто, видимо, не придет, — грустно подумала Сабрина, — а может, теперь уже никто никогда не придет мне на помощь. Все меня покинули, бросили на произвол судьбы, осталось только и дальше мучиться. Стоп! Еще остались ноги».
Больная отвела взгляд, и он упал на пару позолоченных амуров над камином. Трудно было избавиться от впечатления, будто и они издеваются над несчастной. В комнате было очень душно, но Сабрина настояла на том, чтобы разожгли камин, и сейчас ей было действительно плохо. Утреннее солнце било прямо в глаза, на лбу выступил пот. Больная подергала ворот пеньюара, но потом заставила себя сложить руки на коленях, что далось ей с огромным трудом.
Со стороны могло показаться, будто Сабрина успокоилась. Но больная знала, что на самом деле это не так и что она уже почти теряет власть над собой. В течение последних месяцев с каждым днем все труднее становилось держать себя в руках, не выдать бури, бушевавшей в душе, не сорваться и не полететь в пучину, из которой нет возврата. А тут еще неожиданное появление мужа в новом обличье, элегантного и пышущего здоровьем.
— Будь ты проклят, Морган Макдоннелл! — прошептала Сабрина.
Он снова посмел вторгнуться в ее жизнь и сбить ее с накатанной колеи, как не раз ему удавалось в прошлом. Морган всегда оказывался рядом, чтобы подтолкнуть ее, но никогда не был готов протянуть руку, чтобы не дать упасть.
Сабрина посмотрела на плед, покрывавший ноги, потом бросила взгляд на закрытую дверь. Пока она могла полагаться на то, что всегда найдется человек, готовый броситься выполнять любое желание больной, ей не приходило в голову попытаться самой встать и пойти. Но именно к этому толкал ее Морган, именно желание заставить жену сделать над собой усилие и пройтись по комнате прочитала Сабрина в глазах мужа, когда он склонился над диваном. «Ну, давай же, детка! Вставай!» — будто говорил он.
Полная тишина, царившая в доме, угнетала, действовали на нервы бронзовые часы, мерно тикавшие на каминной полке. В конце концов Сабрина не выдержала. Глубоко вздохнув, чтобы набраться мужества, она сбросила плед, подняла подол пеньюара и принялась изучать свои ноги, будто инородное тело. Склонив голову к одному плечу, потом к другому, была вынуждена признать правоту мужа. Действительно, ноги как ноги, правда, довольно худые и бледноватые. Пошевелила пальцами, и это простейшее движение отозвалось радостью в душе.
— Вот, дорогая, принесла тебе припарки, скоро в груди полегчает, — затараторила тетушка Онора, входя в комнату.
Сабрина поспешила накрыть ноги пледом, хмуро глядя на горничную, следовавшую за хозяйкой на расстоянии десяти шагов. Их появление избавило от необходимости предпринимать попытку самостоятельно встать на ноги, отчего на душе сразу стало легче, но больная решила скрыть это за новым капризом.
— Надеюсь, мяты там нет? Терпеть не могу запаха мяты.
— Извини, дорогая, — развела руками Онора, — но в аптеке ничего не могли предложить, кроме мяты. Придется потерпеть.
Заплаканная горничная держала горячие салфетки на вытянутых руках, стараясь не встречаться глазами с больной, а та продолжала капризничать:
— Где моя шаль? Я совсем замерзла.
— Да что ты говоришь! — удивилась тетушка. — Милая, здесь очень тепло.
— Совсем не тепло, не забывайте, что у меня нарушено кровообращение, и к тому же мне приходится целый день лежать неподвижно на сквозняке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116