Учитывая, что племяннику Бенджамина, нынешнему герцогу Берроу, пошел всего одиннадцатый год, и он пока еще учится в Итоне, ее нельзя даже именовать вдовствующей герцогиней Берроу. Итак, она герцогиня, она вдова и ей всего-навсего двадцать семь лет. И что из этого печальнее всего, она и сама не знала.
Гарриет с трудом проглотила вставший в горле ком.
Нет… она не сможет провести всю свою жизнь, скромно сидя на стуле где-нибудь в уголке, пока остальные танцуют. Она не желает больше одеваться как чья-то почтенная мамаша – в конце концов, она никогда не была матерью и вряд ли когда-нибудь ею станет.
Она должна что-то сделать. Должна изменить свою жизнь. Например, начать думать о…
О…
Об удовольствиях, например.
Слово «удовольствия» как-то само собой неожиданно всплыло у нее в голове – и так и осталось там. Гарриет невольно поежилась – это словечко приятно щекотало, словно капли дождя в жаркий день.
Глава 3
Гарриет пытается очертить границы будущих удовольствий
Обшарив чуть ли не весь дом, Гарриет, наконец, отыскала герцогиню Бомон и герцогиню Косуэй – иначе говоря, Джемму и Исидору – в небольшой гостиной.
В полумраке каждого алькова можно было заметить две головы, мужскую и женскую, а на каждом диване ворковали парочки – словно влюбленные голубки весной.
Они с Бенджамином никогда… нет, конечно же, нет! Какое безумие! В конце концов, они ведь были женаты, разве нет? А супруги никогда не целуются на балу – даже если это бал-маскарад!
И разве Бенджамин когда-нибудь целовал ее так? Пресноватые поцелуи мужа всегда имели привкус привычки. Он небрежно целовал жену – и тут же забывал о ней. Именно так она целовала своего спаниеля.
– Ты меня просто спасла! – услышала она голос Исидоры, доносившийся из-за двери крошечной гостиной, где сидели они с Джеммой. – Просто не знаю, что бы я делала без тебя! Леди Бисби с удовольствием съела бы меня живьем!
– Ах, это ты, дорогая? Иди, посиди с нами. Я совсем без сил! – пробормотала Джемма, увидев Гарриет. Они с Исидорой уютно устроились в креслах перед камином.
Гарриет уже направилась, было к ним – и вдруг остановилась как вкопанная. На козетке возле камина раскинулся единственный из ее знакомых, которого ей сейчас хотелось видеть меньше всего, – герцог Вилльерс. Он еще не успел оправиться от трепавшей его жестокой лихорадки, вызванной полученной на дуэли раной, лицо герцога до сих пор казалось бледным и осунувшимся. Герцог был разодет в итальянские шелка, край темно-лилового кружева был расшит узором в виде крошечных черных тюльпанов. От всего его облика веяло изысканностью – костюм выглядел экстравагантным, но оттого не менее эффектным.
– Простите, ваша светлость, – торопливо извинилась Гарриет. – Я не знала, что вы уже встали с постели.
– Я пригрозил, что спущусь вниз и станцую сарабанду, – с хорошо знакомой ей певучей интонацией ответил герцог. – В итоге этот дракон, мой камердинер, смилостивился, позволил мне спуститься вниз и хотя бы одним глазком глянуть на бал – коль скоро я не в состоянии принять участие в веселье.
Гарриет опустилась на стул и застыла в неловкой позе – словно аршин проглотила, – дав себе слово, что через пять минут уйдет. Сошлется на головную боль, на то, что возле камина слишком жарко, или скажет, что договорилась с кем-то встретиться в бальном зале… в общем, придумает что-нибудь – что угодно, лишь бы быть подальше от Вилльерса.
– Очень хорошо, что ты здесь, Гарриет, – томным голосом заявила Исидора. – Так вот, предупреждаю, что твердо решила устроить скандал.
– Бедная леди Бисби, – усмехнулась Гарриет. Исидора расхохоталась:
– Бисби тут ни при чем. Так… скучно стало, решила немного развлечься. Нет-нет, я имею в виду настоящий скандал. Такой, который мог бы заставить моего мужа, наконец, вернуться назад, в Англию.
Гарриет внезапно бросилось в глаза, какой у Исидоры упрямый подбородок.
– Терпеть не могу приводить в качестве примера избитую и всем давно надоевшую историю моей жизни, – вмешалась Джемма, – но мой супруг почему-то никогда не считал устраиваемые мною скандалы достаточным поводом, чтобы сменить Францию на Англию. А где сейчас твой муж, Исидора? Где-то на Дальнем Востоке, я полагаю?
– Честное слово, жаль беднягу Косуэя, – рассмеялся Вилльерс. – Джемма, у тебя тут есть шахматы?
Джемма покачала головой:
– Нет. К тому же, если помнишь, твой доктор строго-настрого велел тебе воздерживаться от шахмат. Тебе нужно постараться как можно скорее избавиться от лихорадки, а ты собираешься вновь напрягать свои бедные усталые мозги.
– Что такое жизнь без шахмат? Жалкое, унылое прозябание, не больше, – прорычал Вилльерс. – Лично я такой жизнью не дорожу.
– Бенджамин наверняка согласился бы с вами, – ляпнула Гарриет, даже не успев подумать, что говорит. И ужаснулась. Ее муж покончил с собой, после того как проиграл партию в шахматы.
И не кому-то, а как раз Вилльерсу.
В комнате воцарилась гробовая тишина, как будто все четверо разом перестали дышать.
Вилльерс, отвернувшись, уставился в камин и промолчал. Но Гарриет внезапно почувствовала острый укол вины – на нее вдруг нахлынули воспоминания двухлетней давности. Она вновь услышала его сбивчивые, неловкие объяснения, и ей стало стыдно. Вилльерс тогда был при смерти, горел в жару – и, тем не менее, собрав последние силы, добрался до особняка Джеммы, чтобы извиниться зато, что в ее доме выиграл ту проклятую партию, после которой Бенджамин и покончил с собой.
– Я… просто я хотела сказать, что если бы доктор в свое время запретил Бенджамину играть в шахматы… – пробормотала Гарриет.
– Причем целый месяц, – не утерпел Вилльерс.
– …бедный Бенджамин был бы в ярости.
– Я бы уж точно взбесилась, – вздохнула Джемма.
– Этот тиран, мой хирург – кажется, шотландец, – оказался настолько бессердечен, что даже не позволил мне доиграть партию, – простонал Вилльерс. – Не двигаться – максимум одно движение в день… вы хоть представляете, что это такое? Честное слово, мне иногда кажется, что мои мозги не выдержат и вскипят!
– Вам действительно запрещено прикасаться к шахматам целый месяц? – спросила Гарриет.
– Ну-ну, все не так ужасно, – пробормотала Джемма. – Ты ведь можешь читать. Хотя, конечно, книги совсем не то, что шахматы.
– Месяц… – буркнул Вилльерс.
При этом у него был такой несчастный голос, что Гарриет не могла сдержать улыбку.
– Ну, в жизни бывают и другие интересы…
– Женщины, вино и песни, – произнесла вдруг Исидора. – Вот что обычно интересует мужчин.
– Я не пою.
– Предполагается, что некоторые красивые женщины – русалки, и они сами поют, пока мужчины смакуют вино, – усмехнулась Гарриет. Она попыталась представить себе Вилльерса, окруженного соблазнительной толпой сирен, – неожиданно картина ей понравилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Гарриет с трудом проглотила вставший в горле ком.
Нет… она не сможет провести всю свою жизнь, скромно сидя на стуле где-нибудь в уголке, пока остальные танцуют. Она не желает больше одеваться как чья-то почтенная мамаша – в конце концов, она никогда не была матерью и вряд ли когда-нибудь ею станет.
Она должна что-то сделать. Должна изменить свою жизнь. Например, начать думать о…
О…
Об удовольствиях, например.
Слово «удовольствия» как-то само собой неожиданно всплыло у нее в голове – и так и осталось там. Гарриет невольно поежилась – это словечко приятно щекотало, словно капли дождя в жаркий день.
Глава 3
Гарриет пытается очертить границы будущих удовольствий
Обшарив чуть ли не весь дом, Гарриет, наконец, отыскала герцогиню Бомон и герцогиню Косуэй – иначе говоря, Джемму и Исидору – в небольшой гостиной.
В полумраке каждого алькова можно было заметить две головы, мужскую и женскую, а на каждом диване ворковали парочки – словно влюбленные голубки весной.
Они с Бенджамином никогда… нет, конечно же, нет! Какое безумие! В конце концов, они ведь были женаты, разве нет? А супруги никогда не целуются на балу – даже если это бал-маскарад!
И разве Бенджамин когда-нибудь целовал ее так? Пресноватые поцелуи мужа всегда имели привкус привычки. Он небрежно целовал жену – и тут же забывал о ней. Именно так она целовала своего спаниеля.
– Ты меня просто спасла! – услышала она голос Исидоры, доносившийся из-за двери крошечной гостиной, где сидели они с Джеммой. – Просто не знаю, что бы я делала без тебя! Леди Бисби с удовольствием съела бы меня живьем!
– Ах, это ты, дорогая? Иди, посиди с нами. Я совсем без сил! – пробормотала Джемма, увидев Гарриет. Они с Исидорой уютно устроились в креслах перед камином.
Гарриет уже направилась, было к ним – и вдруг остановилась как вкопанная. На козетке возле камина раскинулся единственный из ее знакомых, которого ей сейчас хотелось видеть меньше всего, – герцог Вилльерс. Он еще не успел оправиться от трепавшей его жестокой лихорадки, вызванной полученной на дуэли раной, лицо герцога до сих пор казалось бледным и осунувшимся. Герцог был разодет в итальянские шелка, край темно-лилового кружева был расшит узором в виде крошечных черных тюльпанов. От всего его облика веяло изысканностью – костюм выглядел экстравагантным, но оттого не менее эффектным.
– Простите, ваша светлость, – торопливо извинилась Гарриет. – Я не знала, что вы уже встали с постели.
– Я пригрозил, что спущусь вниз и станцую сарабанду, – с хорошо знакомой ей певучей интонацией ответил герцог. – В итоге этот дракон, мой камердинер, смилостивился, позволил мне спуститься вниз и хотя бы одним глазком глянуть на бал – коль скоро я не в состоянии принять участие в веселье.
Гарриет опустилась на стул и застыла в неловкой позе – словно аршин проглотила, – дав себе слово, что через пять минут уйдет. Сошлется на головную боль, на то, что возле камина слишком жарко, или скажет, что договорилась с кем-то встретиться в бальном зале… в общем, придумает что-нибудь – что угодно, лишь бы быть подальше от Вилльерса.
– Очень хорошо, что ты здесь, Гарриет, – томным голосом заявила Исидора. – Так вот, предупреждаю, что твердо решила устроить скандал.
– Бедная леди Бисби, – усмехнулась Гарриет. Исидора расхохоталась:
– Бисби тут ни при чем. Так… скучно стало, решила немного развлечься. Нет-нет, я имею в виду настоящий скандал. Такой, который мог бы заставить моего мужа, наконец, вернуться назад, в Англию.
Гарриет внезапно бросилось в глаза, какой у Исидоры упрямый подбородок.
– Терпеть не могу приводить в качестве примера избитую и всем давно надоевшую историю моей жизни, – вмешалась Джемма, – но мой супруг почему-то никогда не считал устраиваемые мною скандалы достаточным поводом, чтобы сменить Францию на Англию. А где сейчас твой муж, Исидора? Где-то на Дальнем Востоке, я полагаю?
– Честное слово, жаль беднягу Косуэя, – рассмеялся Вилльерс. – Джемма, у тебя тут есть шахматы?
Джемма покачала головой:
– Нет. К тому же, если помнишь, твой доктор строго-настрого велел тебе воздерживаться от шахмат. Тебе нужно постараться как можно скорее избавиться от лихорадки, а ты собираешься вновь напрягать свои бедные усталые мозги.
– Что такое жизнь без шахмат? Жалкое, унылое прозябание, не больше, – прорычал Вилльерс. – Лично я такой жизнью не дорожу.
– Бенджамин наверняка согласился бы с вами, – ляпнула Гарриет, даже не успев подумать, что говорит. И ужаснулась. Ее муж покончил с собой, после того как проиграл партию в шахматы.
И не кому-то, а как раз Вилльерсу.
В комнате воцарилась гробовая тишина, как будто все четверо разом перестали дышать.
Вилльерс, отвернувшись, уставился в камин и промолчал. Но Гарриет внезапно почувствовала острый укол вины – на нее вдруг нахлынули воспоминания двухлетней давности. Она вновь услышала его сбивчивые, неловкие объяснения, и ей стало стыдно. Вилльерс тогда был при смерти, горел в жару – и, тем не менее, собрав последние силы, добрался до особняка Джеммы, чтобы извиниться зато, что в ее доме выиграл ту проклятую партию, после которой Бенджамин и покончил с собой.
– Я… просто я хотела сказать, что если бы доктор в свое время запретил Бенджамину играть в шахматы… – пробормотала Гарриет.
– Причем целый месяц, – не утерпел Вилльерс.
– …бедный Бенджамин был бы в ярости.
– Я бы уж точно взбесилась, – вздохнула Джемма.
– Этот тиран, мой хирург – кажется, шотландец, – оказался настолько бессердечен, что даже не позволил мне доиграть партию, – простонал Вилльерс. – Не двигаться – максимум одно движение в день… вы хоть представляете, что это такое? Честное слово, мне иногда кажется, что мои мозги не выдержат и вскипят!
– Вам действительно запрещено прикасаться к шахматам целый месяц? – спросила Гарриет.
– Ну-ну, все не так ужасно, – пробормотала Джемма. – Ты ведь можешь читать. Хотя, конечно, книги совсем не то, что шахматы.
– Месяц… – буркнул Вилльерс.
При этом у него был такой несчастный голос, что Гарриет не могла сдержать улыбку.
– Ну, в жизни бывают и другие интересы…
– Женщины, вино и песни, – произнесла вдруг Исидора. – Вот что обычно интересует мужчин.
– Я не пою.
– Предполагается, что некоторые красивые женщины – русалки, и они сами поют, пока мужчины смакуют вино, – усмехнулась Гарриет. Она попыталась представить себе Вилльерса, окруженного соблазнительной толпой сирен, – неожиданно картина ей понравилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81