– воскликнул Генри, потрясая газетой.
– Что?
– Зацепку! Как раз то, что нам нужно! Прямо здесь, на первой странице!
Грейс взяла у него газету и вместе с Рубеном прочла заголовок, в который он тыкал пальцем.
"Через девятнадцать лет после подписания, – говорилось в нем, – договор Бэрлингейма наконец вступает в силу".
Они недоуменно подняли головы.
– Вот, – Генри вновь энергично хлопнул по газете, – читайте!
– «По условиям договора, – вслух прочитала Грейс начало третьего абзаца, – ни один китайский гражданин, проживающий в Соединенных Штатах, а также ни один американский гражданин, проживающий в Китае, не имеет права импортировать опиум в США».
Остальное она прочла молча, однако туман так и не рассеялся. Новый договор, являвшийся по сути старым, но много лет дожидавшийся ратификации, категорически запрещал ввоз в страну курительного опиума-сырца, содержащего менее девяти процентов морфина, и предоставлял исключительное право на импорт других видов опиума только американским фармацевтическим компаниям и другим медицинским учреждениям, действующим на законных основаниях.
– Вы что, так ничего и не поняли? – гремел Генри. – Уинг отрезан от своих запасов! Если он хочет остаться в деле, ему придется прибегнуть к помощи белых дьяволов.
Они наконец начали смекать, что к чему.
– К помощи белых дьяволов с медицинским дипломом, – сообразила Грейс. – Ему понадобится доктор! Улыбка Рубена растянулась на милю.
– И я знаю этого доктора!
Глава 16
Искренние признания всегда сумбурны, и, когда большие сердца бьются в такт, эффект бывает оглушительным.
Герман Мелвилл
– Поверить не могу, что ты забыл о нашем свидании.
– Что? – прозвучало из дальнего угла винного погреба.
– Зачем ты вообще сюда забрался?
Подойдя к столбу, подпирающему поперечную балку под потолком, Грейс повесила фонарь на крюк и обхватила себя руками: после жаркого полуденного солнца ей стало зябко. Она сняла соломенную шляпку с мягкими обвисшими полями и двинулась на свет масляной лампы, которую Рубен держал на уровне лица, заглядывая во все темные уголки.
– Что ты здесь делаешь? – повторила она, увидев, что он не обращает на нее внимания.
– Ай-Ю рассказал мне об этом, – ответил он наконец, обводя рукой запыленный и гулкий погреб. – Ты знаешь, что у вас тут?
Грейс огляделась.
– Всякий хлам. Он поморщился.
– Разве не так? – удивилась она.
– Так, но это такое… Я хочу сказать, что это ведь… Ты только посмотри!
Грейс подошла поближе; ей все казалось, что она чего-то не понимает.
– Груда старых бочонков? – неуверенно предположила она.
– Четырехфутовые бочки белого дуба, сделанные в Германии, – объяснил Рубен, поражаясь ее невежеству. – А вот виноградный пресс, я такого большого в жизни не видел! А вот пюпитры для установки бутылок под углом. И все это просто лежит здесь – гниет, ржавеет и плесневеет!
– Я же тебе говорила: «Ивовый пруд» был виноградником, пока не стал просто фермой, – напомнила Грейс.
– И когда же он перестал быть виноградником?
– Когда его купили мои приемные родители. Они считали виноделие грехом.
Рубен отпустил какое-то нецензурное замечание и продолжил осмотр погреба в поисках новых сокровищ.
– Ты только посмотри на эти стены! – воскликнул он, хлопнув по ближайшей из них ладонью. – Знаешь, из чего они?
Грейс уже успела усвоить урок и не стала говорить, что думала: «Из сырого грязного камня». Она просто покачала головой, ожидая разъяснений.
– Это известняк. Сто лет назад кто-то, возможно монахи, вырезал эти погреба прямо в скальной породе.
Круглый год температура здесь почти не меняется. Колебания составляют примерно два градуса.
Она сделала вид, что находится под впечатлением.
– Хочешь посмотреть, что осталось от виноградника?
Рубен обернулся так стремительно, что едва не загасил свою лампу.
– Ты хочешь сказать, что у вас до сих пор есть лозы?
– На склонах холмов с нашей стороны долины, – кивнула Грейс. – Хочешь посмотреть?
– Да, – ответил он, возбужденно сверкая глазами.
– А знаешь, мне бы следовало голову тебе оторвать, – задумчиво заметила она, взяв его под руку, и повела вон из погреба. – Ты же сказал, что встретишься со мной в полдень на веранде, и мы пойдем… м-м-м… на прогулку.
– Я не забыл, – усмехнулся Рубен. – Разве я мог забыть? Я просто отвлекся.
– Как будто от этого легче. По крайней мере теперь я знаю, что надо держать тебя подальше от известняковых стен и дубовых бочек, чтобы завладеть твоим вниманием.
Он обнял ее за талию, оторвал на фут от земли и поцеловал, а потом медленно опустил, продолжая крепко прижимать к себе. Когда ее ступни коснулись земли, ей захотелось опуститься на траву, не отрываясь от него, прямо здесь, под кустами штокрозы. Рубен ухмыльнулся, прочитав ее мысли.
– Покажи мне виноградник, – прошептал он у самых ее губ. – Я просто умираю от желания увидеть лозы.
– Странный ты человек, Джонс.
– Покажи мне лозы.
Что ей оставалось делать? Она провела его по холмам, среди скудных, истощенных кустов винограда, заросших дикой малиной и толокнянкой. Рубен снова выругался, когда она сказала ему, что лозы росли и в долине, расстилавшейся у подножия холмов, но ее отчим велел их срубить и распахать землю под пшеницу. Грейс не могла понять, почему он так разочарован, чуть ли не взбешен из-за того, что случилось с виноградником. Можно было подумать, что речь идет о его личной собственности.
– Какая разница? – осмелилась спросить она. – Почва здесь ужасная, ты только взгляни! Эти холмы не пригодны для земледелия, Рубен. Даже в долине земля слишком засушлива, пшеница каждый год гибнет на корню…
Он присел на корточки среди сорняков, сломал надвое высохшую лозу и понюхал концы, бормоча себе под нос:
– Бахус любит холмы.
– Что?
– Это Вергилий. Насчет почвы ты права, Грейс, она не слишком плодородна. Но ее минеральный состав идеально подходит для винограда. Лучшие в мире сорта винограда произрастают именно на таких вот кремнистых холмах.
– Но…
– Из этих лоз получается паршивое вино, годное разве что для церковного причастия. Но зато они сильные, выносливые и никогда не болеют. Если их скрестить с лучшими европейскими сортами: бургундским «Пино», шампанским или бордоским «Каберне»… Богом клянусь, ты получишь поэзию в бутылке!
Красивое лицо Рубена стало серьезным, голос понизился до страстного шепота. Его одержимость подействовала на Грейс самым странным, логически не объяснимым образом.
– Откуда ты столько знаешь о винах? – спросила она. – О лозах, почве, сортах винограда и так далее? Он выпрямился, стряхивая пыль с ладоней.
– Это просто увлечение. У каждого есть свой конек. У меня, например, вино.
Держась за руки, они спустились вниз по каменистой тропинке в зеленую долину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Что?
– Зацепку! Как раз то, что нам нужно! Прямо здесь, на первой странице!
Грейс взяла у него газету и вместе с Рубеном прочла заголовок, в который он тыкал пальцем.
"Через девятнадцать лет после подписания, – говорилось в нем, – договор Бэрлингейма наконец вступает в силу".
Они недоуменно подняли головы.
– Вот, – Генри вновь энергично хлопнул по газете, – читайте!
– «По условиям договора, – вслух прочитала Грейс начало третьего абзаца, – ни один китайский гражданин, проживающий в Соединенных Штатах, а также ни один американский гражданин, проживающий в Китае, не имеет права импортировать опиум в США».
Остальное она прочла молча, однако туман так и не рассеялся. Новый договор, являвшийся по сути старым, но много лет дожидавшийся ратификации, категорически запрещал ввоз в страну курительного опиума-сырца, содержащего менее девяти процентов морфина, и предоставлял исключительное право на импорт других видов опиума только американским фармацевтическим компаниям и другим медицинским учреждениям, действующим на законных основаниях.
– Вы что, так ничего и не поняли? – гремел Генри. – Уинг отрезан от своих запасов! Если он хочет остаться в деле, ему придется прибегнуть к помощи белых дьяволов.
Они наконец начали смекать, что к чему.
– К помощи белых дьяволов с медицинским дипломом, – сообразила Грейс. – Ему понадобится доктор! Улыбка Рубена растянулась на милю.
– И я знаю этого доктора!
Глава 16
Искренние признания всегда сумбурны, и, когда большие сердца бьются в такт, эффект бывает оглушительным.
Герман Мелвилл
– Поверить не могу, что ты забыл о нашем свидании.
– Что? – прозвучало из дальнего угла винного погреба.
– Зачем ты вообще сюда забрался?
Подойдя к столбу, подпирающему поперечную балку под потолком, Грейс повесила фонарь на крюк и обхватила себя руками: после жаркого полуденного солнца ей стало зябко. Она сняла соломенную шляпку с мягкими обвисшими полями и двинулась на свет масляной лампы, которую Рубен держал на уровне лица, заглядывая во все темные уголки.
– Что ты здесь делаешь? – повторила она, увидев, что он не обращает на нее внимания.
– Ай-Ю рассказал мне об этом, – ответил он наконец, обводя рукой запыленный и гулкий погреб. – Ты знаешь, что у вас тут?
Грейс огляделась.
– Всякий хлам. Он поморщился.
– Разве не так? – удивилась она.
– Так, но это такое… Я хочу сказать, что это ведь… Ты только посмотри!
Грейс подошла поближе; ей все казалось, что она чего-то не понимает.
– Груда старых бочонков? – неуверенно предположила она.
– Четырехфутовые бочки белого дуба, сделанные в Германии, – объяснил Рубен, поражаясь ее невежеству. – А вот виноградный пресс, я такого большого в жизни не видел! А вот пюпитры для установки бутылок под углом. И все это просто лежит здесь – гниет, ржавеет и плесневеет!
– Я же тебе говорила: «Ивовый пруд» был виноградником, пока не стал просто фермой, – напомнила Грейс.
– И когда же он перестал быть виноградником?
– Когда его купили мои приемные родители. Они считали виноделие грехом.
Рубен отпустил какое-то нецензурное замечание и продолжил осмотр погреба в поисках новых сокровищ.
– Ты только посмотри на эти стены! – воскликнул он, хлопнув по ближайшей из них ладонью. – Знаешь, из чего они?
Грейс уже успела усвоить урок и не стала говорить, что думала: «Из сырого грязного камня». Она просто покачала головой, ожидая разъяснений.
– Это известняк. Сто лет назад кто-то, возможно монахи, вырезал эти погреба прямо в скальной породе.
Круглый год температура здесь почти не меняется. Колебания составляют примерно два градуса.
Она сделала вид, что находится под впечатлением.
– Хочешь посмотреть, что осталось от виноградника?
Рубен обернулся так стремительно, что едва не загасил свою лампу.
– Ты хочешь сказать, что у вас до сих пор есть лозы?
– На склонах холмов с нашей стороны долины, – кивнула Грейс. – Хочешь посмотреть?
– Да, – ответил он, возбужденно сверкая глазами.
– А знаешь, мне бы следовало голову тебе оторвать, – задумчиво заметила она, взяв его под руку, и повела вон из погреба. – Ты же сказал, что встретишься со мной в полдень на веранде, и мы пойдем… м-м-м… на прогулку.
– Я не забыл, – усмехнулся Рубен. – Разве я мог забыть? Я просто отвлекся.
– Как будто от этого легче. По крайней мере теперь я знаю, что надо держать тебя подальше от известняковых стен и дубовых бочек, чтобы завладеть твоим вниманием.
Он обнял ее за талию, оторвал на фут от земли и поцеловал, а потом медленно опустил, продолжая крепко прижимать к себе. Когда ее ступни коснулись земли, ей захотелось опуститься на траву, не отрываясь от него, прямо здесь, под кустами штокрозы. Рубен ухмыльнулся, прочитав ее мысли.
– Покажи мне виноградник, – прошептал он у самых ее губ. – Я просто умираю от желания увидеть лозы.
– Странный ты человек, Джонс.
– Покажи мне лозы.
Что ей оставалось делать? Она провела его по холмам, среди скудных, истощенных кустов винограда, заросших дикой малиной и толокнянкой. Рубен снова выругался, когда она сказала ему, что лозы росли и в долине, расстилавшейся у подножия холмов, но ее отчим велел их срубить и распахать землю под пшеницу. Грейс не могла понять, почему он так разочарован, чуть ли не взбешен из-за того, что случилось с виноградником. Можно было подумать, что речь идет о его личной собственности.
– Какая разница? – осмелилась спросить она. – Почва здесь ужасная, ты только взгляни! Эти холмы не пригодны для земледелия, Рубен. Даже в долине земля слишком засушлива, пшеница каждый год гибнет на корню…
Он присел на корточки среди сорняков, сломал надвое высохшую лозу и понюхал концы, бормоча себе под нос:
– Бахус любит холмы.
– Что?
– Это Вергилий. Насчет почвы ты права, Грейс, она не слишком плодородна. Но ее минеральный состав идеально подходит для винограда. Лучшие в мире сорта винограда произрастают именно на таких вот кремнистых холмах.
– Но…
– Из этих лоз получается паршивое вино, годное разве что для церковного причастия. Но зато они сильные, выносливые и никогда не болеют. Если их скрестить с лучшими европейскими сортами: бургундским «Пино», шампанским или бордоским «Каберне»… Богом клянусь, ты получишь поэзию в бутылке!
Красивое лицо Рубена стало серьезным, голос понизился до страстного шепота. Его одержимость подействовала на Грейс самым странным, логически не объяснимым образом.
– Откуда ты столько знаешь о винах? – спросила она. – О лозах, почве, сортах винограда и так далее? Он выпрямился, стряхивая пыль с ладоней.
– Это просто увлечение. У каждого есть свой конек. У меня, например, вино.
Держась за руки, они спустились вниз по каменистой тропинке в зеленую долину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106