Методисты открыли здесь свою миссию. Иногда какой-нибудь из сбежавших девушек удается найти там приют. Но чаще всего бу-хо-дои натравливают на них полицию, заявляя, будто беглянка украла какую-нибудь мелочь или побрякушки, подаренные ей кем-нибудь из клиентов. Честные граждане китайского происхождения никогда не вмешиваются в работорговлю из опасения навлечь на себя гнев тонгов. Каждая из девушек приносит две-три тысячи дохода, поэтому Носители Секиры не слишком благосклонны к тем, кто пытается вставлять им палки в колеса.
Грейс приходилось читать в газетах о торговле «живым товаром», но эти истории вызывали у нее такое отвращение, что она отмахивалась от них, считая, что авторы все сочиняют и преувеличивают ради поднятия тиражей.
– И полиция ничего не предпринимает? Это просто чудовищно!
Она оглядела крошечные домики с глухими торцами, мимо которых они проходили; ни одной «залетной пташки» не было видно, но она представила себе, как они занимаются своим неблаговидным ремеслом в убогих тесных квартирках. Ей вспомнилось, что Марк Уинг тоже владел борделем по соседству со своим домом. От этого ее антипатия к нему только усилилась.
Вот и хорошо: она давно уже заметила, что доить легче того, к кому испытываешь здоровую неприязнь.
Они остановились у витрины ювелира, чтобы понаблюдать за золотых дел мастером, который трудился, склонившись над рабочим столом. Грейс все ждала, что он поднимет голову и, может быть, улыбнется им – ведь они в конце концов могли оказаться покупателями! – но хозяин лавки так и не оторвался от работы, хотя она не сомневалась, что он заметил их присутствие. Они двинулись вперед и миновали мясную лавку, потом магазин, торгующий сушеной рыбой.
На углу, прямо на тротуаре у входа в ссудную кассу, расположилась группка мужчин, поглощенных игрой в шашки. Все были облачены в традиционные для китайцев свободные темно-синие блузы и мешковатые штаны. Некоторые носили мягкие шляпы пирожком, другие были в черных атласных шапочках. Все заплетали волосы в длинные, но жидкие косички.
Один из игравших поднял голову и тотчас же отвернулся, встретившись взглядом с Грейс. У нее создалось впечатление, что они с Рубеном здесь не особенно желанные гости, хотя никто не собирается прогонять их силой.
Ей вспомнился Ай-Ю, китаец, служивший у Генри, которого она знала ровно столько же, сколько и самого Генри – шесть лет. Грейс попыталась представить себе Ай-Ю здесь, в Китайском квартале Сан-Франциско, но это было невозможно: Ай-Ю с его бесконечным запасом псевдоконфуцианских изречений и поразительным умением уязвлять самолюбие Генри своей подчеркнутой почтительностью мог существовать только в Поместье «Ивовый пруд».
Рубен крепко взял ее за руку. Она улыбнулась ему, думая о том, как забавно гулять по Китайскому кварталу, держась за руки, словно парочка заезжих туристов. Может быть, даже молодоженов, приехавших в Сан-Франциско на медовый месяц. Весь ужас заключался в том, что эта фантазия не показалась ей странной или дикой. Напротив, она подумала, что нет на свете ничего более естественного.
Они попали в тупик и повернули назад, минуя бесчисленные переулки, темные и унылые даже под полуденным солнцем. Как легко заблудиться в лабиринте этих узких, одинаково грязных улочек! Вывеска на кирпичном здании, мимо которого они проходили, по-английски и, надо полагать, по-китайски возвещала о том, что это аллея Сент-Луис. Потянув Рубена за руку, Грейс заставила его остановиться.
– Смотри, – сказала она, – вот еще одна кумирня.
Ей хотелось подойти поближе, но Рубен потянул ее назад. Она удивленно оглянулась.
– Я наслышан об этом месте, – мрачно проговорил он. – Это аллея Сент-Луис. Знаешь, что находится под этим храмом?
Грейс отрицательно покачала головой.
– Подземный загон для «живого товара». Они называют его Опочивальней Королевы. Сюда китайские контрабандисты привозят девушек, доставленных морем. Здесь их продают.
– Не может быть!
– Может. Перед началом торгов их раздевают, чтобы покупатели знали, за что выкладывают деньги. Иногда их избивают, иногда клеймят каленым железом. Правда, до смертельного исхода дело почти никогда не доходит: никто не хочет лишиться ценного товара.
Грейс круто развернулась и пошла прочь, крепко обхватив себя руками. Pyбен вскоре догнал ее и заставил повернуть назад, так как она опять, сама того не сознавая, направилась в тупик. На Дюпон-стрит он взял ее под руку и вынудил немного замедлить шаг; несколько минут они шли в полном молчании.
– Откуда тебе известны такие вещи? – внезапно взорвалась она.
Легче было превратить ужас в гнев и обрушить его на кого-нибудь, чем сдерживать внутри.
– Откуда люди узнают о подобных чудовищных вещах?
– Я мужчина, – отмахнулся Рубен. – Это мужское дело – знать подобные вещи.
Грейс презрительно фыркнула и снова отняла у него руку.
– Это мужское дело – интересоваться развратом, пороком и жестокостью?
– Я человек светский, Грейс. Я должен знать, что творится на белом свете.
Стало ясно, что серьезного ответа на свой вопрос она не добьется. И вообще ее гнев начал остывать. Не имело смысла сердиться на Рубена за то, что на свете существует зло.
– Когда-то я жалела, что не родилась мужчиной, – сказала она уже более спокойным тоном, вновь взяв его под руку. – Когда была маленькой. Иногда до сих пор жалею.
Он взглянул на нее с любопытством.
– Почему?
– Мужчинам все в жизни дается куда проще. Ну, может, не проще, – уточнила Грейс, – но по крайней мере у мужчин более интересная жизнь.
– Да неужели?
– Мне нравилось быть сестрой Августиной, потому что я могла действовать самостоятельно. И еще мне нравилось дурачить людей, дергать их за ниточки. Ведь это уже близко к мужской сущности, разве нет?
Рубен лишь улыбнулся в ответ.
– А мужчины ко мне не приставали и обращались со мной почтительно. Большинство мужчин, – многозначительно добавила Грейс. – Ты бы поверил, что я монахиня, если бы не увидел пистолет?
– Да, наверное. Но я все равно пригласил бы тебя поужинать со мной.
– Правда? А почему?
Он остановился и пристально заглянул ей в глаза, словно удивляясь ее несообразительности. – Потому что ты чертовски хороша собой, Гусси. Грейс снова фыркнула и отвернулась. Щеки у нее вспыхнули, она поняла, что опять краснеет, и мысленно обругала себя. – Давай зайдем сюда, – ни с того ни с сего предложила она и потянула его за собой в распахнутые двери заведения, за которыми виднелся короткий коридор, ведущий в зал с длинным игорным столом посредине.
Вокруг стола толпились возбужденные игроки. Щелканье игральных костей можно было расслышать даже с улицы.
– Погоди, Грейс! Ты не можешь туда войти.
– Это почему же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Грейс приходилось читать в газетах о торговле «живым товаром», но эти истории вызывали у нее такое отвращение, что она отмахивалась от них, считая, что авторы все сочиняют и преувеличивают ради поднятия тиражей.
– И полиция ничего не предпринимает? Это просто чудовищно!
Она оглядела крошечные домики с глухими торцами, мимо которых они проходили; ни одной «залетной пташки» не было видно, но она представила себе, как они занимаются своим неблаговидным ремеслом в убогих тесных квартирках. Ей вспомнилось, что Марк Уинг тоже владел борделем по соседству со своим домом. От этого ее антипатия к нему только усилилась.
Вот и хорошо: она давно уже заметила, что доить легче того, к кому испытываешь здоровую неприязнь.
Они остановились у витрины ювелира, чтобы понаблюдать за золотых дел мастером, который трудился, склонившись над рабочим столом. Грейс все ждала, что он поднимет голову и, может быть, улыбнется им – ведь они в конце концов могли оказаться покупателями! – но хозяин лавки так и не оторвался от работы, хотя она не сомневалась, что он заметил их присутствие. Они двинулись вперед и миновали мясную лавку, потом магазин, торгующий сушеной рыбой.
На углу, прямо на тротуаре у входа в ссудную кассу, расположилась группка мужчин, поглощенных игрой в шашки. Все были облачены в традиционные для китайцев свободные темно-синие блузы и мешковатые штаны. Некоторые носили мягкие шляпы пирожком, другие были в черных атласных шапочках. Все заплетали волосы в длинные, но жидкие косички.
Один из игравших поднял голову и тотчас же отвернулся, встретившись взглядом с Грейс. У нее создалось впечатление, что они с Рубеном здесь не особенно желанные гости, хотя никто не собирается прогонять их силой.
Ей вспомнился Ай-Ю, китаец, служивший у Генри, которого она знала ровно столько же, сколько и самого Генри – шесть лет. Грейс попыталась представить себе Ай-Ю здесь, в Китайском квартале Сан-Франциско, но это было невозможно: Ай-Ю с его бесконечным запасом псевдоконфуцианских изречений и поразительным умением уязвлять самолюбие Генри своей подчеркнутой почтительностью мог существовать только в Поместье «Ивовый пруд».
Рубен крепко взял ее за руку. Она улыбнулась ему, думая о том, как забавно гулять по Китайскому кварталу, держась за руки, словно парочка заезжих туристов. Может быть, даже молодоженов, приехавших в Сан-Франциско на медовый месяц. Весь ужас заключался в том, что эта фантазия не показалась ей странной или дикой. Напротив, она подумала, что нет на свете ничего более естественного.
Они попали в тупик и повернули назад, минуя бесчисленные переулки, темные и унылые даже под полуденным солнцем. Как легко заблудиться в лабиринте этих узких, одинаково грязных улочек! Вывеска на кирпичном здании, мимо которого они проходили, по-английски и, надо полагать, по-китайски возвещала о том, что это аллея Сент-Луис. Потянув Рубена за руку, Грейс заставила его остановиться.
– Смотри, – сказала она, – вот еще одна кумирня.
Ей хотелось подойти поближе, но Рубен потянул ее назад. Она удивленно оглянулась.
– Я наслышан об этом месте, – мрачно проговорил он. – Это аллея Сент-Луис. Знаешь, что находится под этим храмом?
Грейс отрицательно покачала головой.
– Подземный загон для «живого товара». Они называют его Опочивальней Королевы. Сюда китайские контрабандисты привозят девушек, доставленных морем. Здесь их продают.
– Не может быть!
– Может. Перед началом торгов их раздевают, чтобы покупатели знали, за что выкладывают деньги. Иногда их избивают, иногда клеймят каленым железом. Правда, до смертельного исхода дело почти никогда не доходит: никто не хочет лишиться ценного товара.
Грейс круто развернулась и пошла прочь, крепко обхватив себя руками. Pyбен вскоре догнал ее и заставил повернуть назад, так как она опять, сама того не сознавая, направилась в тупик. На Дюпон-стрит он взял ее под руку и вынудил немного замедлить шаг; несколько минут они шли в полном молчании.
– Откуда тебе известны такие вещи? – внезапно взорвалась она.
Легче было превратить ужас в гнев и обрушить его на кого-нибудь, чем сдерживать внутри.
– Откуда люди узнают о подобных чудовищных вещах?
– Я мужчина, – отмахнулся Рубен. – Это мужское дело – знать подобные вещи.
Грейс презрительно фыркнула и снова отняла у него руку.
– Это мужское дело – интересоваться развратом, пороком и жестокостью?
– Я человек светский, Грейс. Я должен знать, что творится на белом свете.
Стало ясно, что серьезного ответа на свой вопрос она не добьется. И вообще ее гнев начал остывать. Не имело смысла сердиться на Рубена за то, что на свете существует зло.
– Когда-то я жалела, что не родилась мужчиной, – сказала она уже более спокойным тоном, вновь взяв его под руку. – Когда была маленькой. Иногда до сих пор жалею.
Он взглянул на нее с любопытством.
– Почему?
– Мужчинам все в жизни дается куда проще. Ну, может, не проще, – уточнила Грейс, – но по крайней мере у мужчин более интересная жизнь.
– Да неужели?
– Мне нравилось быть сестрой Августиной, потому что я могла действовать самостоятельно. И еще мне нравилось дурачить людей, дергать их за ниточки. Ведь это уже близко к мужской сущности, разве нет?
Рубен лишь улыбнулся в ответ.
– А мужчины ко мне не приставали и обращались со мной почтительно. Большинство мужчин, – многозначительно добавила Грейс. – Ты бы поверил, что я монахиня, если бы не увидел пистолет?
– Да, наверное. Но я все равно пригласил бы тебя поужинать со мной.
– Правда? А почему?
Он остановился и пристально заглянул ей в глаза, словно удивляясь ее несообразительности. – Потому что ты чертовски хороша собой, Гусси. Грейс снова фыркнула и отвернулась. Щеки у нее вспыхнули, она поняла, что опять краснеет, и мысленно обругала себя. – Давай зайдем сюда, – ни с того ни с сего предложила она и потянула его за собой в распахнутые двери заведения, за которыми виднелся короткий коридор, ведущий в зал с длинным игорным столом посредине.
Вокруг стола толпились возбужденные игроки. Щелканье игральных костей можно было расслышать даже с улицы.
– Погоди, Грейс! Ты не можешь туда войти.
– Это почему же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106