– Прежде всего ты должна беречь себя, – прорычал он. – Что бы ни случилось со мной, ты должна быть в безопасности. Скажи, что ты ничего не знаешь, отдайся на милость Вильгельма, беги из страны – делай все, что угодно, только оставайся в безопасности. Ты все, что у меня есть, и если с тобой что-то случится, я… Я не знаю, что сделаю, но поверь, лучше тебе и не знать! Поняла? – закончил он так свирепо, что слова любви прозвучали угрозой. Он даже ее слегка встряхнул, и она ответила:
– Да.
– Прекрасно. – Роберт удовлетворенно вздохнул и опять поцеловал ее.
На этот раз поцелуй прекратила Имоджин.
– Но я тебя не брошу, – со всей решимостью сказала она. – Я буду делать только то, что считаю правильным.
Встретившись с упрямством, Роберт выругался.
– Надо бы связать тебя и отдать Гарету в сумке, как багаж, – с ненавистью сказал он, болезненно сознавая свою полную беспомощность.
– Я тебя тоже люблю. – Имоджин улыбнулась, отыскала платье, надела его и отряхнула юбку от соломы.
Он тревожно смотрел, как она одевается, любовался ее легкими движениями и до тошноты чувствовал, что ничего не может сделать для ее зашиты. Даже когда он хотел встать и обнять ее в последний раз, его удержали цепи. Услышав их звон, Имоджин протянула руку, нашла его голое плечо и мягким толчком опустила его на колени. На прощание она нежно коснулась его лица.
Роберт обеими руками схватил ее руку и покрыл поцелуями ладонь.
– Я люблю тебя, жена, люблю всем сердцем, душой и телом. Вот почему тревожусь о тебе и говорю как безумец. Мне нужно, чтобы ты была в безопасности.
Снова раздались три нетерпеливых удара, и Имоджин отняла руку.
– Я понимаю. – Слезы лились градом. Услышав его стон и скрежет цепей, она поняла, что Роберт снова пытается дотянуться до нее, и если она сейчас же не уйдет, обоим станет только хуже. Она молча повернулась, нащупала дверь, тихо открыла ее и вышла.
Имоджин закрыла за Гаретом дверь, прислушалась к удаляющимся шагам и уткнулась лбом в холодное дерево. Слезы беспрерывно лились по щекам, приближалось утро, которое, возможно, навеки отнимет у нее Роберта, и она оплакивала его, себя и драгоценного ребенка, плод их любви.
Ей было грустно, что она не сказала о ребенке, но Имоджин знала, что поступила правильно. Он и так мучается от беспокойства за нее, а если бы узнал о ребенке, страдал бы еще больше. Эгоистично сбрасывать на него такую ношу.
Ребенок должен быть не грузом, а радостью, и Роберт заслуживает испытать эту радость в полной мере. Она подождет и скажет ему тогда, когда известие принесет только счастье. Ребенок долго ждал, когда отец о нем узнает, он может подождать еще немного.
Ей в голову пришла ужасная мысль, что, возможно, у них больше не будет времени. Что, если новый день принесет только смерть? Что, если темнота поглотит Роберта, поглотит их всех?
Она закрыла руками выпуклый животик, чтобы защитить укрытую в нем жизнь. Бесполезный жест. Она не может защитить даже себя оттого, что принесет ей наступающий день.
– Ну что, сестренка, добилась своего? – послышалось из темноты, и она замерла от звука знакомого голоса.
Роджер ухватил ее за шею, губы коснулись лица, большой палец медленно прополз по нижней губе. Ее охватила паника. Почувствовать губы Роджера на губах, которые только что целовал Роберт, было сродни осквернению, и впервые в жизни она отвернулась.
Он засмеялся.
– Ты все погубила, Имоджин, – вкрадчиво сказал он. – Из-за тебя Вильгельм больше на меня не смотрит. Думаю, недолго осталось ждать, когда обрушится топор, и все ты виновата.
Он вдруг с силой сдавил ей шею, прижал подбородок к груди, и она медленно опустилась на колени.
– Ты влезла куда не надо, дорогая сестра, и, боюсь, тебе придется дорого за это заплатить.
На миг он оторвал руки от шеи, потом с силой ударил, и она распростерлась на земле.
– Но ты не беспокойся, – прошептал он. – Я придумал блестящий способ тебя простить.
Глава 17
Роберт уже не спал и задумчиво глядел в каменный потолок, когда дверь камеры отворилась. Он не потрудился посмотреть в сторону новых визитеров, мысли и душу занимала Имоджин. Роберт даже не сразу понял, когда гвардейцы сказали, что его ведут в личные покои короля.
Они сняли цепи с его рук и ног, и один из них коротко приказал встать.
Роберт неловко встал, с трудом выпрямил спину. Гвардеец швырнул в его сторону одежду, и он на лету поймал ее. Медленно одеваясь, Роберт слегка улыбался, несмотря на тревогу. Очень уж нелепая была ситуация.
– Пять гвардейцев? – спросил он, подняв брови. – Вильгельму не стоило беспокоиться. Неужели он думает, что я могу причинить ему какой-то вред, безоружный и полуголодный? – Он надел сапоги, подвигал плечами. – Полагаю, это должно мне льстить, он считает меня достаточно сильным, чтобы представлять серьезную угрозу.
Во всяком случае, ночью, обнимая Имоджин, он нашел в себе запасы сил, хотелось засмеяться, но эти люди могут его не понять, а Роберт по опыту знал, что нет ничего опаснее, чем вооруженные люди, не воспринимающие смех.
Роберт безразлично отнесся к тому, что на него надели наручники и вывели из темницы, и только когда дошли до королевских покоев, он отвлекся от воспоминаний о минувшей ночи и подумал о том, что происходит.
Ситуация была более чем странная. Обычно приговоренным к смерти не дают возможности встретиться с королем. Вильгельм склонен держать свою королевскую особу подальше от кровопролития. Однако Роберт не сомневался, что этот визит означает всего лишь отсрочку, а не отмену приговора.
Он задумчиво прищурился. Роберт никогда особенно не боялся смерти, он был рыцарем по найму, сам нес смерть и знал, что со временем и его она настигнет. Никому не дана вечная жизнь, а жизнь рыцаря зачастую коротка до жестокости. С этим он давно смирился, но сейчас почувствовал, что впервые при мысли о смерти покрылся холодным потом.
Его страх имел имя: Имоджин.
Она придала его жизни ценность, какой не было раньше. Ему было ненавистно оставлять ее без защиты в этом опасном мире, и почти непереносимым стало желание получить еще немного времени, чтобы обнять ее.
Надо было освободиться от нездоровых дум; отдаваясь страху, он ничего не добьется, этот страх может вообще парализовать его, и он ничего не сможет сделать для Имоджин. Он глубоко вздохнул и в окружении королевских гвардейцев вошел в покои Вильгельма.
Роберт не поклонился королю, стоявшему у окна, в то время как гвардейцы энергично исполнили ритуал. Он стоял пассивно, только наручники звякнули, когда он скрестил руки на груди.
Казалось, король не заметил его дерзости. Он вообще едва обратил внимание на то, что кто-то нарушил его уединение. Вильгельм с убитым видом смотрел в окно, и Роберту даже издали были видны покрасневшие глаза и трясущиеся руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67