Грубая шкура животного – вот чем стал для нее мир, и какой же этот мир был утомительно медленный! Не поднимало настроение и то, что причиной их медленного продвижения была она сама. Она слепая, а значит, не может по-настоящему ехать верхом. Ее лошадь вели под уздцы Гарет или Мэтью. Словно ребенок на пони!
Немного утешало то, что если бы они сделали так, как хотел Гарет, было бы еще медленнее. Он считал, что для Имоджин возможен один способ путешествия – в носилках у и перестал упрямо настаивать только после того, как она заявила, что скорее пройдет весь путь до Лондона на коленях, чем согласится на такой унизительный способ путешествия. Она отвоевала себе право ехать верхом, но сейчас уже не была уверена в том, что это победа.
В довершение всех несчастий каждую ночь, после того как ее освобождали из лошадиного плена, Имоджин преследовали кошмары. Она их ненавидела, ненавидела страх, который ее охватывал всякий раз, когда Гарет объявлял остановку на ночь. Она старалась его спрятать, не желая проявлять слабость духа, но паника от этого не унималась. Каждый вечер в ней оживал смертельный страх, пробуждаемый к жизни ночными звуками. Она лежала под одеялом, замирая от ужаса, и когда уже не могла его выносить, зажимала уши, чтобы не потерять рассудок.
Но слепота вкупе с глухотой приносили с собой другие страхи. Ничего не слыша, она не оставляла себе ни малейшего шанса на защиту, а это пострашнее, чем любые вымышленные монстры.
Наконец она в изнеможении засыпала, а потом ее ждало следующее испытание – пробуждение. В непривычном окружении момент пробуждения был полон невыносимого ужаса.
Каждое утро она выжидала, когда уляжется страх, и умение справиться со страхом открыло в ней такие глубины, о которых она и не подозревала.
Удивительно, но она, оказывается, умеет подчиняться дисциплине. Она не плакала, не кричала, как бы иногда ни хотелось.
Может, и примитивное, но это было умение выживать, и она им гордилась, она и дальше будет так себя вести. Ради Роберта.
Только ради него она делала шаг за шагом. Она всегда помнила, что спасти его может только доказательство, лежащее у нее в седельной сумке. Она должна быть сильной, по крайней мере до тех пор, пока не выполнит свою задачу. И только потом, когда он снова обнимет ее сильными руками, она позволит себе расслабиться и обмякнуть.
А он ее обнимет. Так будет. Ни о чем другом она не смела думать. Она глубоко вздохнула и прошептала:
– Он жив. Он ждет меня. Все будет хорошо.
Она должна в это верить, должна быть храброй. Руки невольно накрывали округлившийся животик, принося уверенность и покой, потому что ребенок Роберта мирно лежал под сердцем. Но она быстро опускала руки, чтобы не выдать секрета.
Если бы с ней была Мэри, было бы с кем поделиться своим состоянием. Горничная, ехавшая с ней, не располагала к откровенности. Имоджин даже слегка улыбнулась, представив, что с этой сварливой женщиной можно говорить о чем-то важном. Абсурд.
Имоджин не хотела брать с собой горничную. Когда стало ясно, что Мэри слишком стара и не может быть речи о том, чтобы она ехала в такую даль, Имоджин предложила ограничиться эскортом Гарета и Мэтью.
Однако у Гарета были свои мысли на этот счет.
Он настоял, чтобы они взяли с собой одну из молодых горничных. «Для видимости», – смущенно добавил он, надеясь, что его не заставят вдаваться в подробности. На роль компаньонки вызвалась Милдред. Интересно, почему она захотела сними поехать, хотя терпеть не могла путешествия, не любила лошадей и вообще работу – вот в чем вопрос.
Имоджин забавлялась, слушая, как Мэтью взрывается каждый раз, когда ему приходится иметь дело с этой служанкой.
– Приятно видеть, что вы снова улыбаетесь, Имоджин, – приветливо сказал Гарет, подводя свою лошадь поближе.
У нее на щеках появились ямочки.
– Я вспоминала новые слова, которым научилась вчера, когда Мэтью пытался заставить Милдред приготовить обед. Очень выразительные, правда?
– Правда, – усмехнулся Гарет. – Некоторые я и сам в первый раз слышал, хотя, по-моему, вам лучше поскорее их забыть.
– Лучше, но все равно смешно. Мне надо бы их запомнить, я хочу спросить Роберта, что они означают.
Гарет хохотнул.
– Хотел бы я послушать, как он будет объяснять. Воображаю, как он развопится на меня именно этими словами, когда поймет, насколько мы… расширили ваши познания, пока его не было.
Имоджин засмеялась, представив себе, как благоразумный Гарет станет объяснять ее прогресс в употреблении ругательств.
Гарета, как всегда, до сердца пронзил ее смех. Между ними установилось дружелюбное молчание, Гарет держал ее лошадь за уздечку, ехали медленно. Это было приятно, но Имоджин все-таки не могла полностью отвлечься от серьезной цели их поездки. Она тихо спросила:
– Сколько нам еще ехать, как вы думаете?
Гарет прищурился, посмотрел на солнце, сделал какие-то подсчеты.
– Я бы сказал, до крепости еще добрых пять дней. Мы полагаем, что король по-прежнему там. Если же нет…
– Как долго! – вздохнула Имоджин и покачала головой. – Это моя вина. Вы бы ехали гораздо быстрее, если бы не слепая женщина. – Она так сдавила луку седла, что побелели костяшки пальцев.
Гарет философски пожал плечами и в утешение накрыл ладонью ее руки.
– Если бы не решимость нашей слепой женщины, мы бы ехали без всякой надежды на спасение Роберта. Мы бы сейчас мчались к ближайшему порту. Без того доказательства, что вы везете, у нас мало надежды на то, что Роберт останется в живых. – У него оборвался голос, и он отвел глаза.
Гарет не сказал вслух, что боится самого страшного, – путешествие может закончиться тем, что они снимут останки Роберта со стены королевского замка. Ему и не надо было говорить, Имоджин все равно поняла.
Молчание стало тяжелым. Гарет слегка пожал ей руку и убрал свою, а Имоджин усилием воли расслабилась и попыталась ни о чем не думать.
Она не позволяла себе думать, что Роджер, возможно, уже победил, но как она ни старалась, страх и тревога не покидали ее.
В этот вечер Гарет устроил ночевку на поляне, в стороне от дороги, на берегу ручья. Имоджин соскользнула с лошади, не на шутку опасаясь, что срослась со спиной животного.
Усталыми руками она растирала ноющую спину и едва не стонала. Послышались шаги Мэтью, он что-то жарко бурчал. Имоджин повернула к нему голову.
– Опять поссорились с Милдред? – ласково спросила она, улыбнувшись раздраженному старику.
Мэтью презрительно фыркнул:
– С коровой не ссорятся, на нее орут в тщетной надежде, что что-нибудь проникнет сквозь ее толстую кожу.
– И как?
– А как вы думаете, миледи? Я пытаюсь к ней пробиться с тех пор, как мы пустились в эту злосчастную поездку, и никакого толку. Все, что я делаю, – пустое сотрясение воздуха, а я так и остаюсь вашей нянькой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67