И дочка у них очаровательная, и, по-видимому, едят они досыта, но все-таки… как несправедливо!
Почему из всех людей именно Филлис приходится жить и воспитывать своего ребенка в таких условиях оттого только, что муж ее — шахтер? Почему семьи горняков не живут, как Уоррены, в симпатичных домах? Отчего торговать бакалеей занятие более денежное, чем добывать руду? Несомненно, тот, кто занимается тяжелым трудом глубоко под землей, должен зарабатывать больше. И почему люди вроде Кэри-Льюисов купаются в деньгах, не знают отказа ни в чем и — надо сказать — испорчены роскошью, в то время как прекрасная женщина Филлис вынуждена всякий раз кипятить воду, чтобы вымыть посуду, и в любую погоду совершать путешествие через двор только для того, чтобы сходить в уборную?
А если начнется война, Сирил уйдет, бросит жену и дочь на произвол судьбы. И не из глубоких патриотических чувств, а, по всей видимости, просто потому, что всегда мечтал вырваться из Пендина, сбежать с оловянных рудников и плавать на корабле. Интересно, сколько тысяч молодых мужчин по всей стране охвачены теми же чувствами? Парней, которые за всю жизнь практически носа не высовывали из своей родной деревни, разве только съездили пару раз на автобусе в церковь в ближайшем городке или на чемпионат по «дротикам».
Джудит было известно, что изобретение велосипеда перевернуло всю сельскую жизнь в Англии: впервые в истории юноша мог поехать за пять миль на свидание к девушке из соседней деревни; эта свобода передвижения заметно снизила количество браков между родственниками и, как следствие, случаев врожденного уродства в замкнутых сельских общинах. Если обыкновенный велосипед вызвал такие благотворные перемены, то неужели современная война не подорвет и не сметет безвозвратно социальные перегородки и традиции, чтимые с незапамятных времен? В нынешнем своем настроении Джудит заключила, что в конце концов это, может статься, будет не так уж и плохо, но все-таки опасность мобилизации, бомбежек и химических атак не стала от этого менее страшной.
Так что же будет с Филлис и Анной? «Они не позволят мне жить тут одной. Наверно, вернусь к маме». Выселенная и обездоленная. Замужняя женщина не имеет собственного дома, даже самого скромного. «Знаешь, чего я хочу? Я хочу жить в красивом доме, с цветами и настоящей ванной».
Если бы только можно было что-нибудь сделать, хоть как-то помочь Филлис. Но нельзя, никак нельзя. А если бы и представилась возможность, это было бы лишь вмешательством в чужую жизнь. Все, что остается Джудит, это не терять связь, наведываться как можно чаще в Пендин, чтобы в критический момент оказаться поблизости и протянуть руку помощи.
Часы на церковной башне пробили пять, когда она притормозила у дверей «Бакалейной Уорренов». Магазин был еще открыт, он закроется только через час. В субботние вечера туда непрестанно заскакивали покупатели, чтобы в последнюю минуту затариться на выходной день провизией: немножко бекона к завтраку, консервированный горошек и заварной крем-концентрат для неуемного воскресного обеда. Этим вечером в лавке было даже оживленнее, чем всегда: с полдюжины клиентов ждали в очереди, а за прилавком хозяйничала одна Хетер, порядком задерганная, но пока стойко удерживающая позиции.
Сам факт ее присутствия за прилавком, вообще говоря, был достоин удивления. Хетер, несмотря на свою полнейшую компетентность, редко работала в магазине, ее призывали на помощь только в критические моменты.
— Полфунта сахару, ты говоришь?
— Нет, фунт. И не сахара, а сахарной пудры.
— Прости…
Повернувшись, чтобы взять с полки другой пакет, Хетер заметила Джудит и закатила глаза к потолку, но трудно было сказать, что это — мольба о помощи или безмолвное выражение крайней досады. Девушка явно находилась на грани срыва.
— Пожалуй, я возьму полтора фунта.
— О, Бетти, ради всего святого, реши наконец, что тебе надо!
— Хетер, а где твой отец и Элли? — спросила Джудит.
— Наверху, — дернула головой Хетер, взвешивая сахарную пудру на весах.
— Наверху?
— На кухне. Иди, не мешай.
Оставив взвинченную подругу разбираться с требовательными покупателями, не понимая, в чем дело, Джудит прошла через складские помещения и поднялась к кухне. Дверь, всегда стоящая открытой, сегодня была плотно затворена. Изнутри доносились громкие всхлипывания. Она потянула за ручку и вошла; за кухонным столом сидели супруги Уоррены и Элли. Именно от Элли исходили рыдания, расслышанные Джудит с лестничной площадки, и, судя по ее виду, продолжались они уже довольно долго, так как лицо девушки распухло от слез, сухие светлые волосы были растрепаны, а в руке она сжимала бесполезный, весь пропитанный слезами платок. Миссис Уоррен близко придвинулась к Элли, а муж ее сидел напротив, у другого конца стола, скрестив руки на груди, и его обычно веселое лицо казалось каменным. Обуреваемая дурными предчувствиями, Джудит закрыла за собой дверь.
— Что произошло?
— Элли попала в историю, — ответила миссис Уоррен. — Она как раз рассказывает нам. Элли, ты не возражаешь, если Джудит будет знать?
Элли заскулила опять и, не в состоянии дать членораздельный ответ, отрицательно помотала головой.
— А теперь прекрати плакать, если можешь. Все уже позади. В полной растерянности Джудит выдвинула стул и присоединилась к компании.
— Случилось какое-то несчастье?
— Нет, совсем нет, хотя приятного тоже мало.
Миссис Уоррен накрыла своей рукой руку Элли и крепко ее сжала. Джудит терпеливо ждала, и наконец миссис Уоррен поведала ей ужасную историю. Элли пошла в кино, на фильм с Диной Дурбин. Вообще, она должна была пойти со своим другом Айрисом, но у того в последний момент изменились планы, и Элли пошла одна. В середине сеанса в зал вошел человек и сел рядом с Элли, немного погодя он положил руку ей на колено и стал подниматься пальцами по ее бедру, а потом она увидела…
Тут Элли разинула рот, совсем как ребенок, и заревела с удвоенной силой, слезы брызнули у нее из глаз, словно дождевые струи из водостока.
— Что она увидела?
Но то, что увидела Элли, уста миссис Уоррен назвать отказывались; она густо покраснела, отвела глаза и поджала губы. А вот мистеру Уоррену были чужды столь деликатные терзания. Он был явно вне себя от бешенства.
— Ширинка у него была расстегнута, — процедил он, — и штуковина этого грязного мерзавца торчала наружу…
— Элли перепугалась до смерти, — запричитала миссис Уоррен. — Ну же, Элли, успокойся. Не надо больше плакать.
— Она поступила правильно, — продолжал мистер Уоррен, — убежала оттуда и пришла сюда, к нам. Сказала, что была слишком расстроена, чтобы идти домой. Не могла найти в себе смелости рассказать обо всем своей матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Почему из всех людей именно Филлис приходится жить и воспитывать своего ребенка в таких условиях оттого только, что муж ее — шахтер? Почему семьи горняков не живут, как Уоррены, в симпатичных домах? Отчего торговать бакалеей занятие более денежное, чем добывать руду? Несомненно, тот, кто занимается тяжелым трудом глубоко под землей, должен зарабатывать больше. И почему люди вроде Кэри-Льюисов купаются в деньгах, не знают отказа ни в чем и — надо сказать — испорчены роскошью, в то время как прекрасная женщина Филлис вынуждена всякий раз кипятить воду, чтобы вымыть посуду, и в любую погоду совершать путешествие через двор только для того, чтобы сходить в уборную?
А если начнется война, Сирил уйдет, бросит жену и дочь на произвол судьбы. И не из глубоких патриотических чувств, а, по всей видимости, просто потому, что всегда мечтал вырваться из Пендина, сбежать с оловянных рудников и плавать на корабле. Интересно, сколько тысяч молодых мужчин по всей стране охвачены теми же чувствами? Парней, которые за всю жизнь практически носа не высовывали из своей родной деревни, разве только съездили пару раз на автобусе в церковь в ближайшем городке или на чемпионат по «дротикам».
Джудит было известно, что изобретение велосипеда перевернуло всю сельскую жизнь в Англии: впервые в истории юноша мог поехать за пять миль на свидание к девушке из соседней деревни; эта свобода передвижения заметно снизила количество браков между родственниками и, как следствие, случаев врожденного уродства в замкнутых сельских общинах. Если обыкновенный велосипед вызвал такие благотворные перемены, то неужели современная война не подорвет и не сметет безвозвратно социальные перегородки и традиции, чтимые с незапамятных времен? В нынешнем своем настроении Джудит заключила, что в конце концов это, может статься, будет не так уж и плохо, но все-таки опасность мобилизации, бомбежек и химических атак не стала от этого менее страшной.
Так что же будет с Филлис и Анной? «Они не позволят мне жить тут одной. Наверно, вернусь к маме». Выселенная и обездоленная. Замужняя женщина не имеет собственного дома, даже самого скромного. «Знаешь, чего я хочу? Я хочу жить в красивом доме, с цветами и настоящей ванной».
Если бы только можно было что-нибудь сделать, хоть как-то помочь Филлис. Но нельзя, никак нельзя. А если бы и представилась возможность, это было бы лишь вмешательством в чужую жизнь. Все, что остается Джудит, это не терять связь, наведываться как можно чаще в Пендин, чтобы в критический момент оказаться поблизости и протянуть руку помощи.
Часы на церковной башне пробили пять, когда она притормозила у дверей «Бакалейной Уорренов». Магазин был еще открыт, он закроется только через час. В субботние вечера туда непрестанно заскакивали покупатели, чтобы в последнюю минуту затариться на выходной день провизией: немножко бекона к завтраку, консервированный горошек и заварной крем-концентрат для неуемного воскресного обеда. Этим вечером в лавке было даже оживленнее, чем всегда: с полдюжины клиентов ждали в очереди, а за прилавком хозяйничала одна Хетер, порядком задерганная, но пока стойко удерживающая позиции.
Сам факт ее присутствия за прилавком, вообще говоря, был достоин удивления. Хетер, несмотря на свою полнейшую компетентность, редко работала в магазине, ее призывали на помощь только в критические моменты.
— Полфунта сахару, ты говоришь?
— Нет, фунт. И не сахара, а сахарной пудры.
— Прости…
Повернувшись, чтобы взять с полки другой пакет, Хетер заметила Джудит и закатила глаза к потолку, но трудно было сказать, что это — мольба о помощи или безмолвное выражение крайней досады. Девушка явно находилась на грани срыва.
— Пожалуй, я возьму полтора фунта.
— О, Бетти, ради всего святого, реши наконец, что тебе надо!
— Хетер, а где твой отец и Элли? — спросила Джудит.
— Наверху, — дернула головой Хетер, взвешивая сахарную пудру на весах.
— Наверху?
— На кухне. Иди, не мешай.
Оставив взвинченную подругу разбираться с требовательными покупателями, не понимая, в чем дело, Джудит прошла через складские помещения и поднялась к кухне. Дверь, всегда стоящая открытой, сегодня была плотно затворена. Изнутри доносились громкие всхлипывания. Она потянула за ручку и вошла; за кухонным столом сидели супруги Уоррены и Элли. Именно от Элли исходили рыдания, расслышанные Джудит с лестничной площадки, и, судя по ее виду, продолжались они уже довольно долго, так как лицо девушки распухло от слез, сухие светлые волосы были растрепаны, а в руке она сжимала бесполезный, весь пропитанный слезами платок. Миссис Уоррен близко придвинулась к Элли, а муж ее сидел напротив, у другого конца стола, скрестив руки на груди, и его обычно веселое лицо казалось каменным. Обуреваемая дурными предчувствиями, Джудит закрыла за собой дверь.
— Что произошло?
— Элли попала в историю, — ответила миссис Уоррен. — Она как раз рассказывает нам. Элли, ты не возражаешь, если Джудит будет знать?
Элли заскулила опять и, не в состоянии дать членораздельный ответ, отрицательно помотала головой.
— А теперь прекрати плакать, если можешь. Все уже позади. В полной растерянности Джудит выдвинула стул и присоединилась к компании.
— Случилось какое-то несчастье?
— Нет, совсем нет, хотя приятного тоже мало.
Миссис Уоррен накрыла своей рукой руку Элли и крепко ее сжала. Джудит терпеливо ждала, и наконец миссис Уоррен поведала ей ужасную историю. Элли пошла в кино, на фильм с Диной Дурбин. Вообще, она должна была пойти со своим другом Айрисом, но у того в последний момент изменились планы, и Элли пошла одна. В середине сеанса в зал вошел человек и сел рядом с Элли, немного погодя он положил руку ей на колено и стал подниматься пальцами по ее бедру, а потом она увидела…
Тут Элли разинула рот, совсем как ребенок, и заревела с удвоенной силой, слезы брызнули у нее из глаз, словно дождевые струи из водостока.
— Что она увидела?
Но то, что увидела Элли, уста миссис Уоррен назвать отказывались; она густо покраснела, отвела глаза и поджала губы. А вот мистеру Уоррену были чужды столь деликатные терзания. Он был явно вне себя от бешенства.
— Ширинка у него была расстегнута, — процедил он, — и штуковина этого грязного мерзавца торчала наружу…
— Элли перепугалась до смерти, — запричитала миссис Уоррен. — Ну же, Элли, успокойся. Не надо больше плакать.
— Она поступила правильно, — продолжал мистер Уоррен, — убежала оттуда и пришла сюда, к нам. Сказала, что была слишком расстроена, чтобы идти домой. Не могла найти в себе смелости рассказать обо всем своей матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154