— Как насчет недели?
— А когда эта неделя кончится, ты еще будешь в отпуске?
— Почему ты спрашиваешь?
— Я хочу заключить с тобой сделку. Я отправлюсь с тобой в Шотландию, но потом давай поедем вместе в Корнуолл. Погостишь в Нанчерроу, познакомишься с мамой, с папчиком, с Лавди и Эдвардом. И с нашими любимыми собаками. Со всеми, кого я люблю.
Это приглашение, сделанное Афиной по своей доброй воле, без всякого нажима с его стороны, застало Руперта врасплох и страшно обрадовало. Она так мало поощряла его ухаживания, с таким равнодушием относилась к знакам его внимания, что он никогда не был уверен, нравится ли он ей или же она просто его терпит. Чего уж он совсем не ожидал от нее, так это приглашения к себе домой.
Он постарался скрыть свою радость — бурный восторг мог отпугнуть ее, еще передумает! — и сделал вид, будто обдумывает предложение, а затем неторопливо ответил:
— Хорошо, я думаю, ничто не мешает так сделать.
— Вот славно! В таком случае поедем в как там его…
— Гленфручи.
— И почему только в Шотландии все названия звучат, как «апчхи»… Теперь мне надо покупать уйму колючего твида?
— Всего лишь хороший непромокаемый плащ и подходящую обувь. И еще что-нибудь нарядное для шотландских танцев.
— Ничего себе! Когда ты хочешь выехать?
— Нужно выехать из Лондона пятнадцатого числа. Путь неблизкий, не стоит терять время.
— Будем ночевать в дороге?
— Если хочешь.
— В разных номерах, Руперт!
— Обещаю.
— Ну ладно, уговорил.
Поездка в Гленфручи оказалась настолько же успешной, насколько не удалась затея с поездкой в Таддингтон. Держалась прекрасная погода, небеса синели, а холмы лиловели цветущим вереском, и в первый же день Афина бодро прошагала не одну милю, сидела с Рупертом в его засидке и, когда он запрещал ей разговаривать, вела себя тихо, как мышка. Хозяева и остальные гости держались дружелюбно и непринужденно, никто не обескураживал Афину какими-либо требованиями или ожиданиями, и в такой обстановке она буквально расцвела. На ужин в тот вечер она оделась в синее, отчего глаза ее засияли сапфирами, и все представители сильного пола слегка ею увлеклись. Руперта распирала гордость.
На следующее утро, к немалому его удивлению, она встала спозаранку и кипела энергией, предвкушая еще один день на холмах. Но Руперт, волнуясь, как бы девушка не переутомилась, предложил ей остаться дома.
— Ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой?
— Хочу больше всего. Но нисколько не обижусь, если ты пожелаешь провести день здесь. Или хотя бы утро. Ты могла бы прийти к нам после полудня, принести в корзине обед.
— Благодарю покорно, не желаю быть обеденной корзиной! И не хочу, чтобы ты обращался со мной, как с вянущей фиалкой.
— У меня и в мыслях не было.
На первый гон этого дня Руперт выбрал верхнюю засидку, куда вел долгий и устрашающий подъем, который сделал бы честь и настоящему альпинисту. Вновь стояло чудное августовское утро. В чистом воздухе жужжали пчелы, в высоком, по колено, вереске заливались коноплянки, коричневые от торфа ручейки с плеском срывались вниз по склону и впадали в реку, текущую по дну долины. Время от времени Афина и Руперт останавливались, чтобы погрузить руки в студеную, как лед, воду и ополоснуть лицо, наконец, вспотевшие и разгоряченные, добрались до вершины, и открывшийся оттуда вид с лихвой окупил все усилия. С северо-запада, с видневшихся вдали темно-фиолетовых склонов Грампианских гор, дул свежий ветерок.
А потом Руперт стоял в засидке с Афиной и ждал, бесшумно и терпеливо, пока приготовятся остальные стрелки. С севера, скрытая от охотников в засидках грядой холмов, двигалась через чмокающие заболоченные пустоши фаланга загонщиков с флажками и палками, а впереди спасались бегством целые выводки тетеревов. Птицы еще не поднялись в воздух, это был классический момент горячечного восторга, и Руперта мгновенно захлестнула волна совершенного, пронзительного счастья и беспричинной экзальтации, какой он не испытывал со времен далекого детства. Он обернулся и под влиянием какого-то порыва поцеловал Афину в щеку.
— В честь чего это?
— Сам не знаю.
— Тебе нужно сосредоточиться, а не целоваться.
— Дело в том, что…
Но тут от строя загонщиков докатилось громоподобное «Готово!», одна из птиц взмыла в воздух, Руперт изготовился, вскинул ружье и выстрелил, но слишком поздно. Птица полетела дальше целая и невредимая. Со стороны загонщиков в неподвижном воздухе отчетливо послышалось: «Придурок долбанутый!»
— Говорила я тебе: сосредоточься, — самодовольно ухмыльнулась Афина.
В охотничий домик они вернулись в шесть вечера, загоревшие и усталые. Когда они с трудом преодолевали последний отрезок спуска с холма, Афина сказала:
— Приду и сразу плюхнусь в очень полную ванну с торфяно-бурой, очень горячей водой. А потом лягу на кровать и, вероятно, засну.
— Я тебя разбужу.
— Да уж, будь добр. Не хочу пропустить ужин: я нагуляла волчий аппетит.
— Джейми что-то говорил насчет народных танцев сегодня.
— Надеюсь, хоть не бал?!
— Нет. Просто свернут ковры и устроят танцульку под граммофон.
— О Боже! Правда, есть одна загвоздка: я не умею танцевать народные шотландские танцы.
— Я тебя научу.
— А ты сам-то умеешь?
— Если честно, нет.
— Какой кошмар! Мы только все испортим.
— Ты ничего не можешь испортить. И ничто не может испортить сегодняшний день.
Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь…
Не успели они войти в дом, как к ним в холл спустилась миссис Монтегью-Криштон, которая не пошла на охоту из-за домашних дел.
— Афина! Ах, дорогая моя, мне так жаль, но вам звонили из дому. — Афина встала как вкопанная, и Руперт увидел, как со щек ее сбегает краска. — Это был ваш отец. Он просто хотел передать, что некая миссис Боскавен очень больна. Он объяснил мне, что эта дама в очень преклонном возрасте… Он думал, что вы, возможно, захотите поехать домой…
Именно реакция Афины на это известие все переменила для Руперта. Она, как ребенок, разразилась рыданиями. Ему ни разу не приходилось видеть девушку, которая бы испытывала такое всепоглощающее горе. Ее громкие всхлипывания совершенно вывели из равновесия миссис Монтегью-Криштон, которая, как истинная шотландка, полагала, что чувства не следует выставлять напоказ. Руперт решительно взял Афину под руку и повел по лестнице, а когда они оказались в ее спальне, закрыл дверь, надеясь таким образом заглушить звук ее плача.
Вообще-то, он ожидал, что она бросится ничком на кровать и предастся горю, но она, все еще всхлипывая и задыхаясь, вытащила из гардероба свой чемодан, швырнула его в раскрытом виде на кровать и стала как попало заталкивать туда охапки одежды. До сих пор он видел такое только в кино.
— Афина…
— Мне нужно домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154