Так случилось и в этот раз. Нужно бы махнуть рукой на склочную тетку, а не спорить с ней, но разве удержишься?
— А я при чем, — Пронькина перешла на визг, — что, я свои стекла колошматила! Вова-а! — истошно крикнула она.
Примчался мужичонка в трениках и свитере с залатанными локтями.
— Вова! Корвалол! — визжала Леокадия, делая вид, что готова рухнуть на пол
Владлен (он и был Вовой) бережно усадил супругу на табурет, бросился в комнату и бегом вернулся с пузырьком и стаканом воды, видимо, не в первый раз.
— Тридцать капель, — прохрипела жертва мафии.
— А я слышал, что все эти капли ни хрена не помогают, — простодушно заметил Никита, — просто самовнушение срабатывает. И потом, пока считаешь капли, успокаиваешься.
Пронькина тем не менее демонстративно выпила лекарство, а затем долго дышала, схватившись рукой за левый бок.
— Ну, ладно, я пошел.
Никита повернулся к двери. В этой квартире ему было противно решительно все, начиная от круглого лоскутного половичка у двери, и кончая самими Пронькиными. Все, включая хозяев, было старое и застиранное, чистое и залатанное. А между двойными дверьми располагался целый склад трехлитровых банок. «Ненавижу банки», — подумал Никита.
— Ой, молодой человек! — ожила Пронькина.
— Ну?
— Вы куда это?
— За стеклом пошел! — буркнул Никита, но остановился.
— Ну ты, эта… не нужно, — подскочил к нему Владлен-Вова. — Эта… Щас. Ты погоди. Так не эта… Вот.
Речь была убедительной. Никита повернулся и уставился на Пронькину:
— Я слушаю.
— А вот, молодой человек, — она вдруг сделалась любезной и даже кокетливой, — Вот скажите, если этого бандита поймают, ну который взрывал тут, то с него можно вычесть деньги за ущерб? Владлен Сидорович купит стекло и вставит, но ведь дороговизна же какая, семьдесят три рубля за квадрат! Это же уму непостижимо! А у нас всего, если посчитать, будет квадратов сорок.
— Да двадцати не наберется, — пробормотал под нос Пронькин. — И побиты не все…
— Ну а вдруг поколотится что, пока будешь тащить, да и работа! — Пронькина выразительно зыркнула на мужа, и тот поспешил согласиться: — Ну, эта… может, и сорок… Это как считать…
— Ну так как, возместят? С индексацией, конечно? — снова спросила Леокадия.
— Вы иск напишите, — ответил Никита. — Но только, Леокадия Петровна, поймите, чтобы он вам возместил убытки, его нужно поймать, а для этого нужны свидетельские показания. Я за тем к вам и пришел, а вы мне отвечать не хотите.
— Ответь, Лидуша, ответь, — вдруг взялся за уговоры Владлен. — Не зря же человек пришел.
Видно, Пронькина уже и сама согласилась, но хотела, чтобы ее поуговаривали.
— Может, из-за твоих показаний и преступника поймают, — продолжал Владлен, — Помнишь, как маньяка изловили в том году? Тоже ведь мы помогли, а не пошли бы тогда в милицию, может, он и до сих пор женщин потрошил бы.
— Ну, хорошо, — кивнула Леокадия, — Но это в последний раз.
— Может, на кухню пройдем, — засуетился Владлен Сидорович. — Чайку…
— Там стол есть? Мне протокол писать нужно.
Окна на кухне были целехоньки, они выходили на другую сторону. «Да какие тут двадцать квадратов!» — подумал Никита, но спорить не стал.
— Значит, позавчера, шестнадцатого ноября, во вторник, во дворе вашего дома произошло убийство. Вы что-нибудь видели?
— Было дело, — кивнула Пронькина. — Я как раз из булочной шла, купила зерновой батон, мы его с мужем любим. Прошла по двору, только в квартиру вошла, слава Богу запереться успела, а тут как пальнет! Стекла повылетели, вот пойдемте в комнаты, я вам покажу, если не верите.
— Да верю я, верю. Продолжайте.
— Ну так вот. Сверху-то этот новый жилец спускался, ну, которого подорвали. Между нами говоря, он со странностями. Никогда я его одного не видела, с ним постоянно шпана бритоголовая. Страшные такие, и все время около его двери торчат, я даже ходить боялась, просила, чтобы Вова меня встречал от метро, когда поздно возвращаюсь. Бывает, — пояснила она, — еду от мамы…
— Ну и что, они шумели, ругались?
— Да нет, стояли всегда тихо, курили, вот. Но окурки, правда, в банку складывали, врать не стану. Но все равно страшно.
— Охрана, говорят, — вступил в беседу Владлен. — А зачем охрана, когда консьержка есть, день и ночь сидит? У нас тут народ такой подобрался, эта…
— Понаехали в наш дом, квартир напокупали! — завизжала Пронькина, обуреваемая чувством классовой ненависти, — И консьержку эту посадили. А ей деньги плати! Как пришли к нам первый раз на нее собирать, я их сразу отбрила: нам она не нужна, и мы на нее сдавать не будем. Так-то! Пусть кому нужно, тот и платит.
— А толку от нее, как от козла молока, — заметил Пронькин.
Никита с этим в принципе был согласен. Он уже опрашивал дежурившую с утра бабку и получил извечное: «Не видела, не знаю». Да она ничего и не могла видеть, сидя в своей каморке под лестницей.
— Мы теперь с ними только так! Хотят домофон какой-то вешать, пусть вешают, но от нас они на него ни копейки не дождутся!
— Вы разговаривали с вашим соседом? — прервал словесный водопад Никита.
— Нет, — не задумываясь ответила Пронькина, — ни разу. Даже лицом к лицу не сталкивалась. Бывает, иду с рынка или из магазина, только дверь закрою, слышу: спускается. Я уверена, он не хочет… то есть не хотел ни с кем встречаться. Больно много о себе понимает, вот мое мнение. Вишь, кандидат в депутаты, вот нос и воротит от простого человека, а потом хочет, чтобы за него голосовали. Приходила тут какая-то фифа, пыталась нам рассказывать, какой он хороший. Вова-то дверь ей сдуру открыл, но я ее сразу выставила, неча нам мозги пудрить.
— Во-во, — сказал Вова.
— И позавчера то же самое. Только я крюк накинула, слышу — спускаются. Я к окну: идут, голубчики. Этот-то кандидат посередке в пальто таком хорошем, а по бокам двое бритоголовых. Сначала один из них вышел, осмотрелся, мол, нет ли кого, а потом и своего барина вывел. А тут и машина ихняя подрулила, будто знали, что он сейчас появится. Встала вон там.
— Выезд эта… со двора закрыл, — добавил Пронькин. — Всегда выезд закрывает.
— Да-да, — радостно поддержала мужа Леокадия, — другой бы проехал немножко, а этот встал прямо на дороге, им до других людей и дела нет.
— А откуда вы знаете, что они сразу стали спускаться? Здесь такая слышимость? — спросил простодушно Никита.
— Ну, — замялась Пронькина, — я в прихожей стояла, завозилась там, чего-то мне нужно было между дверей поставить. Вот и услышала.
— И сразу к окну, — кивнул Панков.
— Ну, да, — неохотно согласилась любопытная соседка, — поглядеть, что там и как.
— Так ведь, эта… — попытался помочь супруге Вова. — Мало ли чего…
— Да все понятно, продолжайте.
— Ну, значит, он к машине подходит, а оттуда шофер выскакивает, бежит ему дверцу открывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— А я при чем, — Пронькина перешла на визг, — что, я свои стекла колошматила! Вова-а! — истошно крикнула она.
Примчался мужичонка в трениках и свитере с залатанными локтями.
— Вова! Корвалол! — визжала Леокадия, делая вид, что готова рухнуть на пол
Владлен (он и был Вовой) бережно усадил супругу на табурет, бросился в комнату и бегом вернулся с пузырьком и стаканом воды, видимо, не в первый раз.
— Тридцать капель, — прохрипела жертва мафии.
— А я слышал, что все эти капли ни хрена не помогают, — простодушно заметил Никита, — просто самовнушение срабатывает. И потом, пока считаешь капли, успокаиваешься.
Пронькина тем не менее демонстративно выпила лекарство, а затем долго дышала, схватившись рукой за левый бок.
— Ну, ладно, я пошел.
Никита повернулся к двери. В этой квартире ему было противно решительно все, начиная от круглого лоскутного половичка у двери, и кончая самими Пронькиными. Все, включая хозяев, было старое и застиранное, чистое и залатанное. А между двойными дверьми располагался целый склад трехлитровых банок. «Ненавижу банки», — подумал Никита.
— Ой, молодой человек! — ожила Пронькина.
— Ну?
— Вы куда это?
— За стеклом пошел! — буркнул Никита, но остановился.
— Ну ты, эта… не нужно, — подскочил к нему Владлен-Вова. — Эта… Щас. Ты погоди. Так не эта… Вот.
Речь была убедительной. Никита повернулся и уставился на Пронькину:
— Я слушаю.
— А вот, молодой человек, — она вдруг сделалась любезной и даже кокетливой, — Вот скажите, если этого бандита поймают, ну который взрывал тут, то с него можно вычесть деньги за ущерб? Владлен Сидорович купит стекло и вставит, но ведь дороговизна же какая, семьдесят три рубля за квадрат! Это же уму непостижимо! А у нас всего, если посчитать, будет квадратов сорок.
— Да двадцати не наберется, — пробормотал под нос Пронькин. — И побиты не все…
— Ну а вдруг поколотится что, пока будешь тащить, да и работа! — Пронькина выразительно зыркнула на мужа, и тот поспешил согласиться: — Ну, эта… может, и сорок… Это как считать…
— Ну так как, возместят? С индексацией, конечно? — снова спросила Леокадия.
— Вы иск напишите, — ответил Никита. — Но только, Леокадия Петровна, поймите, чтобы он вам возместил убытки, его нужно поймать, а для этого нужны свидетельские показания. Я за тем к вам и пришел, а вы мне отвечать не хотите.
— Ответь, Лидуша, ответь, — вдруг взялся за уговоры Владлен. — Не зря же человек пришел.
Видно, Пронькина уже и сама согласилась, но хотела, чтобы ее поуговаривали.
— Может, из-за твоих показаний и преступника поймают, — продолжал Владлен, — Помнишь, как маньяка изловили в том году? Тоже ведь мы помогли, а не пошли бы тогда в милицию, может, он и до сих пор женщин потрошил бы.
— Ну, хорошо, — кивнула Леокадия, — Но это в последний раз.
— Может, на кухню пройдем, — засуетился Владлен Сидорович. — Чайку…
— Там стол есть? Мне протокол писать нужно.
Окна на кухне были целехоньки, они выходили на другую сторону. «Да какие тут двадцать квадратов!» — подумал Никита, но спорить не стал.
— Значит, позавчера, шестнадцатого ноября, во вторник, во дворе вашего дома произошло убийство. Вы что-нибудь видели?
— Было дело, — кивнула Пронькина. — Я как раз из булочной шла, купила зерновой батон, мы его с мужем любим. Прошла по двору, только в квартиру вошла, слава Богу запереться успела, а тут как пальнет! Стекла повылетели, вот пойдемте в комнаты, я вам покажу, если не верите.
— Да верю я, верю. Продолжайте.
— Ну так вот. Сверху-то этот новый жилец спускался, ну, которого подорвали. Между нами говоря, он со странностями. Никогда я его одного не видела, с ним постоянно шпана бритоголовая. Страшные такие, и все время около его двери торчат, я даже ходить боялась, просила, чтобы Вова меня встречал от метро, когда поздно возвращаюсь. Бывает, — пояснила она, — еду от мамы…
— Ну и что, они шумели, ругались?
— Да нет, стояли всегда тихо, курили, вот. Но окурки, правда, в банку складывали, врать не стану. Но все равно страшно.
— Охрана, говорят, — вступил в беседу Владлен. — А зачем охрана, когда консьержка есть, день и ночь сидит? У нас тут народ такой подобрался, эта…
— Понаехали в наш дом, квартир напокупали! — завизжала Пронькина, обуреваемая чувством классовой ненависти, — И консьержку эту посадили. А ей деньги плати! Как пришли к нам первый раз на нее собирать, я их сразу отбрила: нам она не нужна, и мы на нее сдавать не будем. Так-то! Пусть кому нужно, тот и платит.
— А толку от нее, как от козла молока, — заметил Пронькин.
Никита с этим в принципе был согласен. Он уже опрашивал дежурившую с утра бабку и получил извечное: «Не видела, не знаю». Да она ничего и не могла видеть, сидя в своей каморке под лестницей.
— Мы теперь с ними только так! Хотят домофон какой-то вешать, пусть вешают, но от нас они на него ни копейки не дождутся!
— Вы разговаривали с вашим соседом? — прервал словесный водопад Никита.
— Нет, — не задумываясь ответила Пронькина, — ни разу. Даже лицом к лицу не сталкивалась. Бывает, иду с рынка или из магазина, только дверь закрою, слышу: спускается. Я уверена, он не хочет… то есть не хотел ни с кем встречаться. Больно много о себе понимает, вот мое мнение. Вишь, кандидат в депутаты, вот нос и воротит от простого человека, а потом хочет, чтобы за него голосовали. Приходила тут какая-то фифа, пыталась нам рассказывать, какой он хороший. Вова-то дверь ей сдуру открыл, но я ее сразу выставила, неча нам мозги пудрить.
— Во-во, — сказал Вова.
— И позавчера то же самое. Только я крюк накинула, слышу — спускаются. Я к окну: идут, голубчики. Этот-то кандидат посередке в пальто таком хорошем, а по бокам двое бритоголовых. Сначала один из них вышел, осмотрелся, мол, нет ли кого, а потом и своего барина вывел. А тут и машина ихняя подрулила, будто знали, что он сейчас появится. Встала вон там.
— Выезд эта… со двора закрыл, — добавил Пронькин. — Всегда выезд закрывает.
— Да-да, — радостно поддержала мужа Леокадия, — другой бы проехал немножко, а этот встал прямо на дороге, им до других людей и дела нет.
— А откуда вы знаете, что они сразу стали спускаться? Здесь такая слышимость? — спросил простодушно Никита.
— Ну, — замялась Пронькина, — я в прихожей стояла, завозилась там, чего-то мне нужно было между дверей поставить. Вот и услышала.
— И сразу к окну, — кивнул Панков.
— Ну, да, — неохотно согласилась любопытная соседка, — поглядеть, что там и как.
— Так ведь, эта… — попытался помочь супруге Вова. — Мало ли чего…
— Да все понятно, продолжайте.
— Ну, значит, он к машине подходит, а оттуда шофер выскакивает, бежит ему дверцу открывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103