К тому времени, когда Жак и Робер, оседлав коней, выехали к месту общего построения, колонна уже собралась в походный ордер и гудела, словно натянутая тетива.
Три дня и три ночи слились в серое мелькание. Зеленые живописные холмы Хаммонеи сменили угрюмые черно-красные скалы моавитянских земель, и горные долины стали все больше напоминать ущелья. Путники почти не разговаривали друг с другом и упорно продвигались вперед, делая лишь два коротких привала – на рассвете и на закате. Кони хрипели от усталости, кибитки обреченно громыхали по каменной тропе, изредка теряя колеса, но путники не останавливались. Те, кто уже не мог держаться в седле, на ходу перебирались в повозки и, едва отдохнув, снова возвращались в седла.
На рассвете четвертого дня, когда отряд, перебираясь через перевал, оказался на верхней его точке, приор отправил Жака и Робера на ближайшую вершину, чтобы они огляделись по сторонам.
Ветер и Бургиньон устали настолько, что, идя нос к носу, не переругивались между собой, как обычно, а лишь тяжело сопели, по очереди выпуская из ноздрей струйки пара. Всадники вылетели на небольшую площадку и, спугнув пасущихся на вершине диких коз, протирая отяжелевшие глаза, начали осматривать дальние отроги. Ночь они провели в седле, не снимая доспехов, и теперь гамбезоны, почти насквозь пропитанные потом и утренней росой, неприятно холодили кожу.
– Посмотри, брат-рыцарь, в ту сторону, откуда мы пришли, – на удивление спокойным, даже ледяным голосом, какого Жак не слышал от Робера ни разу, с первого дня их знакомства в далеком Марселлосе, произнес де Мерлан. Его короткий палец, покрытый рыжими волосами, показывал куда-то на север.
Жак прищурил глаза. Лед, который вдруг поднялся откуда-то изнутри, царапнул сердце и заставил забыть о мокрой холодной ткани камизы, облепившей бока. Что-то внутри у Жака оборвалось, и он всем свои естеством ощутил, как ко всему их отряду медленно приближается смерть.
Становилось все светлее, и теперь с вершины стало отлично видно, как из-за далекого, пройденного еще вчера в полдень холма черной неумолимой змеей, ощетинившись копьями и сверкая шлемами, выползает длинная кавалерийская колонна.
Глава пятая,
в которой вода побеждает железо
Трансиорданское нагорье, окрестности ущелья Вади ай-Муджиб, двадцать четвертый день раби-ус-саании 626 года хиджры (1229 г. от Р. X., 22 марта)
Арьергард миновал перевал, и отряд, грохоча по твердой, словно камень, земле, запетлял по дороге, спускаясь к чернеющим вдали ущельям. Робер де Мерлан, отпустив поводья и предоставив Ветру возможность самому выбирать дорогу, скакал в шаге от Сен-Жермена, докладывая о том, что им с Жаком удалось разглядеть с высоты.
– Человек двести, мессир. Все конные, в доспехах, идут ускоренным маршем и вооружены до зубов. Точнее ничего сказать не могу, они слишком далеко, – Робер нахмурил рыжие брови и нехотя добавил: – Пока.
– Как ты думаешь, брат-рыцарь, скоро они нас догонят? – не отрывая глаз от дороги, спросил приор.
– Они на расстоянии дневного перехода. Если это германцы или апулийцы, из тех, что прибыли вместе с Фридрихом, стало быть, кони у них не слабее наших. Если же наемные пизанцы или генуэзцы – то это немного лучше. Вооружены они тяжелее и, значит, движутся не так быстро. Однако они, в отличие от нас, идут без обоза.
Рыцари одновременно обратили хмурые взоры на подпрыгивающие кибитки.
– В любом случае, – подытожил Робер, – если мы выдержим взятый темп, то до того, как они плотно сядут к нам на хвост, у нас примерно два дня.
– Чормаган! – привстав в стременах и подняв руку над головой, закричал приор.
Нойон, скакавший на расстоянии полета стрелы от рыцарей, отделился от плотной группы монгольских всадников и приблизился к Сен-Жермену.
– За нами погоня, нойон.
Робер перевел слова приора. Прославленный монгольский военачальник посерел лицом.
– Ваши кони в горах и быстрее, и выносливее, – продолжил Сен-Жермен. – Оставь на перевале отряд в пять – семь всадников. Пусть они движутся, не теряя из виду наших преследователей, и предупреждают обо всем, что там у них происходит. И постарайся, насколько это возможно, ускорить движение кибиток.
– Я понял, – кивнул Чормаган и, ударив пятками коня, помчался обратно к своим нукерам, отдавая на ходу распоряжения.
Услышав нойона, возницы все как один начали яростно нахлестывать взмыленные спины и бока коренников. Грохот, сопровождавший движение отряда, усилился чуть ли не вдвое. Жак, посланный Сен-Жерменом в хвост колонны, наблюдал за тем, как его обгоняют короткие, почти квадратные, крытые повозки с колесами из цельных деревянных кругов, оббитых полосами железа, с орущими на облучках погонщиками. Вдруг его взгляд сам собой остановился на третьей или четвертой по счету кибитке, и рыцарь ощутил ставшую уже привычной особую дрожь, какая у него появлялась при соприкосновении с неведомым. Снова, в который раз, перед мысленным взором появился суровый старик, что запретил ему перелезать через стену и отправил обратно, в помощь своему сыну. Жак понял: мертвое тело Чингисхана на расстоянии вытянутой руки, а неупокоенный дух великого и беспощадного воина, не знавшего поражений, витает над отрядом, требуя, чтобы посланники, во что бы то ни стало, исполнили его последний приказ. Втягивая потрескавшимися губами солоноватый тяжелый воздух, он глотал саднящим горлом слюну, представляя себе при этом все более призрачную цель их бесконечного пути – белые стены Святого Града. Жак еще ни разу не видел Иерусалим, и он представлялся ему изображением на старинной гравюре, где за грозным частоколом высоких и мощных башен вздымаются сотни золотых куполов, увенчанных крестами…
Но, словно насмехаясь над его мечтами, дорога, по которой они мчались к эфемерной цели, походила не на лестницу, ведущую в обетованные небеса, а скорее на путь в преисподнюю. Горная гряда, возвышавшаяся далеко в стороне, подбиралась все ближе, и вскоре узкая каменистая дорога превратилась в зажатую скалами тропу. Пологие склоны холмов, только вчера зеленые и живые, теперь вздымались справа и слева черными стенами, сдавливая небо, которое еще недавно куполом Господнего шатра раскидывалось от оставленной далеко позади Ханаанской равнины и до самых дальних моавитянских отрогов.
Ничего подобного Жак не видел еще никогда. Лишь единожды, вместе со своим наставником, отцом Брауном, он побывал в настоящих горах. Тогда, нанося визит в одну из альпийских обителей бенедиктинцев, он был поражен до глубины души видом величественного горного хребта, отделяющего Бургундию и Прованс от Верхней Италии, и его наставник, на латинский манер, называл Цезальпинской и Трансальпийской Галлией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87