Не случайно это поклонение цветам отозвалось в особом понятии «кансе» (китайское слово, пришедшее в японский язык): оно означает «взирать», «всматриваться», «наблюдать», «не сводить глаз». Не сводить глаз и видеть прекрасное! «Слива цветет – запах хорош, вишня цветет – глаз не оторвешь», – гласит японская пословица.
Здесь, как у художественного полотна, нужно отступить на несколько шагов от предмета любования, чтобы увидеть его пропорции, охватить глазом всю раму живого творения. Многих в эти радостные часы влекут уединенные места, горные выси, заповедные уголки девственной природы, где их воображение может быть взволновано внезапным видением любимого зрелища. Именно с таким настроением написано поэтом Кито одно из коротких стихотворений в классическом жанре хокку:
Идешь по облакам,
И вдруг на горной тропке
Сквозь дождь – вишневый цвет!
С темой цветения сакуры в японской поэзии органически сплетены мотивы интимных чувств, любовная лирика. Прекрасным образцом такой поэзии является одно из стихотворений поэта японской древности Цураюки:
Как сквозь туман вишневые цветы
На горных склонах раннею весною
Белеют вдалеке, –
Так промелькнула ты,
Но сердце все полно тобою!
С большой силой выразительности передано настроение глубокой влюбленности поэта в чарующую своей неповторимостью картину не только цветения, но и увядания цветов сакуры – в другом коротком произведении Цураюки:
Туман весенний, для чего ты скрыл
Те вишни, что окончили цветенье
На склонах гор?
Не блеск нам только мил, –
И увяданья миг достоин восхищенья!
Нигде, вероятно, не существует столь своеобразного и едва ли не всенародного культа, как культ цветов сакуры в Японии. Живая ветка сакуры, которая как бы служит символом богатого и своеобразного растительного мира этой островной страны, полнее всего, пожалуй, отображает эстетический вкус японского народа. Среди разновидностей сакуры особое место занимают цветы горной вишни – «ямадзакура». В этом слове японец, воспринимая его как целое, слышит в то же время и составляющие его элементы: яма – гора, сакура (в соединении: дзакура) – вишня, хана – цветок. А горы, вишневые деревья, цветы и есть в глазах японца олицетворение «Ямато» – Японии. Название «Ямато» по своему настроению близко к тому, что для русского содержится в имени «Русь».
Известный японский ученый и поэт восемнадцатого столетия Мотоори Норинага не без гордости провозгласил в одном из своих стихов:
Коль спросят у тебя о духе,
Что в истинных сынах
Японии живет,
То укажи на цвет дерев вишневых,
Что блещут белизной, благоухая
В лучах веселых утреннего солнца.
Мы долго любовались в красивейших местах Японии – Нара и Никко – работами японских художников, с изумительным мастерством запечатлевших на простой бумаге нежнейшие цветы сакуры и дикой сливы. И в моей памяти невольно возникали картины этой островной страны. Ранней весной, когда зацветает сакура, и стар и млад стремится в горы и парки страны. Нет, кажется, зрелища прекраснее, чем кроны этих дивных растений.
И я подумал о нашей совместной поездке с прославленным китайским художником Сюй Бэй-хуном в горную деревушку Хуангоя, ютящуюся на скалистом берегу Янцзы неподалеку от Чунцина. Мы вышли из машины и пешеходной тропкой взбирались с уступа на уступ. Солнце лежало где-то за горами, и скалистый гребень горы казался черным. Будто смоляной корой одеты были стволы деревьев – интенсивно-черные, уродливо вывихнутые. Оттого что черны были горы и стволы деревьев, необыкновенно хорошо выглядели розовато-белые миниатюрные кроны сакуры, будто созданные чудесным ювелиром. В них было что-то праздничное, свадебное. Сюй Бэй-хун отломил ветвь, щедро украшенную цветами, и бережно передал мне:
– Взгляните, как тонка ветвь, будто проволока. Только цветок – маленький, бледно-голубой или розовый – способен оживить эту ветвь…
Мы взобрались еще выше и, достигнув покатого склона, остановились, пораженные видом, открывшимся перед нами. Из расщелин, расколовших горы, словно выступил дым и голубыми, нежно-розовыми, сиреневыми кушаками перевил камень. Необыкновенное, захватывающее зрелище! Ничто с такой силой не свидетельствует о приходе весны, о пробуждении непреоборимых сил, скрытых в природе, как цветение сакуры.
Трудно было оторвать глаза от этой изумительной панорамы.
Мы уже готовились сойти вниз, когда Сюй Бэй-хун показал на выступ скалы, террасой повисшей над долиной.
– Взгляните внимательнее. Видите?
Я увидел большую группу крестьян, обративших взгляды на горы.
– Они что-то увидели в горах? – спросил я неосторожно. – Что именно?
– Как что? – недоуменно взглянул на меня Сюй Бэй-хун. – Они увидели то же, что и мы… сакуру.
– Они здесь работали?
– Нет, они приехали или пришли сюда, чтобы полюбоваться сакурой.
Уступом ниже тоже стояли крестьяне.
– И они?
– Да, конечно…
И выше, и ниже стояли сельчане, приехавшие сюда целыми семьями, с детьми.
– У вас сегодня праздник?
– Праздник? Ах, да… праздник, ведь цветет сакура.
Мы сели в машину и направились в Чунцин. Я долго смотрел на ветвь, полную цветов сакуры, которую подарил мне Сюй Бэй-хун, и не без волнения думал о том, что только что увидел. И как ни чудесно было зрелище цветущих вишен в горах, сознаюсь, не это волновало меня. Я думал о толпах простых крестьян, пришедших как на радостный праздник, чтобы полюбоваться цветущей сакурой. Потребность созерцать красивое была очень сильна, если в страдную весеннюю пору они пришли сюда. Как чутки люди ко всему прекрасному, как сильно в них чувство красоты, как глубоко у простых тружеников искусство проникло в быт.
За долгие годы жизни среди японцев я обращался к этой мысли вновь и вновь. И это было не без причины. Мне приходилось не раз убеждаться в том, как глубоко в японском народе эстетическое чувство, как воспринимает он прекрасное. И я счастлив, что в дни ранней дружбы с народным художником Сюй Бэй-хуном произошел случай, давший, быть может, неполное, но такое яркое представление о художественном чувстве народа, о его способности воспринимать красивое.
В упоминавшемся нами поэтическом памятнике «Книге песен», содержится стихотворение под названием «Цветы дикой вишни». В этом наиболее раннем на всей земле поэтическом произведении суровому осуждению подвергаются вражда и распри, воспевается идея дружбы и верности между братьями:
Цветы дикой вишни,
Разве не пышен их убор?
Из всех людей на свете
Нет ближе, чем братья родные.
Прошли годы, и случай привел меня в дом-музей Сюй Бэй-хуна. Долго и с глубоким чувством признательности я осматривал произведения этого яркого и самобытного мастера, в творчестве которого отозвались так многогранно и с такой проникновенностью лучшие душевные черты человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Здесь, как у художественного полотна, нужно отступить на несколько шагов от предмета любования, чтобы увидеть его пропорции, охватить глазом всю раму живого творения. Многих в эти радостные часы влекут уединенные места, горные выси, заповедные уголки девственной природы, где их воображение может быть взволновано внезапным видением любимого зрелища. Именно с таким настроением написано поэтом Кито одно из коротких стихотворений в классическом жанре хокку:
Идешь по облакам,
И вдруг на горной тропке
Сквозь дождь – вишневый цвет!
С темой цветения сакуры в японской поэзии органически сплетены мотивы интимных чувств, любовная лирика. Прекрасным образцом такой поэзии является одно из стихотворений поэта японской древности Цураюки:
Как сквозь туман вишневые цветы
На горных склонах раннею весною
Белеют вдалеке, –
Так промелькнула ты,
Но сердце все полно тобою!
С большой силой выразительности передано настроение глубокой влюбленности поэта в чарующую своей неповторимостью картину не только цветения, но и увядания цветов сакуры – в другом коротком произведении Цураюки:
Туман весенний, для чего ты скрыл
Те вишни, что окончили цветенье
На склонах гор?
Не блеск нам только мил, –
И увяданья миг достоин восхищенья!
Нигде, вероятно, не существует столь своеобразного и едва ли не всенародного культа, как культ цветов сакуры в Японии. Живая ветка сакуры, которая как бы служит символом богатого и своеобразного растительного мира этой островной страны, полнее всего, пожалуй, отображает эстетический вкус японского народа. Среди разновидностей сакуры особое место занимают цветы горной вишни – «ямадзакура». В этом слове японец, воспринимая его как целое, слышит в то же время и составляющие его элементы: яма – гора, сакура (в соединении: дзакура) – вишня, хана – цветок. А горы, вишневые деревья, цветы и есть в глазах японца олицетворение «Ямато» – Японии. Название «Ямато» по своему настроению близко к тому, что для русского содержится в имени «Русь».
Известный японский ученый и поэт восемнадцатого столетия Мотоори Норинага не без гордости провозгласил в одном из своих стихов:
Коль спросят у тебя о духе,
Что в истинных сынах
Японии живет,
То укажи на цвет дерев вишневых,
Что блещут белизной, благоухая
В лучах веселых утреннего солнца.
Мы долго любовались в красивейших местах Японии – Нара и Никко – работами японских художников, с изумительным мастерством запечатлевших на простой бумаге нежнейшие цветы сакуры и дикой сливы. И в моей памяти невольно возникали картины этой островной страны. Ранней весной, когда зацветает сакура, и стар и млад стремится в горы и парки страны. Нет, кажется, зрелища прекраснее, чем кроны этих дивных растений.
И я подумал о нашей совместной поездке с прославленным китайским художником Сюй Бэй-хуном в горную деревушку Хуангоя, ютящуюся на скалистом берегу Янцзы неподалеку от Чунцина. Мы вышли из машины и пешеходной тропкой взбирались с уступа на уступ. Солнце лежало где-то за горами, и скалистый гребень горы казался черным. Будто смоляной корой одеты были стволы деревьев – интенсивно-черные, уродливо вывихнутые. Оттого что черны были горы и стволы деревьев, необыкновенно хорошо выглядели розовато-белые миниатюрные кроны сакуры, будто созданные чудесным ювелиром. В них было что-то праздничное, свадебное. Сюй Бэй-хун отломил ветвь, щедро украшенную цветами, и бережно передал мне:
– Взгляните, как тонка ветвь, будто проволока. Только цветок – маленький, бледно-голубой или розовый – способен оживить эту ветвь…
Мы взобрались еще выше и, достигнув покатого склона, остановились, пораженные видом, открывшимся перед нами. Из расщелин, расколовших горы, словно выступил дым и голубыми, нежно-розовыми, сиреневыми кушаками перевил камень. Необыкновенное, захватывающее зрелище! Ничто с такой силой не свидетельствует о приходе весны, о пробуждении непреоборимых сил, скрытых в природе, как цветение сакуры.
Трудно было оторвать глаза от этой изумительной панорамы.
Мы уже готовились сойти вниз, когда Сюй Бэй-хун показал на выступ скалы, террасой повисшей над долиной.
– Взгляните внимательнее. Видите?
Я увидел большую группу крестьян, обративших взгляды на горы.
– Они что-то увидели в горах? – спросил я неосторожно. – Что именно?
– Как что? – недоуменно взглянул на меня Сюй Бэй-хун. – Они увидели то же, что и мы… сакуру.
– Они здесь работали?
– Нет, они приехали или пришли сюда, чтобы полюбоваться сакурой.
Уступом ниже тоже стояли крестьяне.
– И они?
– Да, конечно…
И выше, и ниже стояли сельчане, приехавшие сюда целыми семьями, с детьми.
– У вас сегодня праздник?
– Праздник? Ах, да… праздник, ведь цветет сакура.
Мы сели в машину и направились в Чунцин. Я долго смотрел на ветвь, полную цветов сакуры, которую подарил мне Сюй Бэй-хун, и не без волнения думал о том, что только что увидел. И как ни чудесно было зрелище цветущих вишен в горах, сознаюсь, не это волновало меня. Я думал о толпах простых крестьян, пришедших как на радостный праздник, чтобы полюбоваться цветущей сакурой. Потребность созерцать красивое была очень сильна, если в страдную весеннюю пору они пришли сюда. Как чутки люди ко всему прекрасному, как сильно в них чувство красоты, как глубоко у простых тружеников искусство проникло в быт.
За долгие годы жизни среди японцев я обращался к этой мысли вновь и вновь. И это было не без причины. Мне приходилось не раз убеждаться в том, как глубоко в японском народе эстетическое чувство, как воспринимает он прекрасное. И я счастлив, что в дни ранней дружбы с народным художником Сюй Бэй-хуном произошел случай, давший, быть может, неполное, но такое яркое представление о художественном чувстве народа, о его способности воспринимать красивое.
В упоминавшемся нами поэтическом памятнике «Книге песен», содержится стихотворение под названием «Цветы дикой вишни». В этом наиболее раннем на всей земле поэтическом произведении суровому осуждению подвергаются вражда и распри, воспевается идея дружбы и верности между братьями:
Цветы дикой вишни,
Разве не пышен их убор?
Из всех людей на свете
Нет ближе, чем братья родные.
Прошли годы, и случай привел меня в дом-музей Сюй Бэй-хуна. Долго и с глубоким чувством признательности я осматривал произведения этого яркого и самобытного мастера, в творчестве которого отозвались так многогранно и с такой проникновенностью лучшие душевные черты человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124