Люди думали не только о масличных деревьях, плодоносящих обильно и долго. Они думали о будущем, о новых поколениях людей, которые смогут воспользоваться благами оливы.
И передо мной все отчетливее возникает облик японского ученого. Я вижу, как часто он проводит ночи и дни среди своих книг, в компании великих умов древности. Здесь он забывает многое, не знает унылых будней, не печалится о многотрудности своего пути, перестает страшиться самой смерти. А жизнь ученого в Японии всегда не была усеяна розами. Недаром японцы говорят: «Кто с мотыгой дружит, тот не тужит, кто книги носит, тот у других просит».
Наша беседа постепенно приобретает более веселый характер. То ли потому, что подействовало тосо, с его горьковатым привкусом и запахом травяных растений, то ли оттого, что атмосфера собеседования стала более непосредственной и несколько изменился сюжет нашего разговора.
– В переносном смысле, – с улыбкой произнес Охара и вновь удивил меня поразительной последовательностью своего повествования, – слово «тора» (тигр) применяется в значении «пьяный», «подвыпивший», «во хмелю», а выражение «тора-ни нару» – «превратиться в тигра» – означает «напиться пьяным».
Охара вновь наполняет наши конические микрорюмки, осторожно, чтобы не расплескать, поднимает свой бокал, символически чокается со мной, а затем медленно, с явным удовольствием потягивает праздничное сакэ.
– Любопытно, – совсем весело говорит академик, и мне самому делается радостно и смешно, – что степень опьянения характеризуется, так сказать, тремя калибрами тигра: «котора» – «малый тигр», первая степень опьянения, «тютора» – «средний тигр», который соответствует второй степени опьянения, и, наконец, «отора» – «большой тигр» – состояние крайнего опьянения… В фольклорной интерпретации это звучит так: «Сперва человек пьет сакэ, потом сакэ пьет сакэ, под конец сакэ пьет человека».
Условные, символические образы и сравнения Охара все более возвращают меня к той тревожной мысли, которая невольно мелькнула в моем сознании при появлении японки с подносом. И я испытываю на себе справедливость японской пословицы: «Сидеть, как на циновке из иголок»…
– Не пора ли заблудшему «тигру» убираться в свое логово, пока он окончательно не утратил способность передвигаться при помощи своих конечностей? – позволил я себе усомниться в желательности моего дальнейшего присутствия.
– Со дэс нэ! Ваши опасения не оправданы. Современная цивилизация достаточно позаботилась о средствах передвижения, в том числе и для «тигров», притом любого масштаба и «степени блаженства». К тому же, по наиболее достоверным сведениям, японский травяной напиток не производит заметного впечатления на наших северных соседей, которые обладают могучим, богатырским здоровьем и иммунитетом… Не то что японцы, которые и от бамбуковой росы пьянеют…
– «Металл проверяется на огне, человек – на вине», – ответил я известной японской поговоркой.
– «Вино начинается с церемоний, а кончается дракой», – в свою очередь заметил в том же ключе Охара сэнсэй.
– «Вино, – ответил я в том же тоне, – молчит до тех пор, пока закупорено в бутылке!» «Сакэ можно пить, но нельзя, чтобы оно тебя пило!»
– «Чрево твое – в тебе самом», – не унимается мой хозяин.
– «Кто не пьет, тот равновесия не теряет!»
– «Цветок хорош полураскрытый, опьянение хорошо легкое»…
– «Даже свое тело сердцу не доверяй», – пытаюсь я сохранить свои позиции.
– «Страдаешь или блаженствуешь – больше одной жизни не проживешь…» «Вино исцеляет от недугов».
– «Вино лучше ста лекарств, но причина тысячи болезней!» – продолжаю мобилизовать остатки своих резервов из японского фольклора.
– А помните строки Исикава Такубоку – одного из лучших наших поэтов недавнего прошлого?
Крестьяне отказались от сакэ…
А от чего откажутся они,
Когда им станет хуже?
Мне пришлось склониться…
Луна давно уже спряталась за шатровыми очертаниями крыши синтоистского храма. Вытянувшиеся черные ночные тени заслонили зеркальную гладь залива за нашим окном, «накрыла ночь все долины, горы». Где-то совсем поблизости бронзой прозвучал поздний гонг. Приглушенные звуки деревянных пластин в руках неусыпной стражи пунктуально отсчитывают шаги времени. Приближается новогодний час.
– Если у гостя возникают неблагоприятные ассоциации насчет тосо, то не согласится ли он в таком случае разделить с нами скромную трапезу? Быть может, нам удастся исправить свою опрометчивость и оставить о нашем доме лучшее впечатление. Японский народный обычай повелевает к новогоднему угощению приступить в двенадцать часов ночи тридцать первого декабря, а не первого января, поскольку в старину заход солнца означал конец суток и начало нового дня. По древней японской традиции, «тоси отоко», или «счастливый человек года», которым может оказаться глава семьи, старший сын или вообще старший мужчина в доме, обычно должен готовить в новогодний праздник еду для всей семьи на три дня. Честь «тоси отоко» в этом году выпала на мою долю. И я предвижу, что в моей семье всем не избежать трехдневного поста или же перейти на самообслуживание. Во всяком случае, мною приготовлены мои любимые блюда – бататы и сасими (блюдо из сырой рыбы)… Как принято среди японцев говорить: «Живешь у горы – ешь то, что дает гора; живешь у моря – ешь то, что дает море!»
– Сочту за честь и особое благо, несмотря на все угрозы «тоси отоко», – «лунная ночь и вареный рис всегда кстати». Мудрость японцев не находится в противоречии и с моим мироощущением: «Кто близок к киновари – пурпурный; кто близок к туши – черен», – вырвалось у меня внезапно.
– Ваш дух самопожертвования не может не восхищать. Считайте себя в таком случае вне опасности от магии моей кулинарии. Позвольте торжественно провозгласить: сегодня сохраняется господство гастрономии моей жены.
– Примите мою признательность за ваше великодушие и за честь разделить с вами царственную трапезу с изысканным вкусом супруги «счастливого мужчины наступающего года».
Окусан
Почти неуловимо для меня в комнату входит супруга академика, окусан, как принято ее называть по-японски. Она вновь приветствует нас на коленях, совершая низкие, до самого пола, поклоны и опираясь ладонями рук с собранными пальцами на циновку. Общественные приличия и этикет предписывают во время поклона опускать голову возможно ниже. Выбрать при этом должный момент при взаимном приветствии для завершения приветствия – не так просто. Считается предосудительным поднять голову первым раньше времени, до того, как другой еще продолжает припадать к земле. Не только иностранцы, но и сами японцы бывают нередко сконфужены возникающей в связи с этим неловкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
И передо мной все отчетливее возникает облик японского ученого. Я вижу, как часто он проводит ночи и дни среди своих книг, в компании великих умов древности. Здесь он забывает многое, не знает унылых будней, не печалится о многотрудности своего пути, перестает страшиться самой смерти. А жизнь ученого в Японии всегда не была усеяна розами. Недаром японцы говорят: «Кто с мотыгой дружит, тот не тужит, кто книги носит, тот у других просит».
Наша беседа постепенно приобретает более веселый характер. То ли потому, что подействовало тосо, с его горьковатым привкусом и запахом травяных растений, то ли оттого, что атмосфера собеседования стала более непосредственной и несколько изменился сюжет нашего разговора.
– В переносном смысле, – с улыбкой произнес Охара и вновь удивил меня поразительной последовательностью своего повествования, – слово «тора» (тигр) применяется в значении «пьяный», «подвыпивший», «во хмелю», а выражение «тора-ни нару» – «превратиться в тигра» – означает «напиться пьяным».
Охара вновь наполняет наши конические микрорюмки, осторожно, чтобы не расплескать, поднимает свой бокал, символически чокается со мной, а затем медленно, с явным удовольствием потягивает праздничное сакэ.
– Любопытно, – совсем весело говорит академик, и мне самому делается радостно и смешно, – что степень опьянения характеризуется, так сказать, тремя калибрами тигра: «котора» – «малый тигр», первая степень опьянения, «тютора» – «средний тигр», который соответствует второй степени опьянения, и, наконец, «отора» – «большой тигр» – состояние крайнего опьянения… В фольклорной интерпретации это звучит так: «Сперва человек пьет сакэ, потом сакэ пьет сакэ, под конец сакэ пьет человека».
Условные, символические образы и сравнения Охара все более возвращают меня к той тревожной мысли, которая невольно мелькнула в моем сознании при появлении японки с подносом. И я испытываю на себе справедливость японской пословицы: «Сидеть, как на циновке из иголок»…
– Не пора ли заблудшему «тигру» убираться в свое логово, пока он окончательно не утратил способность передвигаться при помощи своих конечностей? – позволил я себе усомниться в желательности моего дальнейшего присутствия.
– Со дэс нэ! Ваши опасения не оправданы. Современная цивилизация достаточно позаботилась о средствах передвижения, в том числе и для «тигров», притом любого масштаба и «степени блаженства». К тому же, по наиболее достоверным сведениям, японский травяной напиток не производит заметного впечатления на наших северных соседей, которые обладают могучим, богатырским здоровьем и иммунитетом… Не то что японцы, которые и от бамбуковой росы пьянеют…
– «Металл проверяется на огне, человек – на вине», – ответил я известной японской поговоркой.
– «Вино начинается с церемоний, а кончается дракой», – в свою очередь заметил в том же ключе Охара сэнсэй.
– «Вино, – ответил я в том же тоне, – молчит до тех пор, пока закупорено в бутылке!» «Сакэ можно пить, но нельзя, чтобы оно тебя пило!»
– «Чрево твое – в тебе самом», – не унимается мой хозяин.
– «Кто не пьет, тот равновесия не теряет!»
– «Цветок хорош полураскрытый, опьянение хорошо легкое»…
– «Даже свое тело сердцу не доверяй», – пытаюсь я сохранить свои позиции.
– «Страдаешь или блаженствуешь – больше одной жизни не проживешь…» «Вино исцеляет от недугов».
– «Вино лучше ста лекарств, но причина тысячи болезней!» – продолжаю мобилизовать остатки своих резервов из японского фольклора.
– А помните строки Исикава Такубоку – одного из лучших наших поэтов недавнего прошлого?
Крестьяне отказались от сакэ…
А от чего откажутся они,
Когда им станет хуже?
Мне пришлось склониться…
Луна давно уже спряталась за шатровыми очертаниями крыши синтоистского храма. Вытянувшиеся черные ночные тени заслонили зеркальную гладь залива за нашим окном, «накрыла ночь все долины, горы». Где-то совсем поблизости бронзой прозвучал поздний гонг. Приглушенные звуки деревянных пластин в руках неусыпной стражи пунктуально отсчитывают шаги времени. Приближается новогодний час.
– Если у гостя возникают неблагоприятные ассоциации насчет тосо, то не согласится ли он в таком случае разделить с нами скромную трапезу? Быть может, нам удастся исправить свою опрометчивость и оставить о нашем доме лучшее впечатление. Японский народный обычай повелевает к новогоднему угощению приступить в двенадцать часов ночи тридцать первого декабря, а не первого января, поскольку в старину заход солнца означал конец суток и начало нового дня. По древней японской традиции, «тоси отоко», или «счастливый человек года», которым может оказаться глава семьи, старший сын или вообще старший мужчина в доме, обычно должен готовить в новогодний праздник еду для всей семьи на три дня. Честь «тоси отоко» в этом году выпала на мою долю. И я предвижу, что в моей семье всем не избежать трехдневного поста или же перейти на самообслуживание. Во всяком случае, мною приготовлены мои любимые блюда – бататы и сасими (блюдо из сырой рыбы)… Как принято среди японцев говорить: «Живешь у горы – ешь то, что дает гора; живешь у моря – ешь то, что дает море!»
– Сочту за честь и особое благо, несмотря на все угрозы «тоси отоко», – «лунная ночь и вареный рис всегда кстати». Мудрость японцев не находится в противоречии и с моим мироощущением: «Кто близок к киновари – пурпурный; кто близок к туши – черен», – вырвалось у меня внезапно.
– Ваш дух самопожертвования не может не восхищать. Считайте себя в таком случае вне опасности от магии моей кулинарии. Позвольте торжественно провозгласить: сегодня сохраняется господство гастрономии моей жены.
– Примите мою признательность за ваше великодушие и за честь разделить с вами царственную трапезу с изысканным вкусом супруги «счастливого мужчины наступающего года».
Окусан
Почти неуловимо для меня в комнату входит супруга академика, окусан, как принято ее называть по-японски. Она вновь приветствует нас на коленях, совершая низкие, до самого пола, поклоны и опираясь ладонями рук с собранными пальцами на циновку. Общественные приличия и этикет предписывают во время поклона опускать голову возможно ниже. Выбрать при этом должный момент при взаимном приветствии для завершения приветствия – не так просто. Считается предосудительным поднять голову первым раньше времени, до того, как другой еще продолжает припадать к земле. Не только иностранцы, но и сами японцы бывают нередко сконфужены возникающей в связи с этим неловкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124