, ели все вместе щи из одной большой чаши, а мясо лежало рядом на большом блюде. Помолившись, начинали трапезничать в полном молчании, а когда щи были съедены, дедушка подавал сигнал, и все брались за мясо. Без сигнала никто не осмеливался есть, потому что суров был Прокоп.
Поле у них было большое, обрабатывалось сообща. Но собственность в любое время – собственность, то есть «мое», которое позволяет гордиться результатами своего труда. И хоть дружная была семья у бондаря Прокопа, а все-таки возникали обиды, потому что каждому из сыновей казалось, что он работает больше других, а имеет столько же, как и другие. Однажды после ссоры сын Федор упал в ноги отцу и сказал: «Батя! Дели нас!» – «Знать, на то воля Божия», – решил Прокоп и купил каждому сыну по дому. Лишь Максим, дед Лидии Алексеевны, остался жить в доме Прокопа.
Бабушка Екатерина – маленькая, симпатичная женщина была, видимо, ей досталась часть красоты матери ее Натальи. У нее родилось тринадцать детей. Некоторые из них умерли от «глотошной», так звали в деревнях скарлатину; один мальчик утонул, играя, в бочке с водой; девочка шести месяцев от роду перевернулась личиком вниз и задохнулась, потому что осталась без присмотра, так как мать жала просо – велел свекор Прокоп. В общем, осталось в живых пятеро, и Алексей в том числе – будущий отец Лидочки, Зиночки и Евгения.
Две Ивановки – словно два крыла большого села почти в пятьсот дворов, ставшего в последствии волостным. Село делилось на улицы – Верхнюю, Нижнюю, Заречную, Большую. Село числилось то за Астраханской губернией, то за Царицынской. Ныне Ивановка находится в подчинении города Дубовка Волгоградской области.
Накануне Октябрьской революции волостным писарем служил Максим Прокопьевич Бунеев. Кроме того, он был регентом в местной церкви, потому что имел красивый баритон. Умный, состоятельный крестьянин, он принял революцию сразу и бесповоротно, и детям своим – а их было пятеро – внушил почтение к происшедшим в стране изменениям, воспитал их патриотами. Вот такова краткая история-легенда рода Бунеевых, старшие в нем сейчас Зинаида, Лидия и Евгений. И все живут в Волжском, лишь младшая, послевоенная Людмила – в Сочи.
Алексей Бунеев сочетался браком с Клавдией Дмитриевой в 1928 году. Он, как и все Максимовичи, тянулся к знаниям, отец тому не препятствовал, понимая, что в новой России мало иметь только церковно-приходское образование, и потому, когда Алексей решил поступить в Сталинград на курсы бухгалтеров, Максим Прокопьевич не возражал.
После окончания курсов Алексея послали работать бухгалтером в совхоз «Баррикады», но Алексей мечтал вместе с семьей поселиться в Сталинграде, построить там большой красивый дом. Но война поломала все планы Алексея Бунеева. Однако Алексей думал, что война вскоре закончится, он вернется назад и все наладится. «Наша страна – большая и сильная, Германии нас не одолеть, мы быстро завершим войну». Так в то время многие думали, но прошло 1418 долгих, тяжелых, страшных дней, пока война завершилась победой советского народа.
Мать проводила Алексея на фронт своим благословением, положив ему в карман маленький мешочек, где лежал кусочек его родовой «рубашки», в которой был новорожденный Алексей. Талисман хранил его долго, пока кто-то не украл у него тот мешочек, думая, наверное, что там лежат деньги. Но рожденный в «рубашке» не зря считается счастливым человеком, потому счастье не совсем отвернулось от Алексея после пропажи материнского талисмана: от взрыва рядом с Алексеем упало дерево, едва не придавив его, однако и от смерти спасло, хотя Алексея буквально изрешетили 13 осколков, он остался жить. И жил до 76 лет, у него даже зубы никогда не болели, а давление было как у молодого.
А братья погибли – Василий под Воронежем, а Петр – на Мамаевом кургане, причем Петр мог и не идти на фронт, потому что у него в бою была покалечена правая рука, его комиссовали, и он работал учителем в Малой Ивановке. А тут объявили набор добровольцев на фронт, и он пошел в военкомат. Ему сказали, дескать, куда же ты, калека, как воевать будешь, но он был левша и ответил, что может воевать и с покалеченной правой рукой. Поступить иначе он не мог, потому что был комсомольцем и считал, что должен бороться с врагом за свободу своей родины. С тех пор его никто из семьи не видел. На все послевоенные запросы был один ответ: «Пропал без вести в период боев в Сталинграде».
Клавдия, пережив первую, самую страшную бомбежку (перед войной совхоз отправил Алексея в Сталинград в двухгодичную школу бухгалтеров, семья жила с ним), твердо решила: «Надо спасать детей и уезжать отсюда». К тому времени немцами был оккупирован уже район нынешнего Красноармейска, где на Дар-горе жили ее родственники. Сначала собиралась переехать в Красную Слободу, куда переправляли местных жителей, но баржу, на которой она хотела эвакуироваться, разбомбили. Клавдия поняла, что «немец прет» вовсю, может случиться так, что придет и в Сталинград, и решила любыми путями добраться до Ивановки – там все-таки родня мужа и ее мать Ефимья, там будет легче пережить даже оккупацию, хотя сердце отказывалось верить в то, что такое может случиться. Они ехали всю ночь на грузовой машине, в чем успели во время дневной бомбежки убежать из дома, сидя на ящиках с боеприпасами. А вдали полыхал Сталинград. Страшное пожарное зарево было ночами видно даже в Ивановке, хотя она удалена от Сталинграда примерно на 80 километров.
Но и в Ивановке тоже были бомбежки, потому что в районе Дубовки было большое скопление наших войск, поэтому фашисты подвергали бомбардировкам и Дубовку, и другие села. Во время налетов жители Ивановки часто прятались в домах под кроватями, думая, что если обрушится крыша, то грядушки кроватей хоть немного защитят. Копали жители села и щели во дворах. Но ребят было трудно удержать в укрытии, любопытство выгоняло их на улицу, и мальчишки, наблюдая воздушный бой, шумно комментировали: «Во, наш поддал фрицу! Во, смотрите, немец горит!»
А потом через Ивановку погнали пленных, часть их была оставлена в селе. Все они были тихими, самоуверенность слетела с них окончательно. Много было обмороженных, потому что их летние кепи и шинели не были рассчитаны на зимнее время. Некоторые из пленных немецких солдат даже были довольны, что пусть через плен, однако ушли от войны, и есть гарантия выжить и вернуться домой. Один из таких показал Клавдии Дмитриевне фото троих детей и попытался объяснить, что на фото его «киндер», они такого же возраста, как и ее дети, и что «Гитлер – капут». Что она могла сказать? Что никто его сюда не звал, что по вине фашистов воюет ее муж, а они терпят страшные лишения? Она и сказала.
В обмен на еду (они тоже наголодались в окружении) кто-то из пленных немцев подарил Клавдии Дмитриевне ботинки тридцать девятого размера на одну ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Поле у них было большое, обрабатывалось сообща. Но собственность в любое время – собственность, то есть «мое», которое позволяет гордиться результатами своего труда. И хоть дружная была семья у бондаря Прокопа, а все-таки возникали обиды, потому что каждому из сыновей казалось, что он работает больше других, а имеет столько же, как и другие. Однажды после ссоры сын Федор упал в ноги отцу и сказал: «Батя! Дели нас!» – «Знать, на то воля Божия», – решил Прокоп и купил каждому сыну по дому. Лишь Максим, дед Лидии Алексеевны, остался жить в доме Прокопа.
Бабушка Екатерина – маленькая, симпатичная женщина была, видимо, ей досталась часть красоты матери ее Натальи. У нее родилось тринадцать детей. Некоторые из них умерли от «глотошной», так звали в деревнях скарлатину; один мальчик утонул, играя, в бочке с водой; девочка шести месяцев от роду перевернулась личиком вниз и задохнулась, потому что осталась без присмотра, так как мать жала просо – велел свекор Прокоп. В общем, осталось в живых пятеро, и Алексей в том числе – будущий отец Лидочки, Зиночки и Евгения.
Две Ивановки – словно два крыла большого села почти в пятьсот дворов, ставшего в последствии волостным. Село делилось на улицы – Верхнюю, Нижнюю, Заречную, Большую. Село числилось то за Астраханской губернией, то за Царицынской. Ныне Ивановка находится в подчинении города Дубовка Волгоградской области.
Накануне Октябрьской революции волостным писарем служил Максим Прокопьевич Бунеев. Кроме того, он был регентом в местной церкви, потому что имел красивый баритон. Умный, состоятельный крестьянин, он принял революцию сразу и бесповоротно, и детям своим – а их было пятеро – внушил почтение к происшедшим в стране изменениям, воспитал их патриотами. Вот такова краткая история-легенда рода Бунеевых, старшие в нем сейчас Зинаида, Лидия и Евгений. И все живут в Волжском, лишь младшая, послевоенная Людмила – в Сочи.
Алексей Бунеев сочетался браком с Клавдией Дмитриевой в 1928 году. Он, как и все Максимовичи, тянулся к знаниям, отец тому не препятствовал, понимая, что в новой России мало иметь только церковно-приходское образование, и потому, когда Алексей решил поступить в Сталинград на курсы бухгалтеров, Максим Прокопьевич не возражал.
После окончания курсов Алексея послали работать бухгалтером в совхоз «Баррикады», но Алексей мечтал вместе с семьей поселиться в Сталинграде, построить там большой красивый дом. Но война поломала все планы Алексея Бунеева. Однако Алексей думал, что война вскоре закончится, он вернется назад и все наладится. «Наша страна – большая и сильная, Германии нас не одолеть, мы быстро завершим войну». Так в то время многие думали, но прошло 1418 долгих, тяжелых, страшных дней, пока война завершилась победой советского народа.
Мать проводила Алексея на фронт своим благословением, положив ему в карман маленький мешочек, где лежал кусочек его родовой «рубашки», в которой был новорожденный Алексей. Талисман хранил его долго, пока кто-то не украл у него тот мешочек, думая, наверное, что там лежат деньги. Но рожденный в «рубашке» не зря считается счастливым человеком, потому счастье не совсем отвернулось от Алексея после пропажи материнского талисмана: от взрыва рядом с Алексеем упало дерево, едва не придавив его, однако и от смерти спасло, хотя Алексея буквально изрешетили 13 осколков, он остался жить. И жил до 76 лет, у него даже зубы никогда не болели, а давление было как у молодого.
А братья погибли – Василий под Воронежем, а Петр – на Мамаевом кургане, причем Петр мог и не идти на фронт, потому что у него в бою была покалечена правая рука, его комиссовали, и он работал учителем в Малой Ивановке. А тут объявили набор добровольцев на фронт, и он пошел в военкомат. Ему сказали, дескать, куда же ты, калека, как воевать будешь, но он был левша и ответил, что может воевать и с покалеченной правой рукой. Поступить иначе он не мог, потому что был комсомольцем и считал, что должен бороться с врагом за свободу своей родины. С тех пор его никто из семьи не видел. На все послевоенные запросы был один ответ: «Пропал без вести в период боев в Сталинграде».
Клавдия, пережив первую, самую страшную бомбежку (перед войной совхоз отправил Алексея в Сталинград в двухгодичную школу бухгалтеров, семья жила с ним), твердо решила: «Надо спасать детей и уезжать отсюда». К тому времени немцами был оккупирован уже район нынешнего Красноармейска, где на Дар-горе жили ее родственники. Сначала собиралась переехать в Красную Слободу, куда переправляли местных жителей, но баржу, на которой она хотела эвакуироваться, разбомбили. Клавдия поняла, что «немец прет» вовсю, может случиться так, что придет и в Сталинград, и решила любыми путями добраться до Ивановки – там все-таки родня мужа и ее мать Ефимья, там будет легче пережить даже оккупацию, хотя сердце отказывалось верить в то, что такое может случиться. Они ехали всю ночь на грузовой машине, в чем успели во время дневной бомбежки убежать из дома, сидя на ящиках с боеприпасами. А вдали полыхал Сталинград. Страшное пожарное зарево было ночами видно даже в Ивановке, хотя она удалена от Сталинграда примерно на 80 километров.
Но и в Ивановке тоже были бомбежки, потому что в районе Дубовки было большое скопление наших войск, поэтому фашисты подвергали бомбардировкам и Дубовку, и другие села. Во время налетов жители Ивановки часто прятались в домах под кроватями, думая, что если обрушится крыша, то грядушки кроватей хоть немного защитят. Копали жители села и щели во дворах. Но ребят было трудно удержать в укрытии, любопытство выгоняло их на улицу, и мальчишки, наблюдая воздушный бой, шумно комментировали: «Во, наш поддал фрицу! Во, смотрите, немец горит!»
А потом через Ивановку погнали пленных, часть их была оставлена в селе. Все они были тихими, самоуверенность слетела с них окончательно. Много было обмороженных, потому что их летние кепи и шинели не были рассчитаны на зимнее время. Некоторые из пленных немецких солдат даже были довольны, что пусть через плен, однако ушли от войны, и есть гарантия выжить и вернуться домой. Один из таких показал Клавдии Дмитриевне фото троих детей и попытался объяснить, что на фото его «киндер», они такого же возраста, как и ее дети, и что «Гитлер – капут». Что она могла сказать? Что никто его сюда не звал, что по вине фашистов воюет ее муж, а они терпят страшные лишения? Она и сказала.
В обмен на еду (они тоже наголодались в окружении) кто-то из пленных немцев подарил Клавдии Дмитриевне ботинки тридцать девятого размера на одну ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95