Дверь на противоположной стороне гостиной, вероятно, вела в гардеробную и спальню Стивена. Окна их покоев выходили на фонтан и цветник перед домом. Кассандра сидела перед окном, приглаживая волосы, которые горничная уже успела расчесать до блеска, и смотрела в темное окно, прислушиваясь к умиротворяющему журчанию фонтана. Когда же придет Стивен?!
Но он не задержался. Услышав стук в дверь, Кассандра улыбнулась и впустила мужа.
– Касс, – прошептал Стивен, подходя к ней и протягивая руки. – Наконец-то все ушли! Я их люблю, но думал, они никогда не уедут!
Она рассмеялась:
– Твои слуги ухмылялись и перемигивались бы за нашими спинами целый месяц, если бы все ушли пораньше, а мы удалились бы в спальню еще до наступления темноты.
– Ты скорее всего права, – усмехнулся он. – Но они все равно будут ухмыляться и перемигиваться за нашими спинами целый месяц, когда мы будем спускаться к завтраку в полдень.
– Ты собираешься спать до полудня? – притворно удивилась Кассандра.
– О каком сне идет речь? – хмыкнул он.
– А-а-а… – протянула она и, отняв руки, развязала пояс его халата. Под ним ничего не оказалось. Кассандра распахнула халат и прильнула к Стивену, с наслаждением ощущая его сильную теплую наготу.
– Стивен, – пробормотала она, чуть касаясь губами его горла, – ты ни о чем не жалеешь?
Он зарылся пальцами в ее волосы, затем сжал ладонями ее лицо.
– А ты? – прошептал он.
– Так нечестно! – воскликнула Кассандра. – Я спросила первой!
– Я уверен, что жизнь состоит из нескончаемой череды решений, которые необходимо принимать каждый день. Куда пойти сейчас? Что съесть? Что делать в первую очередь? И каждое решение, важное или не очень, неуклонно ведет нас в направлении, которое принимает наша жизнь, пусть мы даже этого не сознаем. Встретившись в Гайд-парке и на балу Мэг, мы поняли, что перед нами поставлен выбор. Но не знали, куда этот выбор нас в конце концов приведет, не так ли? Считали, что идем в каком-то определенном направлении. А пришли именно сюда, приняв множество решений и выбирая одну из множества дорог. И я не сожалею ни о чем, Касс.
– Значит, это судьба привела нас сюда? – уточнила Кассандра.
– Нет, – покачал головой Стивен. – Судьба лишь дает нам возможность выбора. Но принимаем решения мы. На балу Мэг ты могла выбрать кого-то другого. Я мог отказаться танцевать с тобой.
– О, ни за что! – воскликнула она. – Я была неотразима.
– Это правда, – признался Стивен, улыбаясь.
– Конечно, я могла бы отпустить тебя с миром, когда поняла, что ты согласен продолжать связь только на собственных условиях.
– О нет, – простонал он, – это невозможно, Касс. Я был неотразим.
– Но на что ты годишься сейчас? – спросила она, понижая голос и опуская ресницы. – На то, чтобы беспрестанно болтать в свою брачную ночь?
– Ну… раз слова тебя не удовлетворили, нужно переходить к действиям.
Они улыбнулись друг другу… однако улыбки внезапно померкли, и Стивен поцеловал жену.
Она знала его тело. Знала его ласки. Дважды ощущала его в себе. Знала гладкость кожи и запах. Но в следующие полчаса, а потом и за всю долгую ночь обнаружила, что не знает ничего. Потому что тогда его обуревали похоть и угрызения совести и Кассандра чувствовала его наслаждение и свое почти наслаждение. Но она не знала его любви.
До сегодняшнего вечера. До их брачной ночи.
Сегодня она познала его тело и его ласки, и не только. Еще много-много всего. Сегодня ночью был он и была она. И четыре раза они соединялись в единое целое. Становились одним существом, парившим над пропастью безумной страсти, взлетавшим в ту высоту, для которой не было ни слов, ни названий, которую потом было невозможно запомнить и описать… пока все не повторялось снова.
– Касс, – сонно пробормотал он, когда в окно заглянул рассвет и ранняя птичка уже принялась выводить трели, практикуясь в искусстве пения. – Хотел бы я знать, тысячу способов сказать тебе о любви. Или миллион.
– Зачем? – засмеялась она. – Ты бы говорил и говорил, а я уснула бы задолго до того, как ты закончишь.
Стивен тихо усмехнулся.
– Кроме того, – добавила Кассандра, – не представляю, как могут надоесть три этих простых слова. Я готова обойтись ими.
– Я люблю тебя, – прошептал Стивен и, приподнявшись на локте, потерся о ее нос своим.
– Знаю, – выдохнула Кассандра в ответ, после чего Стивен придавил ее своим телом и снова показал, как умеет любить… на этот раз без слов.
Другая птичка, а возможно, и та же самая, пела еще кому-то. Тому, кто уже успел встать в этот ранний час. Он не ночевал в Уоррен-Холле. Не уехал в Финчли-Парк с остальными членами семьи. Да и как он мог поехать, если они с Эллиотом все эти годы перекинулись едва ли десятком слов?
Эллиот обвинил его в краже у Джонатана, бывшего легкой добычей для разного рода мошенников. Эллиот обвинил его в распутстве. В том, что он наградил внебрачными детьми множество женщин по всей округе.
Эллиот, который когда-то был его ближайшим другом и сообщником по преступлениям.
Константин никогда не оспаривал его слов.
И никогда не оспорит.
Он провел ночь в доме своего приятеля, Филиппа Грейнджера.
И теперь стоял на церковном дворе, у маленькой часовни, где Стивен вчера венчался с леди Паджет. На дорожке и траве все еще были рассыпаны розовые лепестки, которыми дети осыпали жениха и невесту.
Константин подошел к одной из могил и долго с грустью смотрел на надгробие. Длинный черный плащ и цилиндр, защищавшие от утренней прохлады, придавали ему почти зловещий вид.
– Джон, – мягко сказал он, – похоже, скоро на свет появится новое поколение нашей семьи. Никто ничего мне не говорил, но я готов поставить все свои деньги на то, что леди Мертон уже носит ребенка. Похоже, она оказалась порядочной женщиной. Да и Стивен тоже человек порядочный, хотя очень хотелось бы, чтобы это было не так. Думаю, они бы тебе понравились. – Несколько розовых лепестков, побуревших по краям, усеяли могилу. Кон наклонился, чтобы собрать их, и смел один лепесток с надгробия. – Нет, – продолжал он, – ты бы их полюбил, Джон. Ты всегда любил щедро и без разбора. Ты любил даже меня.
Последнее время Константин нечасто приезжал в Уоррен-Холл, и по правде сказать, это давалось ему нелегко. Но иногда он тосковал по Джону. Даже по тому, что осталось от брата: небольшой могильный холмик и надгробие, уже потемневшее и немного поросшее мхом.
Сейчас Джону было бы уже двадцать четыре года.
– Мне пора, – сказал Константин. – До следующего раза, Джон. Покойся с миром. – Он повернулся и, не оглядываясь, пошел к воротам.
Эпилог
Мир сузился до кокона, пронизанного болью, и нескольких блаженных моментов передышки, когда можно было немного отдышаться, чтобы смело встретить новую схватку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74