– Я вам ни в чем не признавался, – холодно парировал англичанин. – Я всего лишь, из дружеского расположения к вам, удовлетворил ваше любопытство. Если же вы намерены закатить истерику, то…
– Нет-нет, истерики не дождетесь.
Вульф делал над собой колоссальные усилия, пытаясь успокоиться, тем более что он понимал – все эти признания являются всего лишь прелюдией к чему-то главному. Не может же этот хладнокровный шпион и убийца нагрянуть и беседовать просто так, без всякой задней мысли. Видимо, он хочет ему что-то предложить или о чем-то предостеречь… В любом случае, каких бы душевных сил это ни стоило, надо довести разговор до конца.
– Так что вы говорили об Ортеге-и-Гассете, тем более что я и сам не так давно вспоминал упомянутый вами трактат?
– Наш век – это век выхода на мировую арену народных масс, проще говоря, площадной сволочи. Именно сейчас, когда массы вторгаются во все сферы деятельности, всему и вся навязывая свой низкий вкус и пошлые нравы, умный человек должен быть с вождями. Я имею в виду, что умный человек должен быть причастен к той области, которая называется «большой политикой» и в которую массы не могут вторгнуться.
– Но вы же просто шпион, который выполняет платные задания своих хозяев!
– О нет, все не так элементарно, как вам кажется! – живо возразил англичанин, явно задетый за живое. – Я действительно шпион, однако работаю не ради денег, а ради ощущения своей причастности к той самой «большой политике», где и вершатся судьбы мира.
– Но ведь вершат-то ее ничтожные и недалекие выходцы из этих самых масс! А в случае со знакомым нам художником смешно говорить о «большой политике», скорее, можно говорить о колоссальной мании величия…
– Нет, здесь я с вами не согласен. Ничтожным, как вы выражаетесь, людям не дано с такой легкостью перекраивать карту Европы. Да вот вам самый простой пример. Я нахожусь на «Бретани» с одной весьма любопытной миссией, от выполнения которой зависят жизни множества людей… Э, господин Вульф, вы меня слушаете?
* * *
Самое серьезное испытание, которое может ждать врача, – это проведение операции, спасающей жизнь близкого ему человека. Самое большое испытание для сыщика – это расследование дела о смерти хорошо знакомого и симпатичного ему человека.
Именно такая мысль пришла в голову комиссару Вондрачеку, когда он увидел труп Сергея Николаевича Вульфа. В том, что его русский знакомый мертв, сомневаться не приходилось: достаточно было взглянуть в застывшие глаза, сохранявшие какое-то странное выражение – нечто вроде смеси ужаса, изумления и… усмешки.
Стараясь оставаться незамеченным, Вондрачек продолжал следить за англичанином, поэтому он видел, как Сильверстоун направился в тот отсек парохода, где находилась каюта Вульфа. Выждав какое-то время, комиссар решил узнать, о чем идет разговор между двумя столь разными собеседниками. Снедаемый любопытством и похожий на большого старого кота, Вондрачек осторожно подкрался к двери каюты Вульфа. За ней было тихо. Комиссар постучал – никто не ответил, и тогда он нажал ручку дверцы.
Сергей Николаевич, полностью одетый, лежал на своей койке, устремив застывший взгляд в потолок. В каюте царил полумрак, а воздух был пропитан ароматным дымом хорошей сигары. Вондрачек бегло осмотрел место нового убийства – а в том, что это было именно убийство, он ни секунды не сомневался, – после чего глубоко вздохнул, еще раз взглянул на своего русского знакомого и отправился звать капитана.
Через десять минут он вернулся в каюту Вульфа, сопровождаемый капитаном Гильбо и судовым врачом – невысоким медлительным бельгийцем с трудной фламандской фамилией, запомнить которую комиссару оказалось не под силу.
Увидев мертвого пассажира, капитан глухо выругался, а судовой врач немедленно приступил к осмотру тела.
– У вас есть подозрения на убийство? – Капитан Гильбо обращался к Вондрачеку, который внимательно наблюдал за действиями врача.
– Больше, чем подозрения, – мрачно отозвался комиссар. – Я сам видел убийцу, который вошел в этот номер около часа назад. Они с покойным были знакомы еще с четырнадцатого года, и разговор у них, судя по количеству сигарного пепла, был долгим.
– Политика?
– А что сейчас обходится без политики?
– И кто же этот человек?
– Мне не известно, под каким именем он зарегистрирован в списках пассажиров вашего парохода, но я знаю, что он занимает одноместную каюту первого класса под номером двадцать восемь. В свое время этот человек звался лордом Льюисом Сильверстоуном.
– А, англичанин! – И капитан отпустил какое-то короткое ругательство, которое Вондрачек, не слишком хорошо знавший французский язык, просто не понял. – Но за что он мог задушить этого русского?
– Простите, капитан, – вмешался судовой врач. – Но почему вы так уверенно говорите об удушении? Здесь более уместно предположить сердечный приступ.
– Ерунда! – сердито буркнул Вондрачек. – Какой приступ? Вы что – не видите этих синяков на шее покойного?
– Они могли быть оставлены слишком тугим воротничком манишки, – возразил врач. – После того как в результате приступа этот господин упал на постель и потерял сознание, воротничок мог вдавиться в его шею и оставить эти следы.
– А вы не думаете, что господина Вульфа сначала начали душить, и именно это стало причиной приступа, повлекшего за собой смерть? – упорствовал комиссар.
– Такой вариант не исключен, – согласился врач, – однако окончательный ответ о подлинной причине смерти можно будет дать только после вскрытия.
После этого заявления оба спорящих вопросительно посмотрели на капитана Гильбо.
– Следовательно, он мог умереть и своей смертью? – резюмировал тот.
– Да нет же, капитан, – горячился раздосадованный Вондрачек, – уверяю вас, что это классическое убийство. Ну посудите сами – один человек приходит в гости к другому, какое-то время они беседуют, а затем гость незаметно исчезает, оставив на кровати труп хозяина. Если у вашего собеседника в разгар беседы начинается сердечный приступ, то вы, наверное, поспешите за врачом, не так ли? В данном случае этого не было сделано, а потому самым вероятным остается мое предположение: господин Сильверстоун начал душить господина Вульфа, после чего у последнего начался сердечный приступ.
– Вполне вероятно, – согласился было врач, но тут же привел новое возражение: – Однако когда один человек душит другого, то последний, естественно, будет сопротивляться. В результате этого неизбежно останутся следы борьбы. Мы же видим, что покойный лежит в свободной позе, и ничто не говорит о совершенном над ним физическом насилии.
– Для того чтобы создать впечатление естественной смерти, убийца вполне мог замести следы, – хмуро заметил Вондрачек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84