— Но я уверена, такие навыки несложно восстановить.
— Право, леди Моуберли, — произнес доктор Элиот, слегка помедлив, — вам лучше было бы обратиться в полицию.
— Но ведь восстановить эти способности возможно? — настаивала я, не обращая внимания на его слова.
Вначале доктор Элиот ничего не ответил, продолжая пристально смотреть на меня сверкающими глазами.
— Возможно! — проговорил он наконец.
И тогда, дорогая Люси, я почувствовала сильное искушение расшевелить его, ибо мне показалось, что его неохота на деле ни что иное как тщеславие и ему нужна какая-то возможность проявить себя.
— Что вы видите во мне? — вдруг спросила я его. — Что вы можете прочесть по моей внешности?
— Как я уже предупредил, мои рассуждения могут быть неверны.
— Нет, доктор Элиот, неверны могут быть ваши умозаключения, но не рассуждения. Не так ли?
Он слабо улыбнулся.
— Ну так, — нажала я на него, — что вы можете сказать?
— О, ничего особенного, кроме явно бросившегося в глаза.
Я с удивлением взглянула на него:
— И что же это?
— Вы из богатой, но не аристократической семьи, ваша горячо любимая матушка недавно умерла, и вы редко выезжаете из дома, ибо смертельно боитесь высшего общества. Все это достаточно ясно. В дополнение к этому я бы отважился предположить, что в прошлом году вы ездили за границу, возможно, в Индию.
— Вплоть до самого последнего замечания, доктор Элиот, — рассмеялась я, — я боялась, что вы обманываете меня и мой муж просто описывал вам меня в письме.
На лице его появилось выражение крайнего разочарования.
— Так я ошибся? — промолвил он. — Вы не были за границей?
— Никогда.
Он как-то обмяк, лицо его вытянулось от отчаяния:
— Видите, что я имею в виду? Мои способности уже не те.
— Вовсе нет, — разуверила я его. — Все остальное было совершенно верно. Но прежде чем вы объясните мне свои выводы, я хотела бы спросить, почему вы сочли, что я была за границей?
— У вас на шее, — ответил он, — я заметил пару пятнышек, очень похожих на комариные укусы. Я часто наблюдал, что такие пятнышки, если они когда-то были септичны, сохраняются как слабые метки на коже в течение нескольких лет. Так что, согласно моему диагнозу, вам на каком-то этапе довелось побывать за границей. Я предположил Индию, оценив ваше ожерелье и серьги. Они явно сделаны в Индии, и я подумал, что такого рода ювелирные изделия редко встречаются здесь, в Англии.
— После такого объяснения, — улыбнулась я, — я почти почувствовала себя виноватой, что никогда не была за границей. Однако вряд ли моя жизнь располагала к этому. А пятнышки, которые вы заметили, — просто аллергия на скверный лондонский воздух.
— Так значит, вы воспитывались вдали от столицы?
— Да, — кивнула я, — под Уитби, в Йоркшире. Я там провела двадцать два года, а в Лондоне живу с тех пор, как вышла замуж за Джорджа полтора года тому назад.
— Ясно!
Нахмурившись, он вновь принялся изучать пятнышки у меня на шее.
— А украшения? — наконец спросил он.
Я подняла руку и потрогала ожерелье. Вы наверняка видели его, дорогая Люси! Прелестная вещица из мастерски выточенных капелек золота, которая значит для меня больше, чем стоит.
— Эти украшения, — произнесла я, — подарил мне дражайший Джордж.
— На свадьбу, наверное?
— Вот и нет. На день рождения.
— Да ну!
— Я увидела этот комплект на витрине в лавке. Мы были вместе с Джорджем, и он, наверное, запомнил мой восторг.
— Очаровательно!
Я поняла, что его интерес начал угасать. Глаза Элиота вновь закрылись, и я, побоявшись лишиться выигранного мною преимущества, предложила ему объяснить другие логические выводы, оказавшиеся столь замечательно точными.
— А остальное? — поспешила спросить я. — Можете вы рассказать мне, как пришли к таким выводам?
— О, это просто.
— Значит, отсутствие благородных кровей написано на моем лице?
Доктор Элиот подавил смешок:
— Ваше воспитание, леди Моуберли, во всех отношениях безупречно. Но одно вас все же выдает. Вы носите брошку с гербом семьи Моуберли и браслет на запястье, сделанный в том же стиле. Совершенно очевидно, что эти украшения изготовлены достаточно давно. Одним словом, это фамильные украшения, часть наследства Джорджа, а не вашего, и в то же время вы явно привязаны к воспоминаниям о собственной семье. Так почему же вы не носите драгоценности из наследства вашего семейства? Вероятно потому, предположил я, что на них нет герба, вам хочется носить настоящие фамильные драгоценности, на которых этот герб есть.
— Боже, — пожаловалась я. — Да у вас невысокое мнение о моем характере.
— Отнюдь, — добродушно рассмеялся доктор Элиот. — Но точно ли я рассудил?
— Совершенно точно, — согласилась я. — Хотя признаюсь в этом со стыдом. У вас все так просто получилось. Но не понимаю, как вы узнали о моей привязанности к памяти о семье. Вам, наверное, Джордж сообщил?
— Ни в коем разе, — покачал головой доктор Элиот. — Просто я рассмотрел ваш зонтик.
— Мой зонтик?
— Позвольте мне сделать вам еще один комплимент, леди Моуберли. Я заметил, что ваше платье в точности отражает ваше богатство и вкус. Однако, зонтик несколько не соответствует вам. Он явно старый, потому что на ручке его видна пара искусно замазанных трещин, а инициалы, вырезанные на дереве, — не ваши. Было бы глупо предполагать, что вы не можете позволить себе купить новый зонт, значит, этот зонтик имеет для вас какую-то сентиментальную ценность. А когда я заметил тонкую черную ленточку, все еще привязанную в знак траура к его ручке, то моя уверенность окрепла и стала фактом. Так чей же это зонтик? Очевидно, он раньше принадлежал женщине старше вас, ибо сам по себе зонтик почти антикварный. Поэтому я сделал вывод, что это, наверное, зонт вашей матери.
Он помедлил, словно озадаченный рациональной холодностью своего голоса:
— Прошу принять извинения, леди Моуберли, если слова мои причинили вам боль.
— Нет-нет, — возразила я и, помолчав немного, чтобы собраться с мыслями и убедиться, что голос не выдаст меня, когда я заговорю вновь, продолжила: — Прошло почти два года, и я начала привыкать к утрате.
— Вот как? — нахмурился Элиот. — Значит, ваша мать так и не увидела, как вы выходите замуж? Жаль…
Я мотнула головой, а потом в каком-то эмоциональном порыве рассказала ему, как мы с Джорджем поженились, как поклялись друг другу в вечной любви, когда ему было всего шестнадцать, а мне — двенадцать и он был сыном пэра поместья, а я — дочерью состоятельного человека, самостоятельно выбившегося в люди.
— Знаете, семья Джорджа, — сообщила я Элиоту, — потеряла большую часть своего состояния, и, имея виды на мое приданое, они были готовы посмотреть сквозь пальцы на неблагородное происхождение невесты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113