— Виктор Петрович, у вас есть программа опыта?
— Да, есть. Показать?
— Не нужно. Еще пригодится...
Почему ты не доложил мне ее раньше? И почему не сказал, что этот мальчик туда лазит? И что бы изменилось? Наверное, я бы согласился. Опыты по инфаркту сейчас меня не очень интересовали.
— Потом, это через один час и двадцать пять минут, я взял трубку и слышу голос: «Что-то горит...» Потом сразу, ну, через секунду, через прокладку из шлюза стал выбивать дым с шипением. Я бросился к баллону и перекрыл кислород. В это время раздался удар — вырвало патрубок предохранительного клапана, и оттуда вырвался огонь.
— В это время я побежал за вами.
— А я отключил электричество и открыл кран на шланге, которым камеру поливали, когда было жарко. Народ прибежал, люк открыли, барашки были откинуты.
— Ты точно помнишь?
— Да, точно. Сам делал. Дальше вы все знаете. Минуты через три затушили, а потом и вытащили.
Дальше я знаю. Вижу эту картину. Буду видеть до гроба, как войну. Вода, пар... темнота внутри... И все, что потом.
— Сколько же прошло от момента, пока сказали «горит», до взрыва?
— Я не могу сказать точно, но, наверное, секунд пять. Я еще баллон закрутить не успел.
Пожар, от электричества. Клапан вырвало давлением. От высокой температуры резко повысилось давление. Ясно. Все произошло молниеносно. Семьдесят девять процентов кислорода. Две атмосферы. Ты идиот. Кретин... Все кретины. Человек сорок с высшим образованием имели отношение к этому делу. И ни один не сказал об опасности пожара. Ни один. Все равно — ты должен был знать. Ты начальник. Я слабый человек...
Тогда не берись. Но как же не браться — если нужно. Страшно нужно! Пусть делают те, кто обязан, и знает, и отвечает, — инженеры институтов медицинской промышленности. Но они не делают, а больные умирают.
Все равно. Больше уже не буду. С этим не расквитаться.
— Можете идти, товарищи. Вот-вот приедет прокурор, будет следствие. Говорить только правду. Ничего не скрывать.
Сигарета. Что бы я делал без них сегодня, вообще? Вот теперь все окончательно ясно. Пусть приезжает прокурор.
Но это так, о прокуроре. Это второстепенно. Для него есть закон.
Родственники. Почему их так долго нет? А может быть, уже приехали? Что я скажу им?
Что же я могу сказать, кроме правды? «Да, живы... Но безнадежны...». «Произошел пожар. Не знаю причины». Могу я так сказать? Могу. Пока могу. «Вызвали прокурора. Будет следствие — покажет».
Это все слова. Нет, я ничего не могу, кроме слов. Не умею. А может быть, и нет права утешать. Я виноват. Я... убийца. Страшное какое слово!
Нет, не могу больше ждать их. Пойду узнаю, может быть, приехали. Еще одну сигарету. Париж. Ницца. Нет, не было. Вот война была. Растерзанные бомбами тела. Обгорелые трупы.
Пойду. Нет, сначала туда. Может быть, уже? Длинный какой коридор. Как бы проходить его, никого не встречая? Дети играют. Значит, еще нет и пяти часов. У Саши двери закрыты. Тишина. Я, наверное, не смогу.
И здесь тихо. Только слышны ритмичные звуки аппаратов. Теперь они не совпадают. Один быстрее. Почему бы?
Нина меня встречает.
— Давление удерживается. Есть моча. Пульс стал чаще.
Смотреть не на что. Повязки. Они не промокают. Странно. Анализы принесли. Приличные показатели. Но это означает, что анализы не улавливают чего-то самого главного. То, что случилось с ними, несовместимо с жизнью. Я знаю. Видел. Если поддерживаем, то только за счет вливаний, наркоза, лекарств.
На электрокардиоскопе — ритмичное подпрыгивание зайчиков.
— Продолжайте так же.
Пошел искать родных. Больше нельзя откладывать. Наверное, они в зале. Или в лаборатории? Нет, должны быть близко от своих.
Опять этот коридор.
Зал. У дверей стоят Света и Алла.
— Мы уже все рассказали. Но они хотят видеть вас.
Вот самое главное. Нет, не самое. Самое — это они, Надя и Алеша. Всякое горе у живого проходит. У матери не проходит. Рубцуется, но не проходит.
Отвел девушек в сторону.
— Скажите, кто родственники?
— У Алеши одна мать. Она здесь. У Нади — муж, мать, отец. Приехали муж и мать.
— Пойдемте.
Взгляд. Сидят на стульях молча. Тихо плачут. Юноша сидит прямо, губы сжаты, лицо неподвижно. Алла:
— Вот Михаил Иванович.
Михаил Иванович. Убийца. Нет, не скажут. Пока не скажут, они еще надеются. В это время доктору не говорят...
Встали, подошли все. Я не могу разглядеть их лица, глаза куда-то прячутся. Нет, смотри прямо.
— Я мать Алеши. Профессор, скажите — как?
Мать. Еще не старая женщина. Остальные молчат. Другая женщина старше. Плачет.
— Вам все рассказали, товарищи. Ожоги очень тяжелые. Третья степень... (Понимают ли они?)
— Но они живы? Или, может быть, уже нет их?
— Пока живы. Делаем все, что можем.
— Они страдают? Боль, наверное, адская?
— Нет, они под наркозом. Сразу, с самого начала. Искусственное дыхание и наркоз.
Молчание. Отошли в сторону. Женщины сели. Юноша остался со мной.
— Как же это вы могли допустить такое? Вы — профессор. Ребенку ясно, что в кислороде все горит. Есть же у вас инженеры?
Что ему скажешь на это? Ребенку ясно, а я не сообразил. И все другие — тоже.
— Да, вот так получилось. Больше мне нечего сказать. Вот опять мать Алеши:
— Профессор, пустите меня к нему.
— Нет, не могу. Он под наркозом, забинтован весь.
Не настаивала. Нельзя пустить. Ей же будет хуже. Пусть лучше меня считает извергом. Оправдаться перед ними все равно нельзя.
Можно уходить.
— Девушки, побудьте здесь.
Это нашим. Они же были подруги или, во всяком случае, товарищи по работе. Обязаны, хотя и не легко. Но им легче — они не виноваты.
Снова кабинет. Сигарета. Вторая.
Они умирают за науку. Нет, из-за твоей глупости, что не сообразил о кислороде. Но держат же в Англии малые камеры на кислороде? Видел на фотографии — прямо в палате стоит, для одного человека. Рядом — кровать. Дело не в кислороде. Не нужно было электричества. Но без этого опыты не дали бы всех сведений. Значит, надо что-то придумать.
Я не мог придумать. Не мог. Взялся не за свое дело — конструировать камеры.
Я не конструировал.
Хватит повторять одно и то же! Ты еще не перед судом.
— Михаил Иванович, к вам пришли. Вошел высокий худой человек. Вот это и есть прокурор. Таким и должен быть.
— Я прокурор Малюгин Сидор Никифорович. Вот мое удостоверение.
Не стал смотреть. Сейчас для меня каждый человек — прокурор.
— Садитесь, пожалуйста.
Он смотрит на меня внимательно. Как доктор. Наверное, он слышал обо мне. Как же — многие знают.
— Расскажите, Михаил Иванович, что у вас произошло.
Как ему рассказать — подробно или кратко? Как получится. Все, что знаю.
Рассказал, для чего камера и как ее делали. Инженеры, энтузиасты, без денег, сверхурочно. Разве их упрекнешь после этого, что они не все додумали? Что должны бы знать о кислороде, когда электричество проводили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81