Иду дальше. Конец коридора с несколькими палатами отгорожен стеклянной перегородкой. Это послеоперационный пост.
Здесь царствует Мария Дмитриевна. Она только сестра, но на ней держится весь этот уголок. Ей лет тридцать, она тоща, строга, сдержанна, даже резка. Никакого сюсюканья с детьми и очень много любви.
Тут трудно работать. В двух палатах лежат шесть-восемь детей первые дни после операции. Как только их состояние улучшается, их переводят в общие палаты. Поэтому здесь не бывает легких больных. Работают две сестры и няня. За день они делают массу сложных процедур: инъекций, переливаний крови. Кроме того, банки, клизмы, промывания желудка, поворачивания, протирания, порошки, кормление, перевозка на рентген и в перевязочную. И это же дети. Они плачут, их нужно уговаривать.
Сегодня здесь относительно тихо. Я обхожу всех больных, здороваюсь, разговариваю. И конечно, смотрю температурные листы, анализы, назначения. Мне приятен этот обход. Все ребята в порядке.
Где-то в подсознании все время мысли об операции, о Маечке. И страх. Я гоню их. Еще будет время.
А пока — вот эти дети.
Володе четыре года. Когда я подхожу, он делает вид, что спит. Глаза закрыты, но веки тихонько вздрагивают. Он всегда притворяется спящим, когда подходят врачи. Усвоил защитную реакцию — когда ребенок спит, его стараются не тревожить. Он надеется таким образом избежать уколов.
— Володенька, открой глазки, ведь ты не спишь! Никакого ответа.
— Ну, открой же. Уколов сейчас не будет. Я думаю все уколы отменить.
Веки осторожно приподнимаются. Видит — все мирно, в руках нет даже трубки. И Марии Дмитриевны рядом нет. Совсем проснулся. Улыбается, протягивает руку, чтобы поздороваться.
— Ты отменишь уколы, правда?
— Отменю, только, наверное, завтра.
Недоволен.
Все дети приятны. Чувства к ним имеют чисто биологическую природу. Когда берешь на руки ребенка, то испытываешь ощущение, которое нельзя определить словами. Почему-то до сих пор не придуманы слова.
Но особенно дороги те дети, которые выстраданы. И не только для родителей, а и для хирургов. Они становятся родными — в них вложена часть твоей души.
Этот Володя оперирован четыре дня назад с искусственным кровообращением. У него было отверстие в межжелудочковой перегородке с довольно большими вторичными изменениями в легких.
Вскрыли грудную полость, рассекли перикард. Уже в это время сердце стало давать перебои — аритмия. Начали спешить. Подготовка к подключению машины была еще не закончена, как возникла фибрилляция — беспорядочное подергивание сердца вместо сокращений. Душа ушла в пятки. Такой мальчик! Массаж сердца. Не помогает. Тогда в страшной спешке была всунута трубка в правое предсердие и металлическая трубочка в бедренную артерию. Машина готова. Пускайте! Стало легче. Можно вздохнуть.
Сама операция не была особенно трудной. Отверстие в перегородке было зашито без заплаты. Зашили стенку желудочка. Остановили машину. Сердце заработало хорошо. Но все время мучил вопрос: не погиб ли мозг? В суматохе никто не мог сказать, сколько времени прошло от момента прекращения массажа до пуска машины. Если больше пяти минут — мозг погиб. Зрачки расширены — плохой признак... Правда, они скоро сузились. Операция была закончена в полном молчании.
Дмитрий Алексеевич, анестезиолог, и его помощница-сестра вводили разные лечебные средства, чтобы привести к норме все показатели крови. Это удалось. Но мальчик не просыпался. Три часа мы все сидели над ним. Сердце работает хорошо. Больной наш дышит, губы розовые. Но не просыпается. Уже теряли надежду. Я пошел покурить. Хоть немного прийти в себя. И вдруг в кабинет буквально врывается Люба, анестезиологическая сестра.
— Михаил Иванович! Открыл глаза!
Я бегом спускаюсь в посленаркозную. Да, действительно — глядит! Правда, взгляд еще бессмысленный и глазки сонные.
— Володя, Володя, милый мой!
Поворачивает голову. Ух! Можно идти. Там, внизу, наверное, мать совсем извелась. Все хорошо, пока хорошо. Слава богу, проснулся!
Теперь мать сидит около Володи. Она уже совсем спокойна. Операция прошла хорошо, ее сын улыбается, ест, спит, кажется, что все страхи уже позади. Она счастлива. У нее светятся глаза.
Бедные матери, как часто бывает обманчиво это благополучие в первые дни после операции! Где-то в глубине маленького тельца, может быть, медленно накапливаются вражеские силы, чтобы обрушиться на него в одну из ночей. За несколько часов, иногда минут, все может пойти прахом. Может быть, он плохо откашливает мокроту и где-то в глубине легкого зреет очаг пневмонии. Или на поверхности вшитой в сердце заплаты медленно растет тромб, чтобы в какой-то момент оторваться и закупорить важную артерию мозга. Много послеоперационных опасностей подстерегает маленьких пациентов. Для того чтобы их заметить, Мария Дмитриевна каждый час меряет кровяное давление и берет кровь на анализы. Для этого же врач Нина Николаевна по нескольку раз в день слушает им легкие и почти ежедневно — смотрит на рентгене.
— Михаил Иванович! Все уже хорошо? Опасности нет? Как я вам благодарна!
— Опасность еще есть, но она уменьшается с каждым днем. А благодарить будете потом, когда повезете Володю домой.
Вот другой мальчуган, тоже Вова. Операция была вчера. Он еще тяжел. Лежит вялый, глаза полузакрыты, в углу рта ржавая полоска, — видимо, недавно его рвало. В вену руки ему непрерывно каплями переливают то физиологический раствор, то плазму, то кровь. К носу подведены две трубочки, по которым идет кислород. Моча вытекает через катетер. С руки не снимают манжетку тонометра для измерения кровяного давления. Через каждые три часа ему делают какие-нибудь инъекции. Мать его смотрит на все это с ужасом. Каждый укол с болью отзывается в ее теле и она невольно протягивает руки, чтобы схватить сестру. Все время у нее льются слезы. Она так парализована страхом и необычной обстановкой, что пользы от нее мало. Больше вреда. Мария Дмитриевна просит, чтобы ее отправили из палаты.
Но сегодня я не могу этого сделать. Образы Маечки и ее матери стоят передо мной. Пусть эта мама смотрит на своего Вову. Я думаю, что завтра-послезавтра она сможет успокоиться. У мальчика ничего страшного нет и, я надеюсь, не будет. За это говорят все почасовые записи в листке, все анализы. И операция ему была сделана радикально. Все будет хорошо!
Пойду еще посмотрю Леночку. Она лежит в другой палате, вместе с двумя женщинами. Лена прожила семь лет от рождения и семь дней после операции. Может быть, это было вторым рождением, потому что смерть уже стояла за ее спиной. Не хочется вспоминать об этой тяжелой борьбе: были кошмарные осложнения. Ужас и отчаяние охватывали меня несколько раз, и я грубо, непозволительно ругал своих помощников, хотя они были совсем не виноваты или виноваты чуть-чуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81