– Можно ли поражаться человеческой слабости, заставляющей людей слушать подсказки софистов о том, как взобраться повыше и извлечь для себя побольше выгоды?
Феодата брезгливо передернулась.
– Ужасно, что их слова имеют такую большую власть.
– Да, – подхватил Сократ. – Слово – великая сила, но не одно только их слово; вот почему у меня и у моих друзей нынче много дела.
Феодата повела рукой в сторону Алкивиада.
– Ты, Сократ, пестуешь человека, как сирийские садоводы – дички. Они их прививают, делают все, чтоб вырастить прекрасные плоды…
Молодой богатый трапезит слушал все эти разговоры с неудовольствием. Он пришел взять свое, заранее известив о посещении, а непрошеные гости задерживаются… Давно миновала полночь. И он не выдержал:
– Время позднее. Пора Феодате решать, кого из нас оставит она сегодня у себя для любовных утех!
Положив руку на свой кошелек, он вызывающе посмотрел на гетеру, уверенный, что та не устоит перед звоном золота.
Феодата обвела мужчин взглядом, словно раздумывая.
– Я очень жадная. Я просто хищница и не скрываю этого. – Она глянула на молодого менялу, который горделиво выпрямился, уже чувствуя себя победителем. – Сегодня же особенно обуяла меня невероятная алчность. Поэтому, друзья, не сердитесь, если я хочу мужчину, в котором два мужа!
– Как это понимать? Скажи яснее…
Феодата встала.
– Хочу того, в котором одновременно живут философ и художник! – И она низко поклонилась Сократу.
Все были поражены. Меняла спрятал свой кошелек и удалился.
Алкивиад заявил, что они с Антисфеном выбрали для себя по молодой рабыне и потешатся с ними. Оба ушли в сад, примыкающий к залу, сговариваясь потихоньку подглядывать, как будет Сократ ласкать Феодату: интересно, удастся ли ему сохранить сдержанность, к которой он так часто призывает их!
Гетера погасила яркие светильники и зажгла оранжевую лампу. Бросила в огонь несколько палочек аравийских благовоний и принесла целую охапку подушек. Все это создало атмосферу интимности, дурманящей чувства.
– Ты попался в сети продажной женщины, – тихо проговорила она. – Не уйти ли тебе? Я слышала – ты недавно женился.
– Да, – улыбнулся Сократ. – Но это не причина, чтобы я ушел, хотя я очень люблю жену.
– Говорят, Ксантиппа поразительно красива.
– Это правда. Иной красотой, чем твоя.
– И, наверное, ревнует тебя.
– Ты угадала.
– Угадать нетрудно. Такого человека!
Сократ засмеялся.
– А я вот дивлюсь ее ревности. Разве это не в порядке вещей, что я люблю Ксантиппу и в то же время восхищаюсь Феодатой?
– Думаю, да. Однако я плохо тебя развлекаю. Вот – пробудила в тебе сожаление, что ты, из любви к человеку, перестал высекать его в камне. Но ведь и то, что ты делаешь теперь, – искусство.
Он гладил ее, задерживал пальцы на ее обнаженной шее, наслаждаясь этим прикосновением.
– Отбрось все, что тебя терзает, пока ты со мной… Молю тебя, Сократ! Сегодня у меня праздник. Забудь мучительные мысли, стань весел, как ты сам советуешь другим…
Сократ поцеловал ее:
– Когда мы входили, я слышал – ты играешь на кифаре…
Феодата села на подушки у его ног; оранжевый свет подсвечивал ее медные волосы. Устремив взор на Сократа, она вполголоса запела стихи Архилоха, аккомпанируя себе тихими аккордами:
По любви безмерная тоска
В глубину души моей проникла,
Зрение окутав черной мглою,
Жалкий разум из груди исторгла…
Сократ любил музыку и пение. Слушал, улыбался.
– Вместе с тобой плыву на волнах твоей песни, и это несказанно прекрасно… – Он притянул ее к себе. – Как умеешь ты насытить все чувства человека, милая! – проговорил он с изумлением.
Он преодолевал искушение, исходящее от ее красоты. Даже сам увеличивал опасность…
Алкивиад с Антисфеном подглядывают сквозь ветви олеандров; они поражены.
– Но это больше, чем терпеть голод, жажду, зной и холод! – шепчет Алкивиад.
Антисфен взволнованно вздыхает:
– Сократ действительно сильный человек: что хочет, то и может…
Бледнеет над горами небо, масло в лампе на исходе, она еле светит, и лица в полумраке еще загадочнее, еще желаннее. Феодата жарко целует Сократа на прощание:
– Сегодня я узнала, мой дорогой, новую, глубокую связь между мужчиной и женщиной, неизвестную мне доселе. Это доказывает твою правоту, что наслаждение – не одно, их сотни, может быть, тысячи, и ты умеешь открывать и дарить их…
– У тебя же, Феодата, редкостный дар: возвращать, насыщая, все множество наслаждений.
– Можно мне попросить тебя?
– Ну конечно же!
– Приходи поскорее снова!
Он расцеловал ее:
– Я и сам заранее радуюсь этому.
Он ушел – из-за олеандра выступил Алкивиад, раскрыв объятия.
Феодата попросила его ничего сегодня от нее не требовать.
15
Сократ идет домой от Феодаты. Скоро утро – над гребнем Гиметта светает, заря растекается по небу.
Сократу хорошо. После вина у него легкий шаг. Прямо танцевать хочется… Из груди рвутся слова песни Феодаты:
По любви безмерная тоска
В глубину души моей проникла,
Зрение окутав черной мглою,
Жалкий разум из груди исторгла…
Шлепают босые ноги по плитам мостовой. Сократ думает о Ксантиппе, радуется, что скоро ее обнимет. Где найдет ее? Позавчера она сидела, съежившись, обнимая колени, на глыбе гранита, волосы распустила, и они покрывали всю ее. Очень нескоро удалось ему развернуть этот горестный комочек, прижать к себе. Как-то будет сегодня? – с опаской думает Сократ, тихонько открывая калитку.
Уже видна дверь дома, а Ксантиппы нигде нет. Не ждет его, как обычно. Легко ступая, Сократ прошел к дому – и тут дверь распахнулась, вышла Ксантиппа с подойником в руке.
Сократ ожидал громы и молнии. Зубы жены блеснули, но в ласковой улыбке:
– Ай-яй-яй! Ты уже здесь? А я только еще доить иду… Или сегодня не весело было, что ты спешишь домой?
Приветливость жены сбила Сократа с толку. Он приготовился встретить грозу – а погода-то ясная…
– Хорошо ли выспалась, милая? – уклонился он от ответа.
– Спасибо, отлично! Тихо было в доме. Никто не храпел, не хихикал во сне, не разговаривал…
Величайший мастер диалога опешил. Стал выкарабкиваться, как умел.
– Это хорошо, что ты ложишься спать, когда я где-нибудь задерживаюсь. Розовенькая ты, будто только что выкупалась…
– О, как ты меня хвалишь! – Ксантиппа отставила подойник, подбоченилась. – Зато ты всю ночь глаз не смыкал, будешь теперь отсыпаться, а мне – целый день спину гнуть… Клянусь совоокой Афиной! А все – твои несчастные беседы. Только из дому – уже хватаешь кого попало и пошел выматывать ему душу… Ах ты, неуемный язык, все бы тебе говорить, говорить, конца-краю нету! Ах ты мой болтливый пустозвон, дырявый кувшинчик, горшочек ты мой кипящий!
Сократ продолжал льстить ей:
– Вот видишь, милая, я прав!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144