всем своим видом они показывали, что богатый человек никогда не спешит.
Напротив самого нижнего ряда амфитеатра было возвышение для судей с особым входом. Посередине возвышения стоял большой стол для судьи, писца и глашатая, справа было место для обвинителей, слева – для обвиняемого.
Вскоре на возвышение поднялись писец, глашатай, секретарь, судебный служитель и два скифа. Затем в торжественном одеянии появился председатель суда, архонт басилевс, то есть архонт-царь. Он уселся за стол в самом центре, лицом к рядам присяжных, продиктовал писцу введение к записи сегодняшнего разбирательства, приготовил молоточек, ударами которого по столу водворялась тишина, и приказал ввести обвинителей.
Мелет, как главный обвинитель, должен был войти первым, но он уступил место главе государства Аниту и старшему по годам Ликону. Анит был в синем гиматии, Ликон – в сером. Но наибольшее внимание привлек к себе Мелет своей травянисто-зеленой хламидой, застегнутой на плече золотой пряжкой и затканной золотым узором. В рядах присяжных раздался изумленный возглас:
– Это кто?!
Архонт представил Мелета: поэт и главный обвинитель.
– Введите обвиняемого! – приказал он затем.
На весь дикастерий, на толпу зрителей, усеявших близлежащие выступы, пала вдруг тишина. Тысячи глаз обратились ко входу, который открыли два скифа.
В проеме появилась фигура – большая, крепкая, величественная: Сократ. Как всегда босой, он вошел неторопливой, раскачивающейся походкой; его лысина, опаленная солнцем, была словно из меди. Одет он был тоже как всегда – поверх белого хитона старенький гиматий.
И тут произошло небывалое: большинство присяжных встали и приветствовали Сократа громовыми овациями.
Он смутился. Не хотел верить своим глазам и ушам. Робко обернулся к Критону, который вместе с Платоном и Аполлодором шел за ним.
– Видишь, как встречают тебя твои Афины! – сказал Платон.
Сократ улыбнулся ему:
– Погоди, мой милый, как-то будут они меня провожать!
Рукоплескания стихли, присяжные уселись, и сам архонт пододвинул Сократу сиденье.
Потом он постучал молоточком по мраморному столу и объявил:
– Начинается судебное разбирательство по делу афинского гражданина Сократа, сына Софрониска, из дема Алопека. В обвинении, поданном на него, говорится: Сократ провинился перед законом тем, что он не признает богов, признанных государством, вводит другие, новые божества, далее тем, что он развращает молодежь. Главный обвинитель – Мелет.
2
Мелет обеими руками откинул назад свои длинные рыжие волосы и воздел руки к небу:
– Зевс всемогущий! Зевс Громовержец! Взывая к тебе от имени всех собравшихся здесь мужей афинских, молю: обрати свой взор на наши действия, цель которых – вернуть тебе и всем богам Олимпа почет, величие и любовь – все, чего хотел лишить вас этот человек – Сократ! Он насмехался не только над тобой, о Дий, но и над Афиной, Афродитой, Эротом и другими бессмертными… – Мелет повернулся лицом к Акрополю. – Вы все, олимпийские боги, боги земли, вод и подземного царства, будьте свидетелями суда над этим обвиняемым. Молю вас всех, хранителей наших, благодетелей, дарителей жизни – всех вас, чьим сердцам дороги наше благоденствие и процветание, – не мстите нам! Не отказывайте нам в благосклонности, хоть и тяжка наша вина, ибо мы долго молча терпели распространение подобного зла. Сократ, как подтверждают свидетели, желал низвергнуть вас и возвести на ваше место новые божества!
Подобно недоброму ветру, что пролетает над лугами перед грозой, ужас прошел по всему ареопагу, по возвышению, где теснились толпы зрителей. Ксантиппа, рыдая, прижала к себе сына, словно могла занять у него силы снести этот ужас.
Заключительные слова Мелета еще подлили масла в огонь. Повысив голос, он повторил формулу обвинения:
– Сократ виновен в том, что не признает богов, признанных нашим государством, и вводит другие, новые божества. Виновен он и в том, что портит молодое поколение.
Толпа замерла; толпа объята ужасом и так тиха, что слышно, как опадают иголки с пиний у городской стены. У кого-то из присяжных вырвалось сдавленное:
– Он пропал…
Сократ смотрит на солнце. Рассказывают – он родился точно в полдень, когда солнце жарче всего. Он любил солнце, как брата. Что-то будет сегодня, когда оно встанет в зените и тени исчезнут? Сократу кажется – сегодня с самого раннего утра солнце палит сильнее обычного. Хочет прибавить мне сил, старый приятель, согревает мои старые кости… Как я рад, что ты сегодня здесь со мной, золотая моя голова!
Ксантиппа, опершись на плечо Мирто, рыдает:
– Не могу я этого видеть, не в силах слышать – он ведь такой добрый… Прямо дитя малое…
– Большое, бесхитростное дитя… – шепчет Мирто.
Мелет вволю упился ужасом, объявшим публику. Не нравились ему только глаза его кормильца Анита. Вместо ожидаемого удовлетворения Мелет прочел в них испуг и злобу. Поэт растерянно поморгал, но он знал, что не имеет права переговариваться здесь с Анитом. На последнем совете с Анитом и Ликоном ему было сказано: обвини его в том-то и том-то. Что ж, он это и делает. И, судя по реакции зрителей на его обвинительную речь, делает это успешно. Так что беспокоиться не о чем – надо продолжать. Мелет обладал прекрасной памятью, он помнил, что ему говорить дальше. Поднял руку. Золотой браслет ярко сверкнул на солнце – словно блеснула молния Зевса.
С этого взблеска началась игра, ставкой в которой была жизнь человека.
– Одно за другим я приведу вам доказательства вины Сократа. Он потом, в своей защитительной речи, постарается опровергнуть их, и я заранее вас предупреждаю, что его защита сведется главным образом к утверждению, будто я обвиняю его в отместку за то, что он часто публично называл меня плохим поэтом.
Один из присяжных во втором ряду прикрыл рот уголком своего шелкового гиматия.
– Почему ты смеешься? – тихо спросил его сосед.
– Потому что я тоже знаю стихи Мелета…
– Но это не помешает мне, – Мелет заговорил громче, не считаясь с тем, что на такой высокой ноте голос его неприятно заскрипел, – не помешает мне защищать наших великих богов от его злоязычия!
До сих пор Сократ стоял, обратившись лицом к солнцу. Теперь он повернулся к Мелету. Вынул из кармана горсть семечек и начал грызть их, выплевывая шелуху на землю. Никто ему ничего на это не сказал, но он сам вдруг испугался – в каком месте он это делает! – и виновато оглянулся на архонта. Тот, хорошо зная привычку Сократа, с улыбкой кивнул ему – мол, ничего, можно. Сократ благодарно посмотрел на него и снова перевел взгляд на Мелета. Вспомнив одно из его высокопарных, но бедных мыслью стихов, улыбнулся. Сколько лет может быть этому молодчику? Лет тридцать… Н-да, к тридцати годам пора бы уже владеть своим ремеслом…
Мелет продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Напротив самого нижнего ряда амфитеатра было возвышение для судей с особым входом. Посередине возвышения стоял большой стол для судьи, писца и глашатая, справа было место для обвинителей, слева – для обвиняемого.
Вскоре на возвышение поднялись писец, глашатай, секретарь, судебный служитель и два скифа. Затем в торжественном одеянии появился председатель суда, архонт басилевс, то есть архонт-царь. Он уселся за стол в самом центре, лицом к рядам присяжных, продиктовал писцу введение к записи сегодняшнего разбирательства, приготовил молоточек, ударами которого по столу водворялась тишина, и приказал ввести обвинителей.
Мелет, как главный обвинитель, должен был войти первым, но он уступил место главе государства Аниту и старшему по годам Ликону. Анит был в синем гиматии, Ликон – в сером. Но наибольшее внимание привлек к себе Мелет своей травянисто-зеленой хламидой, застегнутой на плече золотой пряжкой и затканной золотым узором. В рядах присяжных раздался изумленный возглас:
– Это кто?!
Архонт представил Мелета: поэт и главный обвинитель.
– Введите обвиняемого! – приказал он затем.
На весь дикастерий, на толпу зрителей, усеявших близлежащие выступы, пала вдруг тишина. Тысячи глаз обратились ко входу, который открыли два скифа.
В проеме появилась фигура – большая, крепкая, величественная: Сократ. Как всегда босой, он вошел неторопливой, раскачивающейся походкой; его лысина, опаленная солнцем, была словно из меди. Одет он был тоже как всегда – поверх белого хитона старенький гиматий.
И тут произошло небывалое: большинство присяжных встали и приветствовали Сократа громовыми овациями.
Он смутился. Не хотел верить своим глазам и ушам. Робко обернулся к Критону, который вместе с Платоном и Аполлодором шел за ним.
– Видишь, как встречают тебя твои Афины! – сказал Платон.
Сократ улыбнулся ему:
– Погоди, мой милый, как-то будут они меня провожать!
Рукоплескания стихли, присяжные уселись, и сам архонт пододвинул Сократу сиденье.
Потом он постучал молоточком по мраморному столу и объявил:
– Начинается судебное разбирательство по делу афинского гражданина Сократа, сына Софрониска, из дема Алопека. В обвинении, поданном на него, говорится: Сократ провинился перед законом тем, что он не признает богов, признанных государством, вводит другие, новые божества, далее тем, что он развращает молодежь. Главный обвинитель – Мелет.
2
Мелет обеими руками откинул назад свои длинные рыжие волосы и воздел руки к небу:
– Зевс всемогущий! Зевс Громовержец! Взывая к тебе от имени всех собравшихся здесь мужей афинских, молю: обрати свой взор на наши действия, цель которых – вернуть тебе и всем богам Олимпа почет, величие и любовь – все, чего хотел лишить вас этот человек – Сократ! Он насмехался не только над тобой, о Дий, но и над Афиной, Афродитой, Эротом и другими бессмертными… – Мелет повернулся лицом к Акрополю. – Вы все, олимпийские боги, боги земли, вод и подземного царства, будьте свидетелями суда над этим обвиняемым. Молю вас всех, хранителей наших, благодетелей, дарителей жизни – всех вас, чьим сердцам дороги наше благоденствие и процветание, – не мстите нам! Не отказывайте нам в благосклонности, хоть и тяжка наша вина, ибо мы долго молча терпели распространение подобного зла. Сократ, как подтверждают свидетели, желал низвергнуть вас и возвести на ваше место новые божества!
Подобно недоброму ветру, что пролетает над лугами перед грозой, ужас прошел по всему ареопагу, по возвышению, где теснились толпы зрителей. Ксантиппа, рыдая, прижала к себе сына, словно могла занять у него силы снести этот ужас.
Заключительные слова Мелета еще подлили масла в огонь. Повысив голос, он повторил формулу обвинения:
– Сократ виновен в том, что не признает богов, признанных нашим государством, и вводит другие, новые божества. Виновен он и в том, что портит молодое поколение.
Толпа замерла; толпа объята ужасом и так тиха, что слышно, как опадают иголки с пиний у городской стены. У кого-то из присяжных вырвалось сдавленное:
– Он пропал…
Сократ смотрит на солнце. Рассказывают – он родился точно в полдень, когда солнце жарче всего. Он любил солнце, как брата. Что-то будет сегодня, когда оно встанет в зените и тени исчезнут? Сократу кажется – сегодня с самого раннего утра солнце палит сильнее обычного. Хочет прибавить мне сил, старый приятель, согревает мои старые кости… Как я рад, что ты сегодня здесь со мной, золотая моя голова!
Ксантиппа, опершись на плечо Мирто, рыдает:
– Не могу я этого видеть, не в силах слышать – он ведь такой добрый… Прямо дитя малое…
– Большое, бесхитростное дитя… – шепчет Мирто.
Мелет вволю упился ужасом, объявшим публику. Не нравились ему только глаза его кормильца Анита. Вместо ожидаемого удовлетворения Мелет прочел в них испуг и злобу. Поэт растерянно поморгал, но он знал, что не имеет права переговариваться здесь с Анитом. На последнем совете с Анитом и Ликоном ему было сказано: обвини его в том-то и том-то. Что ж, он это и делает. И, судя по реакции зрителей на его обвинительную речь, делает это успешно. Так что беспокоиться не о чем – надо продолжать. Мелет обладал прекрасной памятью, он помнил, что ему говорить дальше. Поднял руку. Золотой браслет ярко сверкнул на солнце – словно блеснула молния Зевса.
С этого взблеска началась игра, ставкой в которой была жизнь человека.
– Одно за другим я приведу вам доказательства вины Сократа. Он потом, в своей защитительной речи, постарается опровергнуть их, и я заранее вас предупреждаю, что его защита сведется главным образом к утверждению, будто я обвиняю его в отместку за то, что он часто публично называл меня плохим поэтом.
Один из присяжных во втором ряду прикрыл рот уголком своего шелкового гиматия.
– Почему ты смеешься? – тихо спросил его сосед.
– Потому что я тоже знаю стихи Мелета…
– Но это не помешает мне, – Мелет заговорил громче, не считаясь с тем, что на такой высокой ноте голос его неприятно заскрипел, – не помешает мне защищать наших великих богов от его злоязычия!
До сих пор Сократ стоял, обратившись лицом к солнцу. Теперь он повернулся к Мелету. Вынул из кармана горсть семечек и начал грызть их, выплевывая шелуху на землю. Никто ему ничего на это не сказал, но он сам вдруг испугался – в каком месте он это делает! – и виновато оглянулся на архонта. Тот, хорошо зная привычку Сократа, с улыбкой кивнул ему – мол, ничего, можно. Сократ благодарно посмотрел на него и снова перевел взгляд на Мелета. Вспомнив одно из его высокопарных, но бедных мыслью стихов, улыбнулся. Сколько лет может быть этому молодчику? Лет тридцать… Н-да, к тридцати годам пора бы уже владеть своим ремеслом…
Мелет продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144