На этот раз это была молодая женщина. У нее были светлые волосы, а кожа такая бледная, что, казалось, она светилась в темноте. Женщина спала.
Ханичайл тихо лежала, наблюдая за ней. Она вспомнила толстую женщину и то, что с ней случилось, и ей не хотелось, чтобы это повторилось снова. Она сказала себе, что должна казаться спокойной, говорить тихо и разумно. Она должна выяснить, как оказалась здесь.
Все еще привязанная к койке, она тихо лежала, ожидая, когда бледная женщина проснется.
Ночь стала сереть, когда женщина наконец потянулась и глубоко вздохнула. Зевая, она взглянула на часы:
– Прошло уже много времени.
Затем она посмотрела на свою пациентку, и их взгляды встретились.
Ханичайл спокойно сказала:
– Я ждала, когда вы проснетесь.
– Вы очень тактичны, юная леди, – заметила женщина. – А как вы себя сегодня чувствуете?
– Почему меня привязали?
– Чтобы вы хорошо отдохнули, дорогая. И чтобы вы не бродили по коридорам, создавая хаос.
– Я это делала? – удивилась Ханичайл.
– Нет, насколько мне известно. Вы были тихой, как мышка, с того самого момента, как вас привезли сюда. Прошла почти неделя.
– Неделя? Вы хотите сказать, что я привязана к койке целую неделю? Но почему? Почему я здесь? Что я сделала?
– Все эти вопросы к доктору Лестеру, – ответила сестра, расправляя простыни. – Скоро будет утренний обход, так что вам осталось ждать недолго. Потом мы решим, снимать ли с вас эти ремни.
Через минуту в дверь просунулась голова доктора. Он вопросительно посмотрел на сестру, а затем на Ханичайл:
– Ну как она сегодня?
– Лучше, сэр. Она выглядит спокойно, – ответила сестра.
Он вошел в комнату и встал у койки, глядя на Ханичайл. Это был высокий мужчина с неопрятной седой шевелюрой, кустистыми черными бровями и невыразительным лицом.
– Чувствуете потребность сесть? – спросил он.
Она кивнула. Сестра быстро развязала ремни, и Ханичайл потянулась, распрямляя затекшие конечности.
– Сожалею, что нам пришлось это сделать, – сказал доктор Лестер, – но так было лучше для вас же.
– Вы думаете, что я могу убежать? Или причинить кому-нибудь вред?
– Мы решили, что вы можете нанести вред самой себе, – ответил доктор, заглянув в карту. – Вам пришлось пройти через трудное время. Вы помните, что с вами случилось?
– Убили мою мать. И это сделал Джек Делейни, – ответила Ханичайл дрогнувшим голосом.
Доктор вздохнул и покачал головой:
– Ваш отчим прав: вы нелогичны. И вы все еще продолжаете вести себя нелогично. Он подумал, что вам нужны тишина и покой, чтобы прийти в себя. Здесь как раз то самое место, Ханичайл.
– Это место для сумасшедших, не так ли? Джек Делейни сказал, что я свихнулась, и поместил меня сюда. Почему вы не хотите видеть правду? Он женился на моей матери только потому, что думал, что она богата. И стал моим опекуном, чтобы прибрать к рукам нефтяные деньги. Джек – убийца, и сейчас, когда он от меня отделался, может делать с ранчо Маунтджой все, что угодно.
Доктор многозначительно посмотрел на сестру и покачал головой:
– Сестра Греновски поможет вам принять ванну, а затем вы позавтракаете. После этого вам, возможно, будет разрешено немного погулять вокруг дома и посидеть в гостиной с другими пациентами. Компания пойдет вам на пользу. Возможно, завтра вам будет разрешено погулять по саду. Я здесь для того, чтобы помочь вам, Ханичайл. Вам остается только доверять мне.
Ханичайл хотелось закричать, чтобы ее выпустили отсюда, но она заметила многозначительный взгляд, которым обменялся доктор с сестрой, и поняла, что криком делу не поможешь. Они будут только покачивать головами и говорить: «Делейни был прав». Она должна действовать по возможности разумно, а не устраивать сцен, или они снова введут ей успокоительное.
– Будь хорошей девочкой, Ханичайл, – сказал доктор перед уходом, – и делай то, что тебе говорят. Пройдет время, и тебе здесь понравится.
Днем сестра Греновски вывела ее на прогулку. Ханичайл увидела высокие стены и охранников с собаками. Ее сердце упало. Она поняла, что выхода отсюда нет, и горько заплакала.
– Это всего лишь больница, как любая другая, – сказала сестра, успокаивая ее. – Многие наши пациенты боятся внешнего мира. Он представляет бпасность для них. Эти высокие стены и охрана не для вас, а для того, чтобы изолировать вас от внешнего мира.
Ее слова звучали так правдоподобно, что Ханичайл почти поверила им. Правда, она не боялась внешнего мира, она боялась оставаться здесь.
На следующий день доктор снова посетил ее.
– Я хочу домой, – сказала Ханичайл, умоляюще глядя на него. – Пожалуйста. Я не сумасшедшая. Вы должны сами это видеть.
– Последние несколько месяцев подействовали на вас травматически, – ответил доктор, улыбаясь. – Вас мучает тревога. Мистер Делейни беспокоится за вас. Он желает вам только хорошего. Вы должны оставаться здесь до тех пор, пока вам не станет лучше.
Ханичайл была в ловушке. Джек устранил ее со своего пути, как устранил Роузи. Сейчас он полностью завладел ранчо, и если нефть будет найдена, она будет принадлежать только ему. Ханичайл догадывалась, что Джек хорошо заплатил доктору, чтобы тот держал ее здесь. Надежда покинула ее, когда она осознала, что останется здесь навсегда.
Дни шли за днями, похожие один на другой, за исключением воскресений, когда все, кто ходил, посещали утренние службы в холодной маленькой деревянной церквушке, стоявшей в сотне ярдов от основного здания.
Каждое утро Ханичайл спрашивала, когда она сможет вернуться домой. Она умоляла врачей отпустить ее, говоря им, что она не сумасшедшая, но они только успокаивали ее и давали транквилизаторы или делали уколы, которые ослабляли ее волю и уводили от действительности.
Месяцы проходили в полной апатии. Ханичайл стала похожа на других женщин: она часами сидела в гостиной, уставившись в зарешеченное окно, по которому струились капли дождя, или на пламя в камине, который тщательно охранялся. Она даже перестала замечать буйных пациентов, сидевших привязанными к креслам, и тех, которые совершенно ослабли и сидели, громко хохоча неизвестно отчего. Она ни с кем не разговаривала. Какая в этом польза? – спрашивала она себя бесконечно долгими темными ночами, запертая в своей узкой комнатушке с зарешеченным окном, до которого она могла дотянуться, встав на цыпочки, чтобы увидеть верхушку росшего под окном каштана. Роузи была мертва, а ее вместо Джека заточили в тюрьму. Ей никогда не выбраться отсюда.
Шел снег, когда шесть месяцев спустя к ней приехал мистер Андерсен. Это было за неделю до Рождества. По стенам были развешаны разноцветные гирлянды, сделанные самими пациентами, которые уже давно забыли, что такое Рождество, а в холле стояла высокая голубая ель, запах которой распространялся по всей больнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Ханичайл тихо лежала, наблюдая за ней. Она вспомнила толстую женщину и то, что с ней случилось, и ей не хотелось, чтобы это повторилось снова. Она сказала себе, что должна казаться спокойной, говорить тихо и разумно. Она должна выяснить, как оказалась здесь.
Все еще привязанная к койке, она тихо лежала, ожидая, когда бледная женщина проснется.
Ночь стала сереть, когда женщина наконец потянулась и глубоко вздохнула. Зевая, она взглянула на часы:
– Прошло уже много времени.
Затем она посмотрела на свою пациентку, и их взгляды встретились.
Ханичайл спокойно сказала:
– Я ждала, когда вы проснетесь.
– Вы очень тактичны, юная леди, – заметила женщина. – А как вы себя сегодня чувствуете?
– Почему меня привязали?
– Чтобы вы хорошо отдохнули, дорогая. И чтобы вы не бродили по коридорам, создавая хаос.
– Я это делала? – удивилась Ханичайл.
– Нет, насколько мне известно. Вы были тихой, как мышка, с того самого момента, как вас привезли сюда. Прошла почти неделя.
– Неделя? Вы хотите сказать, что я привязана к койке целую неделю? Но почему? Почему я здесь? Что я сделала?
– Все эти вопросы к доктору Лестеру, – ответила сестра, расправляя простыни. – Скоро будет утренний обход, так что вам осталось ждать недолго. Потом мы решим, снимать ли с вас эти ремни.
Через минуту в дверь просунулась голова доктора. Он вопросительно посмотрел на сестру, а затем на Ханичайл:
– Ну как она сегодня?
– Лучше, сэр. Она выглядит спокойно, – ответила сестра.
Он вошел в комнату и встал у койки, глядя на Ханичайл. Это был высокий мужчина с неопрятной седой шевелюрой, кустистыми черными бровями и невыразительным лицом.
– Чувствуете потребность сесть? – спросил он.
Она кивнула. Сестра быстро развязала ремни, и Ханичайл потянулась, распрямляя затекшие конечности.
– Сожалею, что нам пришлось это сделать, – сказал доктор Лестер, – но так было лучше для вас же.
– Вы думаете, что я могу убежать? Или причинить кому-нибудь вред?
– Мы решили, что вы можете нанести вред самой себе, – ответил доктор, заглянув в карту. – Вам пришлось пройти через трудное время. Вы помните, что с вами случилось?
– Убили мою мать. И это сделал Джек Делейни, – ответила Ханичайл дрогнувшим голосом.
Доктор вздохнул и покачал головой:
– Ваш отчим прав: вы нелогичны. И вы все еще продолжаете вести себя нелогично. Он подумал, что вам нужны тишина и покой, чтобы прийти в себя. Здесь как раз то самое место, Ханичайл.
– Это место для сумасшедших, не так ли? Джек Делейни сказал, что я свихнулась, и поместил меня сюда. Почему вы не хотите видеть правду? Он женился на моей матери только потому, что думал, что она богата. И стал моим опекуном, чтобы прибрать к рукам нефтяные деньги. Джек – убийца, и сейчас, когда он от меня отделался, может делать с ранчо Маунтджой все, что угодно.
Доктор многозначительно посмотрел на сестру и покачал головой:
– Сестра Греновски поможет вам принять ванну, а затем вы позавтракаете. После этого вам, возможно, будет разрешено немного погулять вокруг дома и посидеть в гостиной с другими пациентами. Компания пойдет вам на пользу. Возможно, завтра вам будет разрешено погулять по саду. Я здесь для того, чтобы помочь вам, Ханичайл. Вам остается только доверять мне.
Ханичайл хотелось закричать, чтобы ее выпустили отсюда, но она заметила многозначительный взгляд, которым обменялся доктор с сестрой, и поняла, что криком делу не поможешь. Они будут только покачивать головами и говорить: «Делейни был прав». Она должна действовать по возможности разумно, а не устраивать сцен, или они снова введут ей успокоительное.
– Будь хорошей девочкой, Ханичайл, – сказал доктор перед уходом, – и делай то, что тебе говорят. Пройдет время, и тебе здесь понравится.
Днем сестра Греновски вывела ее на прогулку. Ханичайл увидела высокие стены и охранников с собаками. Ее сердце упало. Она поняла, что выхода отсюда нет, и горько заплакала.
– Это всего лишь больница, как любая другая, – сказала сестра, успокаивая ее. – Многие наши пациенты боятся внешнего мира. Он представляет бпасность для них. Эти высокие стены и охрана не для вас, а для того, чтобы изолировать вас от внешнего мира.
Ее слова звучали так правдоподобно, что Ханичайл почти поверила им. Правда, она не боялась внешнего мира, она боялась оставаться здесь.
На следующий день доктор снова посетил ее.
– Я хочу домой, – сказала Ханичайл, умоляюще глядя на него. – Пожалуйста. Я не сумасшедшая. Вы должны сами это видеть.
– Последние несколько месяцев подействовали на вас травматически, – ответил доктор, улыбаясь. – Вас мучает тревога. Мистер Делейни беспокоится за вас. Он желает вам только хорошего. Вы должны оставаться здесь до тех пор, пока вам не станет лучше.
Ханичайл была в ловушке. Джек устранил ее со своего пути, как устранил Роузи. Сейчас он полностью завладел ранчо, и если нефть будет найдена, она будет принадлежать только ему. Ханичайл догадывалась, что Джек хорошо заплатил доктору, чтобы тот держал ее здесь. Надежда покинула ее, когда она осознала, что останется здесь навсегда.
Дни шли за днями, похожие один на другой, за исключением воскресений, когда все, кто ходил, посещали утренние службы в холодной маленькой деревянной церквушке, стоявшей в сотне ярдов от основного здания.
Каждое утро Ханичайл спрашивала, когда она сможет вернуться домой. Она умоляла врачей отпустить ее, говоря им, что она не сумасшедшая, но они только успокаивали ее и давали транквилизаторы или делали уколы, которые ослабляли ее волю и уводили от действительности.
Месяцы проходили в полной апатии. Ханичайл стала похожа на других женщин: она часами сидела в гостиной, уставившись в зарешеченное окно, по которому струились капли дождя, или на пламя в камине, который тщательно охранялся. Она даже перестала замечать буйных пациентов, сидевших привязанными к креслам, и тех, которые совершенно ослабли и сидели, громко хохоча неизвестно отчего. Она ни с кем не разговаривала. Какая в этом польза? – спрашивала она себя бесконечно долгими темными ночами, запертая в своей узкой комнатушке с зарешеченным окном, до которого она могла дотянуться, встав на цыпочки, чтобы увидеть верхушку росшего под окном каштана. Роузи была мертва, а ее вместо Джека заточили в тюрьму. Ей никогда не выбраться отсюда.
Шел снег, когда шесть месяцев спустя к ней приехал мистер Андерсен. Это было за неделю до Рождества. По стенам были развешаны разноцветные гирлянды, сделанные самими пациентами, которые уже давно забыли, что такое Рождество, а в холле стояла высокая голубая ель, запах которой распространялся по всей больнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108