Пистолет у тебя есть, ми-и-истер?
- Нет.
- А у меня есть. - Он расхохотался. Остальные дети последовали его примеру.
Мы вышли из класса.
- Он сказал правду? - спросил я.
- Мы не разрешаем приносить сюда ни пистолеты, ни ножи. Эуклидис сейчас прячется, говорит, что полиция ищет его, чтобы убить. Якобы за то, что он украл курицу. Но похоже, он врет. Сюзанна подозревает, что он кого-то убил. За деньги.
- Двенадцатилетний киллер?!
- Да.
- Но что-то ведь вы собираетесь с этим делать?
- Оставим его здесь. Эти дети должны знать, что мы дадим им приют независимо от того, что они натворили. Иначе они перестанут нам доверять. Мне хотелось бы верить, что наши дети - ангелы, но это, увы, не так. Мы пытаемся вырвать их из порочного круга насилия, но у нас слишком мало возможностей. - Корделия тяжело вздохнула. - Знаете, кем хочет стать Эуклидис, когда вырастет?
Я мотнул головой.
- Полицейским.
Когда мы добрались до машины, я умирал от жары, пота, грязи и усталости. И черной, гнетущей депрессии. Меня мутило.
- Весь этот проект, все планы, они ничего не изменят, - буркнул я. - Пара дорог и несколько банок краски ничем не помогут этим детям.
Изабель вздохнула.
- Я знаю. Но это хоть какое-то начало. А начинать с чего-то приходится. - Через затемненные стекла она посмотрела вверх, в сторону лачуг. - В глубинах нашей народной души скрывается болезнь. Имя ей - насилие. Это как вирус. Он передается от поколения к поколению, от наркоторговца - полицейскому, от полицейского - ребенку. Корделия сражается с симптомами. Мне хочется верить, что проекты вроде Favela Bairro нацелены на искоренение причин. Но когда видишь ребят вроде Эуклидиса, руки опускаются. Порой я думаю: может, лучше стоит просто игнорировать проблему, не замечать ее - как это делают все остальные? Но… надо пытаться. Обязательно надо пытаться.
Я в деталях вспомнил жесткие глаза и улыбающуюся рожицу маленького, видавшего виды человечка и попытался представить: кем он станет, когда вырастет? Если успеет вырасти.
- Эуклидис… Странноватое имя для ребенка, тебе не кажется?
- Бразильцы по этой части очень изобретательны, - ответила Изабель, - особенно в фавелах. В приюте есть тощенький грязный малыш лет пяти, его зовут Маркос Аурелиу.
Я невольно улыбнулся, но улыбка тотчас же исчезла. Фавела нагнала на меня дикую тоску и - одновременно - разозлила. Как такое может существовать в, казалось бы, цивилизованной стране? Самих бразильцев вряд ли можно винить - ведь многие, как Корделия и Изабель, делают все, что в их силах. И все же я был зол на них - и зол на себя, словно я соучастник творившегося здесь произвола. А что я мог сделать? Да, сейчас бы мне пригодились простые ответы из моего наивного прошлого.
Фавела осталась позади, мы въезжали в зеленые кварталы, где за высокими стенами и железными воротами с системами электронного наблюдения прятались дома здешних богачей.
- Я восхищаюсь твоей сестрой, - вдруг вырвалось у меня.
- Я тоже восхищаюсь. И люблю ее. Но она дура. Дура!
Я изумленно повернулся к Изабель. Ее щеки пылали.
- Я знаю, что она делает доброе дело, множество добрых дел. Но все кончится тем, что ее убьют. Рано или поздно. Господи, может быть, когда у нее родится ребенок, она оставит все это…
- Кто убьет? Дети? Что ты говоришь такое?
- Нет, конечно, только не эти дети. Но ее могут просто взять и похитить! В Рио это сплошь и рядом случается. Слышал, что она говорила о полиции и эскадронах смерти? Думаешь, им нравится, что их жертвы ускользают от наказания? Корделия уже не раз получала письма с угрозами. Да и приют пробовали сжечь.
- И все же она не сдается, - я вспомнил решимость в глазах Корделии.
- Не сдается, - повторила Изабель. - Она говорит, что ее не посмеют тронуть. Положение отца и неизбежная шумиха в прессе невыгодны для этих бандитов. Общественное мнение будет не на их стороне.
- По-твоему, она права?
В глазах Изабель блеснули слезы.
- Я молюсь, чтобы так оно и было. Но однажды какой-нибудь ретивый полицейский может решить, что с него хватит.
- А твой отец не может ее остановить?
- Никто не может ее остановить. Ни он, ни ее муж. Пойми меня правильно. Не будь она моей сестрой, я бы считала, что она делает огромное дело и должна его продолжать. Но… она моя сестра.
Изабель смахнула слезинку.
- Я бы гордился такой сестрой.
Она взглянула на меня и слабо улыбнулась.
- Послушай… - я запнулся.
- Что?
- Ты не откажешься со мной сегодня поужинать?
7
Изабель ждала меня в холле гостиницы. На ней было то же черное платье, в котором она ходила на встречу с друзьями пару дней назад. Оно ей очень шло, подчеркивая стройную фигуру.
- Выпьем чего-нибудь на пляже? - предложил я.
- С удовольствием. Показывай дорогу.
Вдоль знаменитой Авенида Атлантика выстроились проститутки в обтягивающих шортах и с полосками ткани, едва прикрывавшими грудь. Они стояли, прислонившись к припаркованным у тротуара автомобилям, в надежде подцепить клиентов из проезжавших мимо машин. Мы остановились у одного из лотков, тянувшихся вдоль края пляжа, и заказали два пива.
Разговор не клеился. Пара попыток его завязать успехом не увенчалась. Я не мог понять, то ли Изабель чем-то обеспокоена, то ли просто не в настроении.
Малыш лет четырех с тонкими чертами лица и огромными глазами подошел к нам, предлагая купить жвачку. "Nao, obrigado", - сказал я и жестом показал, чтобы он уходил, но мальчонка не обратил на меня никакого внимания. Изабель что-то резко произнесла по-португальски. Ребенок, не говоря ни слова, отошел и направился к соседнему столику. Бармен, выйдя из-за прилавка, грозно хлопнул в ладоши. Малыш исчез.
Мы снова умолкли. Мальчонка был ровесником Оливера. Интересно, превратится ли он со временем в еще одного Эуклидиса, невозмутимого двенадцатилетнего киллера?
В этот момент женщина с оплывшим лицом и крашеными светлыми волосами, громко прихлебывавшая свой caipirinha за соседним столиком, шатаясь, поднялась. Она сделала несколько шагов, и ее вырвало прямо на песок.
- Пойдем отсюда. Я не зря всегда предпочитала Ипанему Копакабане.
Мы устроились в рыбном ресторанчике на краю пляжа Ипанема. Обстановка была живая, шумная, приятная, но из меню я понял разве что названия вин.
- Мне понравился твой отец. Очень симпатичный человек.
- Очень. Хотя он и доводит меня порой до белого каления.
- Ты хотела работать с финансами, чтобы быть похожей на него? - спросил я, наливая Изабель вина.
Она подняла голову. Казалось, она решает, насколько можно быть со мной откровенной. Я выдержал ее взгляд, хотя мне с трудом удалось сохранить на лице бесстрастное выражение.
Наконец Изабель улыбнулась.
- Нет. В университете я ненавидела все, что связано с финансами. И уж точно не собиралась подражать отцу. Меня тошнило от всего, что творилось вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
- Нет.
- А у меня есть. - Он расхохотался. Остальные дети последовали его примеру.
Мы вышли из класса.
- Он сказал правду? - спросил я.
- Мы не разрешаем приносить сюда ни пистолеты, ни ножи. Эуклидис сейчас прячется, говорит, что полиция ищет его, чтобы убить. Якобы за то, что он украл курицу. Но похоже, он врет. Сюзанна подозревает, что он кого-то убил. За деньги.
- Двенадцатилетний киллер?!
- Да.
- Но что-то ведь вы собираетесь с этим делать?
- Оставим его здесь. Эти дети должны знать, что мы дадим им приют независимо от того, что они натворили. Иначе они перестанут нам доверять. Мне хотелось бы верить, что наши дети - ангелы, но это, увы, не так. Мы пытаемся вырвать их из порочного круга насилия, но у нас слишком мало возможностей. - Корделия тяжело вздохнула. - Знаете, кем хочет стать Эуклидис, когда вырастет?
Я мотнул головой.
- Полицейским.
Когда мы добрались до машины, я умирал от жары, пота, грязи и усталости. И черной, гнетущей депрессии. Меня мутило.
- Весь этот проект, все планы, они ничего не изменят, - буркнул я. - Пара дорог и несколько банок краски ничем не помогут этим детям.
Изабель вздохнула.
- Я знаю. Но это хоть какое-то начало. А начинать с чего-то приходится. - Через затемненные стекла она посмотрела вверх, в сторону лачуг. - В глубинах нашей народной души скрывается болезнь. Имя ей - насилие. Это как вирус. Он передается от поколения к поколению, от наркоторговца - полицейскому, от полицейского - ребенку. Корделия сражается с симптомами. Мне хочется верить, что проекты вроде Favela Bairro нацелены на искоренение причин. Но когда видишь ребят вроде Эуклидиса, руки опускаются. Порой я думаю: может, лучше стоит просто игнорировать проблему, не замечать ее - как это делают все остальные? Но… надо пытаться. Обязательно надо пытаться.
Я в деталях вспомнил жесткие глаза и улыбающуюся рожицу маленького, видавшего виды человечка и попытался представить: кем он станет, когда вырастет? Если успеет вырасти.
- Эуклидис… Странноватое имя для ребенка, тебе не кажется?
- Бразильцы по этой части очень изобретательны, - ответила Изабель, - особенно в фавелах. В приюте есть тощенький грязный малыш лет пяти, его зовут Маркос Аурелиу.
Я невольно улыбнулся, но улыбка тотчас же исчезла. Фавела нагнала на меня дикую тоску и - одновременно - разозлила. Как такое может существовать в, казалось бы, цивилизованной стране? Самих бразильцев вряд ли можно винить - ведь многие, как Корделия и Изабель, делают все, что в их силах. И все же я был зол на них - и зол на себя, словно я соучастник творившегося здесь произвола. А что я мог сделать? Да, сейчас бы мне пригодились простые ответы из моего наивного прошлого.
Фавела осталась позади, мы въезжали в зеленые кварталы, где за высокими стенами и железными воротами с системами электронного наблюдения прятались дома здешних богачей.
- Я восхищаюсь твоей сестрой, - вдруг вырвалось у меня.
- Я тоже восхищаюсь. И люблю ее. Но она дура. Дура!
Я изумленно повернулся к Изабель. Ее щеки пылали.
- Я знаю, что она делает доброе дело, множество добрых дел. Но все кончится тем, что ее убьют. Рано или поздно. Господи, может быть, когда у нее родится ребенок, она оставит все это…
- Кто убьет? Дети? Что ты говоришь такое?
- Нет, конечно, только не эти дети. Но ее могут просто взять и похитить! В Рио это сплошь и рядом случается. Слышал, что она говорила о полиции и эскадронах смерти? Думаешь, им нравится, что их жертвы ускользают от наказания? Корделия уже не раз получала письма с угрозами. Да и приют пробовали сжечь.
- И все же она не сдается, - я вспомнил решимость в глазах Корделии.
- Не сдается, - повторила Изабель. - Она говорит, что ее не посмеют тронуть. Положение отца и неизбежная шумиха в прессе невыгодны для этих бандитов. Общественное мнение будет не на их стороне.
- По-твоему, она права?
В глазах Изабель блеснули слезы.
- Я молюсь, чтобы так оно и было. Но однажды какой-нибудь ретивый полицейский может решить, что с него хватит.
- А твой отец не может ее остановить?
- Никто не может ее остановить. Ни он, ни ее муж. Пойми меня правильно. Не будь она моей сестрой, я бы считала, что она делает огромное дело и должна его продолжать. Но… она моя сестра.
Изабель смахнула слезинку.
- Я бы гордился такой сестрой.
Она взглянула на меня и слабо улыбнулась.
- Послушай… - я запнулся.
- Что?
- Ты не откажешься со мной сегодня поужинать?
7
Изабель ждала меня в холле гостиницы. На ней было то же черное платье, в котором она ходила на встречу с друзьями пару дней назад. Оно ей очень шло, подчеркивая стройную фигуру.
- Выпьем чего-нибудь на пляже? - предложил я.
- С удовольствием. Показывай дорогу.
Вдоль знаменитой Авенида Атлантика выстроились проститутки в обтягивающих шортах и с полосками ткани, едва прикрывавшими грудь. Они стояли, прислонившись к припаркованным у тротуара автомобилям, в надежде подцепить клиентов из проезжавших мимо машин. Мы остановились у одного из лотков, тянувшихся вдоль края пляжа, и заказали два пива.
Разговор не клеился. Пара попыток его завязать успехом не увенчалась. Я не мог понять, то ли Изабель чем-то обеспокоена, то ли просто не в настроении.
Малыш лет четырех с тонкими чертами лица и огромными глазами подошел к нам, предлагая купить жвачку. "Nao, obrigado", - сказал я и жестом показал, чтобы он уходил, но мальчонка не обратил на меня никакого внимания. Изабель что-то резко произнесла по-португальски. Ребенок, не говоря ни слова, отошел и направился к соседнему столику. Бармен, выйдя из-за прилавка, грозно хлопнул в ладоши. Малыш исчез.
Мы снова умолкли. Мальчонка был ровесником Оливера. Интересно, превратится ли он со временем в еще одного Эуклидиса, невозмутимого двенадцатилетнего киллера?
В этот момент женщина с оплывшим лицом и крашеными светлыми волосами, громко прихлебывавшая свой caipirinha за соседним столиком, шатаясь, поднялась. Она сделала несколько шагов, и ее вырвало прямо на песок.
- Пойдем отсюда. Я не зря всегда предпочитала Ипанему Копакабане.
Мы устроились в рыбном ресторанчике на краю пляжа Ипанема. Обстановка была живая, шумная, приятная, но из меню я понял разве что названия вин.
- Мне понравился твой отец. Очень симпатичный человек.
- Очень. Хотя он и доводит меня порой до белого каления.
- Ты хотела работать с финансами, чтобы быть похожей на него? - спросил я, наливая Изабель вина.
Она подняла голову. Казалось, она решает, насколько можно быть со мной откровенной. Я выдержал ее взгляд, хотя мне с трудом удалось сохранить на лице бесстрастное выражение.
Наконец Изабель улыбнулась.
- Нет. В университете я ненавидела все, что связано с финансами. И уж точно не собиралась подражать отцу. Меня тошнило от всего, что творилось вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89