Но далеко не профессионально. Самоучка, он работал не в едином стиле, а выполнял произвольный набор приемов из нескольких видов восточных единоборств. Причем в его системе не было ни одного элемента зашиты, все только для нападения на неподготовленного противника.
Я остановил машину у ворот, на которых блестела золотом вывеска «ТОО «Биддинг» и чуть пониже – уточняющая табличка «Временная резиденция», посигналил.
Парень набросил на плечи полотенце, разрисованное под старую сторублевку, и пошел к воротам. Кинул взгляд на передний номерной знак, одобрительно кивнул, вышел в калитку и наклонился к опущенному стеклу. Он тяжело дышал, от него остро пахло потом и вчерашним вином. Вином, наверное, и от меня пахло. И кошкой к тому же.
– Салям, – сказал он.
– Боржом, – ответил я.
– В чем дело? – Он отступил на шаг. – Что ты говоришь?
– Обычно – что думаю. Ты такой же Салям, как я Боржом. Не придуривайся.
– Слушай, человек. – Он положил руку на крышу машины и опять нагнулся ко мне. – Ты просил у нас помощи…
– Я у вас ничего не просил. Где Лариса?
Он ухмыльнулся золотым зубом.
– Здесь, все здесь. Приехал вовремя, к завтраку. Будешь гостем. Идем.
– Куда машину поставить?
– Оставь здесь, в нашей зоне не тронут.
По дорожке, мощенной диким камнем, Серый и Рустам направились к дому и вошли в просторный будущий холл. Интерьер его разочаровывал: наспех, неаккуратно обитые дешевым пластиком стены, мебель, собранная из канцелярских отходов, чуть ли не старинных времен вокзальный диван с выжженными буквами «МПС» на спинке, голые лампочки… А воображение рисовало бра в виде факелов, под потолком с открытыми дубовыми балками – тележные колеса на цепях со свечами, тяжелый стол, скамьи под грубыми цветными покрывалами, камин, мерцающий алыми углями.
Правда, на окнах уже висели тяжелые резные ставни. И стол был, накрытый изобильно: дорогие, благородно потемневшие приборы, салфетки в кольцах, деревянное ведерко со льдом и шампанским (с утра-то!). «Ну вот я и в Хопре!» – усмехнулся про себя Серый,
Во главе стола сидел узбек или таджик – смуглое узкоглазое лило, стрижен наголо, одет в хороший европейский костюм, но в тюбетейке. Он с восточной улыбкой смотрел Серому в глаза. Еще четверо, повернувшись к двери, тоже бесцеремонно разглядывали его.
Двоих Серый узнал – «милиционеры» Митрохин с Голубковым – и весьма убедительно застыл на пороге, даже попятился чуток, пока его не остановил толчок твердой ладони Рустама, все время остававшегося за спиной.
Узкоглазый встал, назвался Сабиром Абдукаримовичем и широко повел рукой от сердца:
– Прошу к столу, уважаемый. Мы всегда рады гостям. И ты извини, дорогой, за проверку. Предосторожность. Время такое: не сразу узнаешь – кто друг, кто враг. Кого за стол посадить, а кого и к стенке поставить,
– Не надо было деру давать, – угрожающе упрекнул Митрохин. – Успеешь еще.
– У меня в багажнике, – попытался смущенно оправдываться Серый…
– Что у тебя было в багажнике, нам хорошо известно. И что будет – тоже, – напористо заметил Сабир, щуря глаза до щелочек. – А вот что сам ты за человек – надо узнать. Гридин за тебя просил.
– Еще бы, – усмехнулся Серый.
Рустам, включив свет, плотно закрыл ставни.
– Так уютнее, – с улыбкой пояснил Сабир. – И не помешает никто. Так что ты за человек, Сергеев? Чем живешь?
– Живу сам по себе, – ответил Серый, разворачивая салфетку. – Никому не должен. Ни перед кем не отчитываюсь. Свободный художник.
– И что же ты рисуешь, художник?
– А за что хорошо платят, то и рисую. – Ел и пил Серый с аппетитом, чему и сам немало дивился. – Там срисовал, еще где-нибудь. Глядишь, и пригодилось. Только не понимаю, зачем Гридин беспокоился. Ведь вам…
– Узнаешь, – прервал его Сабир, вытирая рот и руки. – Засиделись мы. Который час набежал, Сергеев?
Серый привстал, довольно резко, но сидевшие по обе стороны от него Митрохин с Голубковым удержали его, зажали руки. Рустам отщелкнул браслет часов, снял их с руки Серого и протянул Сабиру.
– Прочти сам, Рустамчик, – вежливо попросил Сабир. – По-русски я тяжело читаю.
Рустам повернул часы циферблатом вниз и с выражением прочел: «Капитану Сергееву А. Д. за отличную службу по охране правопорядка от МВД СССР».
Двусмысленная надпись, что ни говори.
Держали меня крепко. Голубков даже обхватил горло сгибом руки. Сабир улыбался – закрыв глаза, открыв зубастый рот. Рустам злорадно покачивал перед моим лицом часы:
– А казачок-то – засланный.
В голове промелькнула почти забытая фраза: «Врешь ты все, я чувствую». Не эти ли ушки из-за пенька торчат? Отблагодарила, Поганка. Первая любовь.
– Ну, последнее твое слово, человек, – сказал Рустам. – Объяснись. Если сможешь.
Не люблю врать, все-таки я немножечко честный. Тем более и нужды сейчас в этом нет. А уж если врать, то желательно ближе к истине. Тогда ложь будет убедительнее, да и предпочтительнее.
– Отпусти, – хрипло проговорил я. – Чего вцепились? Мои часы, не трофейные.
– В ментовке служишь, значит? Художник! Срисовать нас задумал?
– Служил, – прохрипел я. – Погнали.
– Что же сразу не признался? – ещесильнее улыбнулся Сабир.
– И вы бы меня сразу полюбили?
Сабир перестал улыбаться. Голубков ослабил хватку.
– А за что тебя выперли? – спросил он.
– За измену Родине.
– Шутить потом будешь. Если сможешь.
– По служебно-политическому несоответствию.
– Не иначе – коммунист? Смотри-ка, Сабир, товарищ по партии тебе объявился! – злобно обрадовался Рустам. Он вообще с Сабиром довольно развязно себя вел. Непонятно. – Соратник боевой. Только чином пониже: ты же в секретарях райкома ходил, верно?
Меня отпустили. Напряжение спало. Потеплело за столом. Митрохин распахнул ставни, и в комнату хлынуло осеннее солнце. Рустам опустил часы в карман:
– Поношу пока. Такими часами от гаишников хорошо отбиваться. Разорили совсем, справедливые поборники.
– Они ж именные, – напомнил я.
– Так и документы твои у меня, – усмехнулся Рустам. – А где ты потом трудился? Не скрывай. Чистая совесть – крепкий сон.
– Частным розыском занимался…
– По чужим постелям шарил? – осклабился Рустам.
– Случалось… Потом в охране. – Они переглянулись. Я назвал несколько фирм, где могли дать обо мне соответствующие отзывы. – Надоело кусочничать. Больших денег хочу. И сразу.
– Я тоже, – усмехнулся Сабир.
– Все вы такие – коммуняки, – презрительно проворчал сквозь зубы Рустам (розовый демократ в душе). – Вам – все и сразу.
С верхнего этажа, беззаботно стуча каблуками по ступеням лестницы и мелькая коленками, спустилась Лариса.
– О! Какой гость! Привет тебе! Как спалось?
– Прекрасно. Такую поганку во сне видел. По лесу бегает и стучит.
– Лара, – беря ее под руку, указал на меня Рустам, – коллега твой, тоже мент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Я остановил машину у ворот, на которых блестела золотом вывеска «ТОО «Биддинг» и чуть пониже – уточняющая табличка «Временная резиденция», посигналил.
Парень набросил на плечи полотенце, разрисованное под старую сторублевку, и пошел к воротам. Кинул взгляд на передний номерной знак, одобрительно кивнул, вышел в калитку и наклонился к опущенному стеклу. Он тяжело дышал, от него остро пахло потом и вчерашним вином. Вином, наверное, и от меня пахло. И кошкой к тому же.
– Салям, – сказал он.
– Боржом, – ответил я.
– В чем дело? – Он отступил на шаг. – Что ты говоришь?
– Обычно – что думаю. Ты такой же Салям, как я Боржом. Не придуривайся.
– Слушай, человек. – Он положил руку на крышу машины и опять нагнулся ко мне. – Ты просил у нас помощи…
– Я у вас ничего не просил. Где Лариса?
Он ухмыльнулся золотым зубом.
– Здесь, все здесь. Приехал вовремя, к завтраку. Будешь гостем. Идем.
– Куда машину поставить?
– Оставь здесь, в нашей зоне не тронут.
По дорожке, мощенной диким камнем, Серый и Рустам направились к дому и вошли в просторный будущий холл. Интерьер его разочаровывал: наспех, неаккуратно обитые дешевым пластиком стены, мебель, собранная из канцелярских отходов, чуть ли не старинных времен вокзальный диван с выжженными буквами «МПС» на спинке, голые лампочки… А воображение рисовало бра в виде факелов, под потолком с открытыми дубовыми балками – тележные колеса на цепях со свечами, тяжелый стол, скамьи под грубыми цветными покрывалами, камин, мерцающий алыми углями.
Правда, на окнах уже висели тяжелые резные ставни. И стол был, накрытый изобильно: дорогие, благородно потемневшие приборы, салфетки в кольцах, деревянное ведерко со льдом и шампанским (с утра-то!). «Ну вот я и в Хопре!» – усмехнулся про себя Серый,
Во главе стола сидел узбек или таджик – смуглое узкоглазое лило, стрижен наголо, одет в хороший европейский костюм, но в тюбетейке. Он с восточной улыбкой смотрел Серому в глаза. Еще четверо, повернувшись к двери, тоже бесцеремонно разглядывали его.
Двоих Серый узнал – «милиционеры» Митрохин с Голубковым – и весьма убедительно застыл на пороге, даже попятился чуток, пока его не остановил толчок твердой ладони Рустама, все время остававшегося за спиной.
Узкоглазый встал, назвался Сабиром Абдукаримовичем и широко повел рукой от сердца:
– Прошу к столу, уважаемый. Мы всегда рады гостям. И ты извини, дорогой, за проверку. Предосторожность. Время такое: не сразу узнаешь – кто друг, кто враг. Кого за стол посадить, а кого и к стенке поставить,
– Не надо было деру давать, – угрожающе упрекнул Митрохин. – Успеешь еще.
– У меня в багажнике, – попытался смущенно оправдываться Серый…
– Что у тебя было в багажнике, нам хорошо известно. И что будет – тоже, – напористо заметил Сабир, щуря глаза до щелочек. – А вот что сам ты за человек – надо узнать. Гридин за тебя просил.
– Еще бы, – усмехнулся Серый.
Рустам, включив свет, плотно закрыл ставни.
– Так уютнее, – с улыбкой пояснил Сабир. – И не помешает никто. Так что ты за человек, Сергеев? Чем живешь?
– Живу сам по себе, – ответил Серый, разворачивая салфетку. – Никому не должен. Ни перед кем не отчитываюсь. Свободный художник.
– И что же ты рисуешь, художник?
– А за что хорошо платят, то и рисую. – Ел и пил Серый с аппетитом, чему и сам немало дивился. – Там срисовал, еще где-нибудь. Глядишь, и пригодилось. Только не понимаю, зачем Гридин беспокоился. Ведь вам…
– Узнаешь, – прервал его Сабир, вытирая рот и руки. – Засиделись мы. Который час набежал, Сергеев?
Серый привстал, довольно резко, но сидевшие по обе стороны от него Митрохин с Голубковым удержали его, зажали руки. Рустам отщелкнул браслет часов, снял их с руки Серого и протянул Сабиру.
– Прочти сам, Рустамчик, – вежливо попросил Сабир. – По-русски я тяжело читаю.
Рустам повернул часы циферблатом вниз и с выражением прочел: «Капитану Сергееву А. Д. за отличную службу по охране правопорядка от МВД СССР».
Двусмысленная надпись, что ни говори.
Держали меня крепко. Голубков даже обхватил горло сгибом руки. Сабир улыбался – закрыв глаза, открыв зубастый рот. Рустам злорадно покачивал перед моим лицом часы:
– А казачок-то – засланный.
В голове промелькнула почти забытая фраза: «Врешь ты все, я чувствую». Не эти ли ушки из-за пенька торчат? Отблагодарила, Поганка. Первая любовь.
– Ну, последнее твое слово, человек, – сказал Рустам. – Объяснись. Если сможешь.
Не люблю врать, все-таки я немножечко честный. Тем более и нужды сейчас в этом нет. А уж если врать, то желательно ближе к истине. Тогда ложь будет убедительнее, да и предпочтительнее.
– Отпусти, – хрипло проговорил я. – Чего вцепились? Мои часы, не трофейные.
– В ментовке служишь, значит? Художник! Срисовать нас задумал?
– Служил, – прохрипел я. – Погнали.
– Что же сразу не признался? – ещесильнее улыбнулся Сабир.
– И вы бы меня сразу полюбили?
Сабир перестал улыбаться. Голубков ослабил хватку.
– А за что тебя выперли? – спросил он.
– За измену Родине.
– Шутить потом будешь. Если сможешь.
– По служебно-политическому несоответствию.
– Не иначе – коммунист? Смотри-ка, Сабир, товарищ по партии тебе объявился! – злобно обрадовался Рустам. Он вообще с Сабиром довольно развязно себя вел. Непонятно. – Соратник боевой. Только чином пониже: ты же в секретарях райкома ходил, верно?
Меня отпустили. Напряжение спало. Потеплело за столом. Митрохин распахнул ставни, и в комнату хлынуло осеннее солнце. Рустам опустил часы в карман:
– Поношу пока. Такими часами от гаишников хорошо отбиваться. Разорили совсем, справедливые поборники.
– Они ж именные, – напомнил я.
– Так и документы твои у меня, – усмехнулся Рустам. – А где ты потом трудился? Не скрывай. Чистая совесть – крепкий сон.
– Частным розыском занимался…
– По чужим постелям шарил? – осклабился Рустам.
– Случалось… Потом в охране. – Они переглянулись. Я назвал несколько фирм, где могли дать обо мне соответствующие отзывы. – Надоело кусочничать. Больших денег хочу. И сразу.
– Я тоже, – усмехнулся Сабир.
– Все вы такие – коммуняки, – презрительно проворчал сквозь зубы Рустам (розовый демократ в душе). – Вам – все и сразу.
С верхнего этажа, беззаботно стуча каблуками по ступеням лестницы и мелькая коленками, спустилась Лариса.
– О! Какой гость! Привет тебе! Как спалось?
– Прекрасно. Такую поганку во сне видел. По лесу бегает и стучит.
– Лара, – беря ее под руку, указал на меня Рустам, – коллега твой, тоже мент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22