Он заметил, что она подсматривает за ним, и, когда застегнул ремень на поясе, то опустился возле нее на колени.
— Видишь, я же говорил, что ты колдунья.
Зарывшись лицом в меха, он поцеловал ее грудь, ее пупок, ее подбородок.
— Можешь оставить две вещи из своего имущества, какие хочешь, прежде чем я сожгу остальные.
Ей казалось, что он особенно не задумывался о значении тех вещей, которые она хранила, находясь в монастыре, но она его за это и не винила.
Его голос смягчился, и он вкрадчиво сказал:
— Могу ли я что-либо еще сделать для тебя?
Откажись от своей страсти к сражениям, — мгновенно всплыло в ее мозгу, но этого она не сказала. Эдлин была слишком умна для того, чтобы даже в столь удачный момент требовать невозможного.
— Нет, разве что ты сможешь вернуть сию секунду моих сыновей из паломничества, — пробормотала она.
— Они же должны вернуться совсем скоро или я ошибаюсь? — спросил Хью. — Ничего, мы их подождем.
Поразительно, но ей раньше не приходило в голову, что Хью не будет ждать.
— Знаю, но… хочу видеть их теперь. — Она неожиданно расплакалась, как маленький ребенок, и тут же замерла в ожидании, что Хью станет над ней смеяться.
Вместо этого он подоткнул одеяла вокруг ее плеч.
— Поспи. Не думай об этом. Я обо всем позабочусь. Я еще выиграю наше сражение, миледи. В этом ты никогда не должна сомневаться, — добавил он, улыбаясь.
Спокойствие и уверенность мигом исчезли, и она запальчиво воскликнула:
— Не раньше, чем наступит тот день, когда ты станешь ценить мир так же, как ты любишь звон мечей!
— Борьба за правое дело — это достойное занятие, — спркойно продолжал настаивать он.
— Есть не один, а много способов выиграть сражение, милорд. И для этого вовсе не следует проливать столько крови. Только подожди, — она вздохнула, — и я это докажу.
* * *
— Ах! — Эдлин рылась в метке со своими вещами и наконец вытащила те две самые дорогие ей, памятные вещи. Она вытерла этими кусочками ткани лицо и вдохнула хранимый ими аромат. Потом она бережно сложила их и спрятала в уголок.
Но что-то у нее должно было все-таки остаться, хотя бы для того, чтобы прикрыть наготу. Верхней одежды, которую она нашла небрежно брошенной на скамье, явно недостаточно. Хью взял с нее слово больше ничего не оставлять из того, что лежало в мешке, но ведь он, наверное, не имел в виду, чтобы она ходила нагишом.
Сделав этот разумный вывод, она достала из мешка свое старенькое коричневое платье, которое носила каждый день в монастырском хранилище, и оделась.
Теперь она готова… к чему, собственно? Полдень давно прошел, так что она подкрепилась хлебом и элем, которые ожидали ее на столе. Покончив с едой, она постояла посреди шатра в нерешительности. Уйти или остаться? Если она выйдет, то не станут ли люди Хью усмехаться, глядя на нее, когда она пойдет по лагерю, и зубоскалить над тем, что она так поздно встала? Может быть и хуже того. Не станут ли они неодобрительно отворачиваться при ее появлении, считая, что вдова Робина недостойна быть женой их лорда?
И что она сможет объяснить в монастыре, когда туда явится? Она растянула на сундуке в прошлом роскошное подвенечное платье. Вот, пожалуйста, пятнышко на подоле. Хуже того, что скажут монахини? И что делать с зелеными травяными пятнами на белых чулках и грязью на расписных кожаных туфлях? Монахини с такой радостью одолжили ей эту одежду, движимые чувствами благотворительности. А как она станет возвращать все это в виде лохмотьев? Монахини, разумеется, станут ее поучать. Они даже могут начать сторониться ее, и поделом. Ткачество и шитье одежды занимали каждую свободную минуту дня любой женщины, а она так безрассудно испортила один из наикрасивейших предметов рукоделия во время своих полночных бесцельных прогулок по лесу.
Может быть, Хью прошлой ночью и удовлетворил свое чувство мести. Но она, чем она отплатит монахиням за нанесенный им ущерб? Она снова в тисках нищеты. У нее ничего нет.
— Миледи!
Грубоватый голос Уортона за дверным клапаном шатра заставил ее вздрогнуть. Она уже подавила в себе страх перед ним — так ей по крайней мере казалось. Но воспоминания о его угрозах в начале их знакомства все еще, оказывается, жили в ней, и, может быть, ее похищение наемниками воскресило эти воспоминания с прежней силой..
— Миледи! — Его голос прозвучал уже несколько более нетерпеливо. — Я принес кое-что из одежды для вас.
Справившись с овладевшим ею беспокойстврм, она поспешила отвести дверной клапан назад. Лагерь, открывшийся в проеме, казался опустевшим.
Уортон взглянул на ее одежду с омерзением.
— Я полагал, что милорд велел оставить из того мешка только две вещи. Именно эти?!
— Но мне же надо было во что-то одеться!
— Ну, если вам угодно называть это одеждой… — Шерстяной мешок, очень похожий на прежний, стоял у его ног, и он сунул его ей в руки. — Вот. От хозяина с наилучшими пожеланиями.
Он говорил вполне галантно, но под конец испортил все добавлением:
— Лучше всего, если вы сбросите с себя это уродливое платье и поскорее выкинете его мне через порог вместе с тем мешком, покуда хозяин не вернулся. Не то он поступит так, как я его учил. Станет держать вас голой и с дитем.
— Ты ему это сказал? — возмутилась Эд-лин.
— Это единственный способ удержать такую женщину, как вы, от неприятностей. — Отвернувшись в сторону, он пробормотал: — И часу не прошло, как поженились, так вас тут же и украли.
— Ну не по моей же вине, — бросила она ему вслед.
Он пожал плечами.
— Не мое это дело…
И он издал губами такой звук, что его можно было принять за исходивший из другого места.
— Какое глупое ребячество! — сказала она, придав своему голосу материнские нотки, но Уортон только глумливо хохотнул.
Из-за какого-то шатра выглянула голова, и она поняла, что некоторые оруженосцы в лагере все же остались. Но куда делись все рыцари?
Впрочем, неважно. Ее неясное замешательство все еще сохранялось, и она поторопилась нырнуть обратно в шатер. Стоя у стола, она вывернула на него содержимое мешка. У нее перехватило дыхание. В тусклом свете дня ткани платьев сверкали всеми цветами радуги. И Уортон лапал своими руками всю эту красоту. Ах, как восхитительно! Платья из тонких сортов шерсти. Смены белья, такие же великолепные, как та, что она испачкала в предыдущую ночь. И туфли. Туфли всех размеров.
Она попятилась от них, будто они были живыми змеями.
— Уортон, — прошептала она. Затем громче: — Уортон! — Она выбежала наружу, отыскивая глазами слугу Хью.
Она нашла его сидящим на корточках возле костра и латающим дырку на черных мужских грубых чулках. Подойдя к нему, она схватила его за борта камзола.
— Каким образом ты достал одежду?! — требовательно спросила она.
— Миледи, почему вы спрашиваете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99