- А потом тебе лучше будет отправиться в постель и немного поспать. А уволиться ты сможешь и завтра, здесь можно не спешить. - Сказав это, Каллен повернулся к пастору: - В прошлой войне он был контужен разрывом снаряда. А я всю эту неделю заставлял его работать без передышки, и это не могло не сказаться на его нервной системе, - пояснил он.
- Заставлять человека работать до изнеможения - это совсем не в духе высшей христианской морали, - ответил на это пастор.
- Вот как? Тогда я - не христианин.
- Полноте, Каллен! Помните, я слышу вас.
Стальной король пошел на попятную:
- На этом-то вы и строите свой расчет! Мне нравится это в вас, Прюитт. Я скорее похож на лысого орла, чем на христианина, но если вы думаете, что это тревожит меня… Ну что, чувствуете себя получше, Бен?
- Гораздо лучше, - отозвался Килборн. Его щеки порозовели, в глазах появился здоровый блеск. - Я знал, что приступ приближается. Можно мне еще глоток портвейна?
Каллен снова наполнил стакан и протянул его Килборну.
- Благодарю! - Килборн сделал несколько жадных глотков. - Нет, у вас, несомненно, есть какие-то рудименты порядочности, - сказал он затем.
Каллен никогда не смеялся. Но сейчас огонь его глаз стал мягче, а взгляд сделался менее сосредоточенным.
- Слагая с себя обязанности моего секретаря, вы даете мне рекомендацию, да?
Килборн кивнул:
- Можете считать и так. Я со своей стороны не прошу никаких рекомендаций. Я ни на что не гожусь.
- Вы вот что: идите и ложитесь спать. Можете отдыхать завтра весь день. С этой работой мы покончили.
Если вы хотите…
- Покончили? - Секретарь стального короля издал высокий, похожий на птичий крик горловой звук. - Вы хотели сказать, мы начали ее. Мы способствовали тому, чтобы она началась. Я болен и знаю это. Я болен, иначе и быть не может. По своей натуре я совсем не мягкий человек, я такой же жесткий, как и вы. Я полагаю, что это - последствия той проклятой контузии, но в любом случае я болен и ни на что не гожусь. Может показаться смешным, но вплоть до сегодняшнего вечера я не понимал, что мы натворили. Я не виню вас, не виню никого. Какого черта? Продолжайте печатать свои газеты, выпускать свои кинофильмы, раскручивайте радиопрограммы, убеждающие идиотов идти и подставлять свои головы под пули ради того, чтобы акции ваших сталелитейных заводов поднялись еще на три пункта. Это ваша игра. Я помогал вам ее вести, только вот сегодня мне стало тошно. Завтра будет голосование, и ничего переиграть уже нельзя, я только сейчас понял это. Я имею в виду не ужасы войны, просто хочу сказать, как все это глупо. А может, я имею в виду как раз ужасы войны и, поскольку я болен, сам не знаю, что имею в виду…
Тут Килборн прервал свою речь, чтобы сделать глоток портвейна, рука, в которой он сжимал бокал, заметно дрожала.
- Могу ли я попросить еще вина? - спросил он.
Наливая ему вина, стальной магнат с настоящей теплотой, которую не смогли победить его обычные грубость и черствость, отметил:
- Бен, единственное, что вам сейчас нужно, - это хорошо выспаться. Вот, выпейте, но больше вам нельзя, а то не сможете заснуть…
Со стороны письменного стола раздался басовитый гудок зуммера. Двигаясь как автомат, Килборн стал подниматься с кресла, но Каллен усадил его обратно, а затем подошел к телефонам и поднял трубку белого аппарата.
Положив руку на плечо Килборна, пастор стал вслушиваться в разговор вместе с ним.
- …Нет, это Каллен… Вормен? Продолжайте… Хорошо… Хорошо… Меня это не удивляет, за что же, по-вашему, мы платим вам деньги?.. Тилни? Он не сможет изменить ход событий…
Далее разговор продолжался в том же духе. Десять минут спустя стальной король повесил трубку, а когда он вновь повернулся к пастору и секретарю, огонь в его глазах свидетельствовал о страстях, снова переживаемых этим человеком.
- Боже, благослови Америку! - произнес Бен Килборн и залпом допил вино.
Волевой подбородок пастора подался вперед.
- Это война?
Каллен кивнул.
- Завтра, - сказал он, а затем посмотрел на часы и поправил себя: - То есть сегодня.
Пастор глубоко вздохнул:
- В этом случае нам всем нужно обратиться к Богу. - Он откашлялся, прочищая горло. - Каллен, пришло время мне срочно заняться своим выступлением.
Боюсь, оно не будет столь же эффективным, как публикация мистера Килборна. - Пастор, казалось, забыл придать своему голосу звучность, необходимую оратору, и речь его стала порывистой.
- Прюитт, вам предстоит выступление? - спросил Каллен. - Может, сначала выпьете молока?
- Нет, спасибо. Или ладно, я выпью его. Я не могу должным образом настроиться на героический лад, попивая молоко. Каллен, я заглянул к вам этим вечером, чтобы сказать вам кое-что, просто я не мог сделать это ранее. - Пастор отпил на треть молока из своего стакана. - Вы, конечно, знаете, все прошлые пять воскресений я молился о том, чтобы не было войны. Вы знаете, как я страшусь войны.
Каллен кивнул:
- Такая уж у вас работа. Это обстоятельство может повлиять на сумму, которую я проставлю в моем пасхальном чеке?
- Нет. На некоторые чеки это уже повлияло. Но не на ваш. С вами приятно иметь дело, и вы - неплохой человек. Я тоже. Вот именно это я и пришел сказать вам. Если завтра, то есть уже сегодня, будет объявлено о начале войны, я хорошо представляю себе, чего будет ждать от меня моя конгрегация, включая вас. Она ожидает, что в следующее воскресенье я скажу в своей проповеди, мол, мне стало известно, что Господь изменил свое мнение. Так вот, Он не менял своего мнения, равно как и я. Я всегда буду против войны и всегда буду говорить об этом.
- Вот как? - отреагировал на это Каллен. - Но тогда мы вышвырнем вас отсюда.
- Я скажу то, что сказал.
- Может быть. До воскресенья еще целых шесть дней. Да ерунда это, Прюитт, ведь вы же совершите самоубийство.
- Разумеется. Но вот вам моя полная исповедь: трудность моего выбора носит не духовный и не эмоциональный характер, это скорее проблема интеллектуального плана. Ее точно определил мистер Килборн - все очень глупо. Мой выбор - не между жизнью и смертью; мой выбор между самоубийством - духовным или физическим. Я всегда буду противником войны. Именно это мне и хотелось сказать вам, Каллен, а также предупредить, что я далеко не одинок. Вполне возможно, вас ожидают беды, о существовании которых вы сейчас и не подозреваете. Вам потребуется мужество. У меня оно есть.
Каллен пристально смотрел на пастора.
- Дело не в мужестве, а в опасении промочить ноги, - сказал он. - Вы мне нравитесь, Прюитт, но все же не следует сваливать все на нас. Выспитесь хорошенько, утро вечера мудренее. Приходите завтра. Я буду весь день занят, но пообедаю дома. Моя жена позвонит вам. - Затем Каллен обратился к своему секретарю: - Бен, вы тоже нуждаетесь в хорошем отдыхе. Поднимайтесь к себе и ныряйте в койку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
- Заставлять человека работать до изнеможения - это совсем не в духе высшей христианской морали, - ответил на это пастор.
- Вот как? Тогда я - не христианин.
- Полноте, Каллен! Помните, я слышу вас.
Стальной король пошел на попятную:
- На этом-то вы и строите свой расчет! Мне нравится это в вас, Прюитт. Я скорее похож на лысого орла, чем на христианина, но если вы думаете, что это тревожит меня… Ну что, чувствуете себя получше, Бен?
- Гораздо лучше, - отозвался Килборн. Его щеки порозовели, в глазах появился здоровый блеск. - Я знал, что приступ приближается. Можно мне еще глоток портвейна?
Каллен снова наполнил стакан и протянул его Килборну.
- Благодарю! - Килборн сделал несколько жадных глотков. - Нет, у вас, несомненно, есть какие-то рудименты порядочности, - сказал он затем.
Каллен никогда не смеялся. Но сейчас огонь его глаз стал мягче, а взгляд сделался менее сосредоточенным.
- Слагая с себя обязанности моего секретаря, вы даете мне рекомендацию, да?
Килборн кивнул:
- Можете считать и так. Я со своей стороны не прошу никаких рекомендаций. Я ни на что не гожусь.
- Вы вот что: идите и ложитесь спать. Можете отдыхать завтра весь день. С этой работой мы покончили.
Если вы хотите…
- Покончили? - Секретарь стального короля издал высокий, похожий на птичий крик горловой звук. - Вы хотели сказать, мы начали ее. Мы способствовали тому, чтобы она началась. Я болен и знаю это. Я болен, иначе и быть не может. По своей натуре я совсем не мягкий человек, я такой же жесткий, как и вы. Я полагаю, что это - последствия той проклятой контузии, но в любом случае я болен и ни на что не гожусь. Может показаться смешным, но вплоть до сегодняшнего вечера я не понимал, что мы натворили. Я не виню вас, не виню никого. Какого черта? Продолжайте печатать свои газеты, выпускать свои кинофильмы, раскручивайте радиопрограммы, убеждающие идиотов идти и подставлять свои головы под пули ради того, чтобы акции ваших сталелитейных заводов поднялись еще на три пункта. Это ваша игра. Я помогал вам ее вести, только вот сегодня мне стало тошно. Завтра будет голосование, и ничего переиграть уже нельзя, я только сейчас понял это. Я имею в виду не ужасы войны, просто хочу сказать, как все это глупо. А может, я имею в виду как раз ужасы войны и, поскольку я болен, сам не знаю, что имею в виду…
Тут Килборн прервал свою речь, чтобы сделать глоток портвейна, рука, в которой он сжимал бокал, заметно дрожала.
- Могу ли я попросить еще вина? - спросил он.
Наливая ему вина, стальной магнат с настоящей теплотой, которую не смогли победить его обычные грубость и черствость, отметил:
- Бен, единственное, что вам сейчас нужно, - это хорошо выспаться. Вот, выпейте, но больше вам нельзя, а то не сможете заснуть…
Со стороны письменного стола раздался басовитый гудок зуммера. Двигаясь как автомат, Килборн стал подниматься с кресла, но Каллен усадил его обратно, а затем подошел к телефонам и поднял трубку белого аппарата.
Положив руку на плечо Килборна, пастор стал вслушиваться в разговор вместе с ним.
- …Нет, это Каллен… Вормен? Продолжайте… Хорошо… Хорошо… Меня это не удивляет, за что же, по-вашему, мы платим вам деньги?.. Тилни? Он не сможет изменить ход событий…
Далее разговор продолжался в том же духе. Десять минут спустя стальной король повесил трубку, а когда он вновь повернулся к пастору и секретарю, огонь в его глазах свидетельствовал о страстях, снова переживаемых этим человеком.
- Боже, благослови Америку! - произнес Бен Килборн и залпом допил вино.
Волевой подбородок пастора подался вперед.
- Это война?
Каллен кивнул.
- Завтра, - сказал он, а затем посмотрел на часы и поправил себя: - То есть сегодня.
Пастор глубоко вздохнул:
- В этом случае нам всем нужно обратиться к Богу. - Он откашлялся, прочищая горло. - Каллен, пришло время мне срочно заняться своим выступлением.
Боюсь, оно не будет столь же эффективным, как публикация мистера Килборна. - Пастор, казалось, забыл придать своему голосу звучность, необходимую оратору, и речь его стала порывистой.
- Прюитт, вам предстоит выступление? - спросил Каллен. - Может, сначала выпьете молока?
- Нет, спасибо. Или ладно, я выпью его. Я не могу должным образом настроиться на героический лад, попивая молоко. Каллен, я заглянул к вам этим вечером, чтобы сказать вам кое-что, просто я не мог сделать это ранее. - Пастор отпил на треть молока из своего стакана. - Вы, конечно, знаете, все прошлые пять воскресений я молился о том, чтобы не было войны. Вы знаете, как я страшусь войны.
Каллен кивнул:
- Такая уж у вас работа. Это обстоятельство может повлиять на сумму, которую я проставлю в моем пасхальном чеке?
- Нет. На некоторые чеки это уже повлияло. Но не на ваш. С вами приятно иметь дело, и вы - неплохой человек. Я тоже. Вот именно это я и пришел сказать вам. Если завтра, то есть уже сегодня, будет объявлено о начале войны, я хорошо представляю себе, чего будет ждать от меня моя конгрегация, включая вас. Она ожидает, что в следующее воскресенье я скажу в своей проповеди, мол, мне стало известно, что Господь изменил свое мнение. Так вот, Он не менял своего мнения, равно как и я. Я всегда буду против войны и всегда буду говорить об этом.
- Вот как? - отреагировал на это Каллен. - Но тогда мы вышвырнем вас отсюда.
- Я скажу то, что сказал.
- Может быть. До воскресенья еще целых шесть дней. Да ерунда это, Прюитт, ведь вы же совершите самоубийство.
- Разумеется. Но вот вам моя полная исповедь: трудность моего выбора носит не духовный и не эмоциональный характер, это скорее проблема интеллектуального плана. Ее точно определил мистер Килборн - все очень глупо. Мой выбор - не между жизнью и смертью; мой выбор между самоубийством - духовным или физическим. Я всегда буду противником войны. Именно это мне и хотелось сказать вам, Каллен, а также предупредить, что я далеко не одинок. Вполне возможно, вас ожидают беды, о существовании которых вы сейчас и не подозреваете. Вам потребуется мужество. У меня оно есть.
Каллен пристально смотрел на пастора.
- Дело не в мужестве, а в опасении промочить ноги, - сказал он. - Вы мне нравитесь, Прюитт, но все же не следует сваливать все на нас. Выспитесь хорошенько, утро вечера мудренее. Приходите завтра. Я буду весь день занят, но пообедаю дома. Моя жена позвонит вам. - Затем Каллен обратился к своему секретарю: - Бен, вы тоже нуждаетесь в хорошем отдыхе. Поднимайтесь к себе и ныряйте в койку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72