— запросила свою долю хвальбы спецмашина.
Пообещав Милашке подмести полы в кабине, я продолжил наблюдение.
Из подъезда, напугав до полусмерти зеленый патруль, вылетел Боб и заколотил по переднему бамперу:
— Трос давай! — через шумопоглощающие бронированные стекла долетел его сильный голос.
Милашка быстро высунула конец троса. Американец, не дожидаясь, пока спецмашина ослабит барабан, бросился обратно в дом. Милашку сдернуло с места, чуть не прижав к стенке зеленый патруль, но она вовремя справилась с ситуацией и отпустила трос на свободу.
— С ума сошел, — прокомментировала она действия второго номера. — Так можно и переднюю подвеску в клочья разнести.
— Специалист работает! — со знаньем дела констатировал я. — Сейчас ему, главное, не мешать.
На мониторе было видно, как ловко второй номер закрепляет на створках лифта трос тройным американским узлом. Не уверен, но точно также привязывали к дверным ручкам своих лошадей далекие американские предки Боба. Те самые, которые гоняли по прериям коров и индейцев.
Боб снова показался у подъезда. Связь-каска перевернута козырьком на затылок, лицо в саже и металлической стружке, руки в кровавых мозолях. Меньше надо было продуктовые сумки таскать.
— Вира! Вира! — закричал Боб, от волнения переходя на родное американское наречие. Потом вспомнил, где находится, и исправился. — По малу!
— Дергать что ль? — вытянув передние камеры, поинтересовалась Милашка моим мнением.
— А что еще остается делать? — лучший способ уйти от возможной ответственности ответить вопросом на вопрос.
Спецмашина подразделения 000, проскрежетав всеми десятью гусеницами по асфальту и шестнадцатью колесами по газонам, рванула с места так, словно хотела незаметно скрыться с места преступления.
Но далеко уйти, а точнее сказать, умчаться, ей не позволили обстоятельства.
Толстенный трос напрягся как струна, жилой небоскреб затрещал, и, мгновение спустя, все пространство вокруг нас заполнила густая пыль и треск раскалываемого камня.
Милашка вспомнила инженера, который ее придумал. Я вспомнил более высокоразвитое существо, обитающее, предположительно на облаках. Герасим ничего не вспоминал, потому, как в спальном отсеке не было окон.
Как только видимость стала достаточной, чтобы выяснить, упал дом, или скоро упадет, я высунулся из бокового окна, готовясь высказать американцу все, что я про него думаю. Но не пришлось.
Небоскреб, что явилось для меня приятной неожиданностью, стоял на своем месте. Даже не треснул. Только в том месте, где красовался парадный вход с колоннами, зияла огромная дыра, из которой испуганно выглядывал в полном составе зеленый патруль, включая трех, неопределенного возраста, граждан и большую черную муху.
А между остолбеневшей Милашкой и небоскребом, покачиваясь, с оборванными отростками канатов, стоял лифт. Надпиленный, но не побежденный. Из него доносились вполне различимые слова, из которых становилось ясно, какие чувства испытывают к спасательной команде тринадцать спасенных Объектов.
Вокруг непокорного элемента кругами носился американец и растерянно махал руками.
Я вздохнул. Я улыбнулся. Я смахнул с лица пот.
— Милашка! Командир на связи. Работа завершена. Открывай задние ворота. Забираем лифт с собой. И отвозим Директору. Пусть готовит медали. И не забудь прихватить американца. Куда нам без второго номера? Пусть теперь на пару с Директором пилят.
Эпизод 8.
— Боб! Это надо делать более тщательно. Смотри.
— Я стараюсь, командир. Может пора перейти на следующий уровень?
— Рано. Директор сказал, что лично проверит качество работы. Представляешь, что он скажет, если его личный датчик покажет недопустимый уровень засорения в этом помещении?
— Мы стараемся, командир.
— Да. Мы стараемся. Но этого мало. Необходимо так организовать работу, чтобы исключить даже минимальный уровень загрязнения. Боб, не забудь подмести под скамейкой.
Четвертые сутки команда спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать работала на очистке парков столицы. Четвертые сутки мы с Бобом старательно махали метлами, сгребая в кучу гнилую листву, собачьи невыдержанности и пивные бутылки.
Если первые два наименования у нас вызывали отвращение, то каждая найденная бутылка ценилась на вес золота. Собранный неимоверным трудом материал американец, предварительно извалявшись в пыли, относил в стеклотарный приемный пункт, где взамен получал три батона хлеба и литр молока.
На любые попытки отлучится на более дальние расстояния, немедленно прибегал Директор, много ругался и обещал, что мы сгнием здесь так же, как и листья.
Мы не обижались на Директора. В отличие от нас, он не мел улицы. Он их патрулировал. В составе милицейских новобранцев.
— Придержи крышку.
Боб приподнял на вытянутой руке железную крышку бака, дожидаясь, пока я свалю в ящик очередную порцию мусора.
— Я есть хочу.
Если кого мне и жалко, так это американца. Один батон в день… Удивляюсь, как он стоит на ногах? Хотя, если вспомнить, по чьей вине мы занимаемся непрофессиональным трудом…
— Перекур! — объявил я. — На десять минут. Садись на скамейку. Только ноги Герасима убери. Смотри, не разбуди.
Совесть командира не позволяла отрывать от сна третий номер. Пусть спит. Пусть отдыхает. На его век работы хватит. И не руками, как у нас, недотеп. А мозгами. Мозги, как известно, как и честь, необходимо беречь смолоду.
— Милашка! — поправив связь-берет, вызвал я спецмашину. — Командир, как бы, на связи. Ты где?
Общаться со спецмашиной команде, то есть нам, категорически запрещалось.
— Заканчиваю поливать проспект, прогнусавила она, изменив до невозможности голос.
Милашке тоже досталось. Позор на всю жизнь. Спецмашина подразделения 000 работает поливочной машиной. Срамота! И все из-за какого-то лифта. Подумаешь, здание разворотили. Мы же его и собрали обратно. Главное, что никто не пострадал. Жильцы даже благодарности написали в огромном количестве. Боб лично бегал, принудительно упрашивал.
И перед теми, кто застрял, мы извинились. В устной, письменной и денежной форме. И после этого нас улицы подметать? Грязь собирать?
— Кончай перекур! — раздался над ухом грозный глас Директора. Нет, чтобы как все нормальные Директора подойти. Нет! С тыла, со спины крадется. Удовольствие он, что ли, испытывает от вида наших вздрагивающих тел?
— Да мы только что… — каждый раз одно и тоже. Только присядем, он тут, как тут. А нет чтобы, наоборот, там, как там. Или, вообще, не появлялся.
— Разговорчики! — Директор забрался с ногами на скамейку.
Боб, который эту самую скамейку драил битых полчаса, тяжело вздохнул.
Герасим приоткрыл один глаз и поджал под себя ноги, стараясь не задеть Директора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Пообещав Милашке подмести полы в кабине, я продолжил наблюдение.
Из подъезда, напугав до полусмерти зеленый патруль, вылетел Боб и заколотил по переднему бамперу:
— Трос давай! — через шумопоглощающие бронированные стекла долетел его сильный голос.
Милашка быстро высунула конец троса. Американец, не дожидаясь, пока спецмашина ослабит барабан, бросился обратно в дом. Милашку сдернуло с места, чуть не прижав к стенке зеленый патруль, но она вовремя справилась с ситуацией и отпустила трос на свободу.
— С ума сошел, — прокомментировала она действия второго номера. — Так можно и переднюю подвеску в клочья разнести.
— Специалист работает! — со знаньем дела констатировал я. — Сейчас ему, главное, не мешать.
На мониторе было видно, как ловко второй номер закрепляет на створках лифта трос тройным американским узлом. Не уверен, но точно также привязывали к дверным ручкам своих лошадей далекие американские предки Боба. Те самые, которые гоняли по прериям коров и индейцев.
Боб снова показался у подъезда. Связь-каска перевернута козырьком на затылок, лицо в саже и металлической стружке, руки в кровавых мозолях. Меньше надо было продуктовые сумки таскать.
— Вира! Вира! — закричал Боб, от волнения переходя на родное американское наречие. Потом вспомнил, где находится, и исправился. — По малу!
— Дергать что ль? — вытянув передние камеры, поинтересовалась Милашка моим мнением.
— А что еще остается делать? — лучший способ уйти от возможной ответственности ответить вопросом на вопрос.
Спецмашина подразделения 000, проскрежетав всеми десятью гусеницами по асфальту и шестнадцатью колесами по газонам, рванула с места так, словно хотела незаметно скрыться с места преступления.
Но далеко уйти, а точнее сказать, умчаться, ей не позволили обстоятельства.
Толстенный трос напрягся как струна, жилой небоскреб затрещал, и, мгновение спустя, все пространство вокруг нас заполнила густая пыль и треск раскалываемого камня.
Милашка вспомнила инженера, который ее придумал. Я вспомнил более высокоразвитое существо, обитающее, предположительно на облаках. Герасим ничего не вспоминал, потому, как в спальном отсеке не было окон.
Как только видимость стала достаточной, чтобы выяснить, упал дом, или скоро упадет, я высунулся из бокового окна, готовясь высказать американцу все, что я про него думаю. Но не пришлось.
Небоскреб, что явилось для меня приятной неожиданностью, стоял на своем месте. Даже не треснул. Только в том месте, где красовался парадный вход с колоннами, зияла огромная дыра, из которой испуганно выглядывал в полном составе зеленый патруль, включая трех, неопределенного возраста, граждан и большую черную муху.
А между остолбеневшей Милашкой и небоскребом, покачиваясь, с оборванными отростками канатов, стоял лифт. Надпиленный, но не побежденный. Из него доносились вполне различимые слова, из которых становилось ясно, какие чувства испытывают к спасательной команде тринадцать спасенных Объектов.
Вокруг непокорного элемента кругами носился американец и растерянно махал руками.
Я вздохнул. Я улыбнулся. Я смахнул с лица пот.
— Милашка! Командир на связи. Работа завершена. Открывай задние ворота. Забираем лифт с собой. И отвозим Директору. Пусть готовит медали. И не забудь прихватить американца. Куда нам без второго номера? Пусть теперь на пару с Директором пилят.
Эпизод 8.
— Боб! Это надо делать более тщательно. Смотри.
— Я стараюсь, командир. Может пора перейти на следующий уровень?
— Рано. Директор сказал, что лично проверит качество работы. Представляешь, что он скажет, если его личный датчик покажет недопустимый уровень засорения в этом помещении?
— Мы стараемся, командир.
— Да. Мы стараемся. Но этого мало. Необходимо так организовать работу, чтобы исключить даже минимальный уровень загрязнения. Боб, не забудь подмести под скамейкой.
Четвертые сутки команда спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать работала на очистке парков столицы. Четвертые сутки мы с Бобом старательно махали метлами, сгребая в кучу гнилую листву, собачьи невыдержанности и пивные бутылки.
Если первые два наименования у нас вызывали отвращение, то каждая найденная бутылка ценилась на вес золота. Собранный неимоверным трудом материал американец, предварительно извалявшись в пыли, относил в стеклотарный приемный пункт, где взамен получал три батона хлеба и литр молока.
На любые попытки отлучится на более дальние расстояния, немедленно прибегал Директор, много ругался и обещал, что мы сгнием здесь так же, как и листья.
Мы не обижались на Директора. В отличие от нас, он не мел улицы. Он их патрулировал. В составе милицейских новобранцев.
— Придержи крышку.
Боб приподнял на вытянутой руке железную крышку бака, дожидаясь, пока я свалю в ящик очередную порцию мусора.
— Я есть хочу.
Если кого мне и жалко, так это американца. Один батон в день… Удивляюсь, как он стоит на ногах? Хотя, если вспомнить, по чьей вине мы занимаемся непрофессиональным трудом…
— Перекур! — объявил я. — На десять минут. Садись на скамейку. Только ноги Герасима убери. Смотри, не разбуди.
Совесть командира не позволяла отрывать от сна третий номер. Пусть спит. Пусть отдыхает. На его век работы хватит. И не руками, как у нас, недотеп. А мозгами. Мозги, как известно, как и честь, необходимо беречь смолоду.
— Милашка! — поправив связь-берет, вызвал я спецмашину. — Командир, как бы, на связи. Ты где?
Общаться со спецмашиной команде, то есть нам, категорически запрещалось.
— Заканчиваю поливать проспект, прогнусавила она, изменив до невозможности голос.
Милашке тоже досталось. Позор на всю жизнь. Спецмашина подразделения 000 работает поливочной машиной. Срамота! И все из-за какого-то лифта. Подумаешь, здание разворотили. Мы же его и собрали обратно. Главное, что никто не пострадал. Жильцы даже благодарности написали в огромном количестве. Боб лично бегал, принудительно упрашивал.
И перед теми, кто застрял, мы извинились. В устной, письменной и денежной форме. И после этого нас улицы подметать? Грязь собирать?
— Кончай перекур! — раздался над ухом грозный глас Директора. Нет, чтобы как все нормальные Директора подойти. Нет! С тыла, со спины крадется. Удовольствие он, что ли, испытывает от вида наших вздрагивающих тел?
— Да мы только что… — каждый раз одно и тоже. Только присядем, он тут, как тут. А нет чтобы, наоборот, там, как там. Или, вообще, не появлялся.
— Разговорчики! — Директор забрался с ногами на скамейку.
Боб, который эту самую скамейку драил битых полчаса, тяжело вздохнул.
Герасим приоткрыл один глаз и поджал под себя ноги, стараясь не задеть Директора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96