— Мария не по-рабочему брезгливо качает мешок из стороны в сторону, демонстрируя содержимое конверта.
— Стой! — кричу, захлебываясь от предчувствия. — Не двигайся!
— Стою и не двигаюсь, — замирает и не двигается Баобабова. — Может, объяснишь, что это такое?
Заглядываю в пакет и вижу небольшой черный лоскуток материала. Тот самый обрывок, который я снял с ржавого гвоздя.
— Это главная улика, и мой пропуск на свободу. У тебя, кажется, тетка раньше экспедитором на ткацкой фабрике работала?
— Работала. А ты откуда знаешь?
— Долго объяснять. Не могла бы ты поинтересоваться, что это такое? Если предчувствие меня не обманывает, то через пару дней мы познакомимся с человеком, который похитил у капитана пистолет. Не сойти мне с этого места.
Прапорщик Баобабова убегает к тетке, обещая вернуться как можно скорее. И правильно. Оставлять меня одного в таком состоянии нежелательно. У молодых лейтенантов в первые годы службы очень неуравновешенная психика.
Хуже всего для сотрудника секретного отдела «Пи» находится в неведении. Пока Машка общается с теткой, я хожу из угла в угол. Не просто так хожу. Думаю.
Несомненно, то, что произошло со мной, к необъяснимым явлениям отнести нельзя. Потому что, то, что сделано простыми людьми, уже в принципе не может быть необъяснимым. Не человечки же зеленые баловством маются? Это понятно. Делать им больше нечего. Таинственный враг ходит рядом. И хоть не способен проникать как соседка через стены, но что-то в нем сверхъестественное есть. Задачей нашего отдела есть необходимость скорейшего задержания данного таинственного врага. И анализ кусочка материи, присланного нам неизвестным доброжелателем, а если быть точнее, то неизвестным голосом, поможет в этом трудном, и чего правду скрывать, запутанном деле.
— Лейтенант!
Это втискивается в кабинет капитан Угробов. Плотно прикрывает дверь, озирается, нет ли кого?
У меня плохое предчувствие. Начальство, хоть и не отдающее категорические приказы, появляется не к добру. Тем более то, которое подозревает молодых лейтенантов из отдела «Пи» в похищении оружия. И Машка у тетки своей загостилась.
— Лейтенант, — капитан дышит неровно. Рубашка пропитана потом. Волосы всклочены. Но ко мне приближаться не спешит. — Послушай, сынок. Брось это дело. Мой тебе совет. Черт с ним, с пистолетом. Спишем, обычным порядком. Сгорел в доменной печи при выполнении служебного долга. Не впервой.
— Как это бросить? — не понимаю, о чем это капитан. Недавно придушить пытался, а теперь «брось»?
— Они не простят тебе, — кажется, капитан снова бредит. — Они найдут тебя и отомстят. Сынок, я давно в органах и повидал много такого, о чем ты даже представления не имеешь. И бандитов со стажем, и серийных убийц с исковерканным детством. Но они страшнее. Отступись от дела. Сдай в архив.
— Не понимаю я вас, товарищ капитан. Найти вора мой долг. Профессиональная честь, если позволите.
— Честь? А ты не боишься, сынок? Молодец, что не боишься. А я вот боюсь. Меня уже предупредили. Не жди, когда они придут к тебе и тоже предупредят. Сувать нос в чужие дела нельзя. Нельзя! У них сила. Огромная сила. А ты кто? Маленькая букашка, которая хочет остановить гигантскую машину.
— Товарищ капитан, подождите, — волнение Угробова потихоньку переходит ко мне. Бред, он может и бред, но просто так человек говорить не станет. Если в каждой шутке есть доля правды, то в каждой угрозе должна быть частичка истинной опасности. — Кто вам угрожает? О какой силе вы говорите?
Капитан Угробов делает неопределенный жест в воздухе. Что-то такое огромное, бесформенное:
— Сила у них! А тебя, Пономарев, растопчут. И даже твоя железная Баобабова не поможет. Ты же не оловянный солдатик. Одно пятно останется.
Краем глаза улавливаю стремительное движение за окном. Такое же, как и на квартире у капитана. И я почему-то чувствую — это не голуби. Слишком большая тень.
— А-а-а! — кричит страшным голосом капитан и, вскидывая руки, валится, складываясь, словно стремянка. И в глазах его столько боли, отчаяния и вины, что мне становится страшно. Даже не за себя и не за капитана. Страшно за этот мир, который вот так, безжалостно уничтожает лучший генофонд российской милиции.
Звук упавшего тела не приводит меня в чувство. Наоборот, замираю, сжатый ужасом.
Из-под груди капитана Угробова, опера и человека, вытекает красный ручеек. Он ярким пятном заливает пол, увеличиваясь, дотрагиваясь до неподвижных пальцев капитана. И кажется, отражается в этой луже, которой просто не должно быть, белое лицо капитана. Это красиво. Если бы не было бы так страшно.
Вот такая она, жизнь.
Мой заглушенный ладонью крик привлекает внимание.
В кабинет кто-то заглядывает. К моему крику присоединяется еще один. Не стесненный преградами рук. Это из отдела кадров.
— Капитана убили!
Словно сирена гражданской обороны. Кажется, так умеют визжать только кадровики.
В дверях собирается толпа. Испуганные глаза перескакивают с красного пятна на неподвижное тело капитана. С тела капитана, на неподвижное тело молодого лейтенанта, столбом стоящего посередине комнаты. И глухой ропот, в котором слышатся отзвуки далекого, чуждого нашему обществу линчевания, рождается, подбирается ко мне, запуская часы последних мгновений жизни.
— Вот ведь свинство…., — в мерцающем растерянном тумане возникает лицо Марии. — Десять лет до пенсии и три дня до получки. Натуральное свинство. Леш, ты зачем его?
Странно, но голос Баобабовой немного успокаивает. Нет в нем ни паники, ни обвинения. Или просто душа успела огрубеть за неделю работы.
— Это не я, — говорю и усмехаюсь. Потому, что знаю. Любые слова сейчас банальны. Так всегда говорят те, кого ловят на месте преступления. Все мы виновные невиновны.
— Понятненько, — тянет Баобабова. — Сам упал. И разбился вдребезги. Давай-ка, Пономарев, ручки вверх. По-хорошему прошу.
Бессмысленно. Бессмысленно и глупо вот так завершать только начавшийся взлет. Все против меня. А вдруг капитан был прав и его смерть только начало конца. Но кто стоит за ужасной смертью? Кто эти таинственные голоса? Чьи тени мерещатся мне? Одни вопросы, на которые я, возможно, никогда не найду ответов.
— Не виноват, — повторяю, чувствуя, что никто уже не поверит. Вот оно — тело. Вот он — я. И красная густая лужа, в которой отражается оскаленное лицо Угробова.
Прапорщик Баобабова перешагивает через труп, трясет перед моим носом наручниками. Неприятный звон. Заунывный.
— Самостоятельно сдашься, или принудительно?
Сопротивление собственному напарнику в данной ситуации будет выглядеть глупо. Протягиваю руки. Какая смешная ситуация. Еще немного, и мы могли бы вот так застегивать наручники на запястьях настоящего преступника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Стой! — кричу, захлебываясь от предчувствия. — Не двигайся!
— Стою и не двигаюсь, — замирает и не двигается Баобабова. — Может, объяснишь, что это такое?
Заглядываю в пакет и вижу небольшой черный лоскуток материала. Тот самый обрывок, который я снял с ржавого гвоздя.
— Это главная улика, и мой пропуск на свободу. У тебя, кажется, тетка раньше экспедитором на ткацкой фабрике работала?
— Работала. А ты откуда знаешь?
— Долго объяснять. Не могла бы ты поинтересоваться, что это такое? Если предчувствие меня не обманывает, то через пару дней мы познакомимся с человеком, который похитил у капитана пистолет. Не сойти мне с этого места.
Прапорщик Баобабова убегает к тетке, обещая вернуться как можно скорее. И правильно. Оставлять меня одного в таком состоянии нежелательно. У молодых лейтенантов в первые годы службы очень неуравновешенная психика.
Хуже всего для сотрудника секретного отдела «Пи» находится в неведении. Пока Машка общается с теткой, я хожу из угла в угол. Не просто так хожу. Думаю.
Несомненно, то, что произошло со мной, к необъяснимым явлениям отнести нельзя. Потому что, то, что сделано простыми людьми, уже в принципе не может быть необъяснимым. Не человечки же зеленые баловством маются? Это понятно. Делать им больше нечего. Таинственный враг ходит рядом. И хоть не способен проникать как соседка через стены, но что-то в нем сверхъестественное есть. Задачей нашего отдела есть необходимость скорейшего задержания данного таинственного врага. И анализ кусочка материи, присланного нам неизвестным доброжелателем, а если быть точнее, то неизвестным голосом, поможет в этом трудном, и чего правду скрывать, запутанном деле.
— Лейтенант!
Это втискивается в кабинет капитан Угробов. Плотно прикрывает дверь, озирается, нет ли кого?
У меня плохое предчувствие. Начальство, хоть и не отдающее категорические приказы, появляется не к добру. Тем более то, которое подозревает молодых лейтенантов из отдела «Пи» в похищении оружия. И Машка у тетки своей загостилась.
— Лейтенант, — капитан дышит неровно. Рубашка пропитана потом. Волосы всклочены. Но ко мне приближаться не спешит. — Послушай, сынок. Брось это дело. Мой тебе совет. Черт с ним, с пистолетом. Спишем, обычным порядком. Сгорел в доменной печи при выполнении служебного долга. Не впервой.
— Как это бросить? — не понимаю, о чем это капитан. Недавно придушить пытался, а теперь «брось»?
— Они не простят тебе, — кажется, капитан снова бредит. — Они найдут тебя и отомстят. Сынок, я давно в органах и повидал много такого, о чем ты даже представления не имеешь. И бандитов со стажем, и серийных убийц с исковерканным детством. Но они страшнее. Отступись от дела. Сдай в архив.
— Не понимаю я вас, товарищ капитан. Найти вора мой долг. Профессиональная честь, если позволите.
— Честь? А ты не боишься, сынок? Молодец, что не боишься. А я вот боюсь. Меня уже предупредили. Не жди, когда они придут к тебе и тоже предупредят. Сувать нос в чужие дела нельзя. Нельзя! У них сила. Огромная сила. А ты кто? Маленькая букашка, которая хочет остановить гигантскую машину.
— Товарищ капитан, подождите, — волнение Угробова потихоньку переходит ко мне. Бред, он может и бред, но просто так человек говорить не станет. Если в каждой шутке есть доля правды, то в каждой угрозе должна быть частичка истинной опасности. — Кто вам угрожает? О какой силе вы говорите?
Капитан Угробов делает неопределенный жест в воздухе. Что-то такое огромное, бесформенное:
— Сила у них! А тебя, Пономарев, растопчут. И даже твоя железная Баобабова не поможет. Ты же не оловянный солдатик. Одно пятно останется.
Краем глаза улавливаю стремительное движение за окном. Такое же, как и на квартире у капитана. И я почему-то чувствую — это не голуби. Слишком большая тень.
— А-а-а! — кричит страшным голосом капитан и, вскидывая руки, валится, складываясь, словно стремянка. И в глазах его столько боли, отчаяния и вины, что мне становится страшно. Даже не за себя и не за капитана. Страшно за этот мир, который вот так, безжалостно уничтожает лучший генофонд российской милиции.
Звук упавшего тела не приводит меня в чувство. Наоборот, замираю, сжатый ужасом.
Из-под груди капитана Угробова, опера и человека, вытекает красный ручеек. Он ярким пятном заливает пол, увеличиваясь, дотрагиваясь до неподвижных пальцев капитана. И кажется, отражается в этой луже, которой просто не должно быть, белое лицо капитана. Это красиво. Если бы не было бы так страшно.
Вот такая она, жизнь.
Мой заглушенный ладонью крик привлекает внимание.
В кабинет кто-то заглядывает. К моему крику присоединяется еще один. Не стесненный преградами рук. Это из отдела кадров.
— Капитана убили!
Словно сирена гражданской обороны. Кажется, так умеют визжать только кадровики.
В дверях собирается толпа. Испуганные глаза перескакивают с красного пятна на неподвижное тело капитана. С тела капитана, на неподвижное тело молодого лейтенанта, столбом стоящего посередине комнаты. И глухой ропот, в котором слышатся отзвуки далекого, чуждого нашему обществу линчевания, рождается, подбирается ко мне, запуская часы последних мгновений жизни.
— Вот ведь свинство…., — в мерцающем растерянном тумане возникает лицо Марии. — Десять лет до пенсии и три дня до получки. Натуральное свинство. Леш, ты зачем его?
Странно, но голос Баобабовой немного успокаивает. Нет в нем ни паники, ни обвинения. Или просто душа успела огрубеть за неделю работы.
— Это не я, — говорю и усмехаюсь. Потому, что знаю. Любые слова сейчас банальны. Так всегда говорят те, кого ловят на месте преступления. Все мы виновные невиновны.
— Понятненько, — тянет Баобабова. — Сам упал. И разбился вдребезги. Давай-ка, Пономарев, ручки вверх. По-хорошему прошу.
Бессмысленно. Бессмысленно и глупо вот так завершать только начавшийся взлет. Все против меня. А вдруг капитан был прав и его смерть только начало конца. Но кто стоит за ужасной смертью? Кто эти таинственные голоса? Чьи тени мерещатся мне? Одни вопросы, на которые я, возможно, никогда не найду ответов.
— Не виноват, — повторяю, чувствуя, что никто уже не поверит. Вот оно — тело. Вот он — я. И красная густая лужа, в которой отражается оскаленное лицо Угробова.
Прапорщик Баобабова перешагивает через труп, трясет перед моим носом наручниками. Неприятный звон. Заунывный.
— Самостоятельно сдашься, или принудительно?
Сопротивление собственному напарнику в данной ситуации будет выглядеть глупо. Протягиваю руки. Какая смешная ситуация. Еще немного, и мы могли бы вот так застегивать наручники на запястьях настоящего преступника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97