Никто никому не будет помогать, люди должны сами решить свои проблемы. Но если они попытаются сделать это за счет соседей, разве смогут они справиться с ящерами?
Помахав рукой, Анелевич зашагал по дороге, а крестьянин покатил на своей телеге в сторону Варшавы. Руководитель еврейского сопротивления (еврей-беженец, поправил себя Анелевич) попытался представить, как бы повел себя поляк-крестьянин, если бы узнал, что он еврей. Скорее всего, никак, ведь Анелевич вооружен. Но уж можно не сомневаться, что ни водки, ни репы он не получил бы.
В небе пронесся самолет ящеров. Анелевич заметил его след раньше, чем услышал тонкий, пронзительный вой двигателей. Наверное, несет какой-нибудь смертоносный груз. Анелевич пожелал ему, чтобы его кто-нибудь сбил… после того, как он сбросит свой груз на головы нацистам.
Дорога шла через поля, засеянные ячменем, картофелем и свеклой. Крестьяне распахивали эти земли, как и тысячу лет назад, запрягая домашних животных в убогие орудия землепашцев. Лошади и мулы, и никаких тракторов или других машин — достать сейчас бензин практически невозможно. Так было при немцах, так осталось и при ящерах.
Впрочем, если быть честным до конца, инопланетяне управляли страной без излишней жестокости. После того транспортера, что обдал Анелевича грязью на дороге, он до конца дня не видел больше ни одной машины ящеров. Они оставили свои гарнизоны в Варшаве и других городах, вроде Люблина, (который Анелевич намеревался обойти стороной), но, скорее, угрожали своим могуществом, а не использовали его, чтобы держать Польшу в подчинении.
— Интересно, сколько всего ящеров прилетело на Землю? — задумчиво произнес Анелевич.
Похоже, совсем немного, потому что они рассредоточили небольшие армии по всему миру и далеко не всегда успешно пытаются удержать захваченные территории.
Люди должны воспользоваться их слабостью. Только вот неизвестно, как это сделать. Его размышления плавно перешли на более прозаические и насущные проблемы — где найти ужин и ночлег. В рюкзаке у Анелевича лежал кусок черствого хлеба и сыр, да еще он разжился репой, но перспектива такого ужина его не слишком вдохновляла. Конечно, можно завернуться в одеяло и улечься спать прямо на земле, но Анелевич решил, что так он поступит только в самом крайнем случае.
Вскоре проблема решилась сама собой: из-за забора дома, возле которого он оказался, ему махал рукой крестьянин, только что вернувшийся с поля.
— Есть хочешь, приятель? — крикнул он. — Мы всегда рады накормить ребят из Армии Крайовой, друг. Я вчера зарезал свинью, у нас столько мяса… нам в жизни не съесть. Давай, заходи.
Анелевич не притрагивался к свинине с того самого момента, как рухнули стены гетто, но отклонить такое великодушное предложение не мог — боялся вызвать у крестьянина подозрения.
— Большое спасибо, — ответил он. — А я действительно вам не помешаю?
— Нисколько. Заходи, помойся и присядь, отдохнешь немного.
Дом стоял между двумя хозяйственными постройками с соломенными крышами. Крестьянин согнал кур с кучи дров и закрыл их в одном из сараев. Затем пригласил Анелевича в дом. Тот устало поднялся по деревянным ступеням и вошел в прихожую.
Раковиной здесь служил большой медный таз. Хозяин вежливо подождал, когда он помоется первым, а потом последовал его примеру. Затем наступило время знакомиться. Крестьянина звали Владислав Саватский, его жену — Эмилия (она оказалась очень симпатичной женщиной), у них было трое детей — сын подросток примени Йозеф и две дочери, Мария и Эва — одна старше, другая младше Йозефа.
Анелевич сообщил, что его зовут Януш Борвич — хорошее польское имя, вполне подходящее для польской внешности. Хозяева принимали его, как самого дорогого гостя — посадили во главе стола в гостиной, налили такую громадную кружку яблочного сидра, что ее и троим не осилить, всячески за ним ухаживали и засыпали вопросами. Анелевич рассказал им все варшавские сплетни, какие только знал, в особенности те, что касались польского большинства.
— А вы сражались с немцами, когда прилетели ящеры? — спросил Йозеф Саватский; его отец и обе сестры подалась вперед, ожидая ответа.
Мордехай понял, что они хотят послушать про войну. Ну, что же, он может им кое-что рассказать.
— Да, сражался, — честно ответил он.
И снова ему пришлось подвергнуть цензуре свои истории, чтобы скрыть, что он еврей.
Владислав Саватский грохнул о стол кружкой с сидром, которая не уступала в размерах той, что поставили перед Анелевичем, и проревел:
— Отлично, ребята, молодцы! Если бы мы так же сражались в тридцать девятом, нам бы не пришлось заключать союз с инопланетянами, чтобы прогнать нацистов из нашей страны!
Анелевич в этом сомневался. Поскольку Польша находилась между Россией и Германией, она то и дело подвергалась набегам со стороны своих соседей. Но прежде чем он успел придумать, как бы повежливее возразить хозяину, Эмилия Саватская повернулась к дочерям и сказала:
— Накрывайте-ка на стол, девочки.
Она единственная в семье не интересовалась боевыми действиями и героическими историями.
Прошло всего несколько минут, а стол уже ломился от еды: вареная картошка, колбаса, огромные свиные отбивные, свежеиспеченный хлеб. В Варшаве голодали, но в деревнях, судя по всему, дела обстояли совсем не плохо.
Мария, старшая из сестер, положила Анелевичу на тарелку огромный кусок колбасы и, стрельнув в сторону героя глазками, сказала отцу самым сладчайшим из голосов:
— Папа, ты же не выгонишь Януша после ужина, правда? Он такой храбрый. Пусть переночует сегодня у нас.
«Она хочет со мной переспать», — с тревогой подумал Анелевич. Он не имел ничего против Марии, голубоглазой девушки лет восемнадцати или девятнадцати, круглолицей и очень симпатичной. Рассердить ее отца он тоже не боялся. Но стоит ему раздеться, и Мария сразу поймет, что он еврей.
Владислав Саватский посмотрел сначала на Мордехая, потом на дочь, еще раз взглянул на гостя. Он явно не был дураком, и все прекрасно понял.
— Я собирался отправить его спать в сарай, Мария, но ты права, Януш самый настоящий герой, и ему негоже ночевать на соломе. Мать постелет ему на диване в гостиной.
Он махнул рукой, показывая, где проведет ночь гость. Анелевич сразу понял, что диван находится около спальни родителей девушки. Нужно быть безумцем, чтобы попытаться заняться любовью прямо у них под боком.
— Спасибо, — сказал он. — Это будет просто замечательно.
Саватский наверняка решит, что он прикидывается, но Анелевич говорил совершенно искренне. Марии пришлось кивнуть в ответ — в конце концов, отец ведь выполнил ее просьбу. Анелевича удивило, что в такой непростой ситуации польский крестьянин повел себя так разумно — совсем как мудрый раввин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
Помахав рукой, Анелевич зашагал по дороге, а крестьянин покатил на своей телеге в сторону Варшавы. Руководитель еврейского сопротивления (еврей-беженец, поправил себя Анелевич) попытался представить, как бы повел себя поляк-крестьянин, если бы узнал, что он еврей. Скорее всего, никак, ведь Анелевич вооружен. Но уж можно не сомневаться, что ни водки, ни репы он не получил бы.
В небе пронесся самолет ящеров. Анелевич заметил его след раньше, чем услышал тонкий, пронзительный вой двигателей. Наверное, несет какой-нибудь смертоносный груз. Анелевич пожелал ему, чтобы его кто-нибудь сбил… после того, как он сбросит свой груз на головы нацистам.
Дорога шла через поля, засеянные ячменем, картофелем и свеклой. Крестьяне распахивали эти земли, как и тысячу лет назад, запрягая домашних животных в убогие орудия землепашцев. Лошади и мулы, и никаких тракторов или других машин — достать сейчас бензин практически невозможно. Так было при немцах, так осталось и при ящерах.
Впрочем, если быть честным до конца, инопланетяне управляли страной без излишней жестокости. После того транспортера, что обдал Анелевича грязью на дороге, он до конца дня не видел больше ни одной машины ящеров. Они оставили свои гарнизоны в Варшаве и других городах, вроде Люблина, (который Анелевич намеревался обойти стороной), но, скорее, угрожали своим могуществом, а не использовали его, чтобы держать Польшу в подчинении.
— Интересно, сколько всего ящеров прилетело на Землю? — задумчиво произнес Анелевич.
Похоже, совсем немного, потому что они рассредоточили небольшие армии по всему миру и далеко не всегда успешно пытаются удержать захваченные территории.
Люди должны воспользоваться их слабостью. Только вот неизвестно, как это сделать. Его размышления плавно перешли на более прозаические и насущные проблемы — где найти ужин и ночлег. В рюкзаке у Анелевича лежал кусок черствого хлеба и сыр, да еще он разжился репой, но перспектива такого ужина его не слишком вдохновляла. Конечно, можно завернуться в одеяло и улечься спать прямо на земле, но Анелевич решил, что так он поступит только в самом крайнем случае.
Вскоре проблема решилась сама собой: из-за забора дома, возле которого он оказался, ему махал рукой крестьянин, только что вернувшийся с поля.
— Есть хочешь, приятель? — крикнул он. — Мы всегда рады накормить ребят из Армии Крайовой, друг. Я вчера зарезал свинью, у нас столько мяса… нам в жизни не съесть. Давай, заходи.
Анелевич не притрагивался к свинине с того самого момента, как рухнули стены гетто, но отклонить такое великодушное предложение не мог — боялся вызвать у крестьянина подозрения.
— Большое спасибо, — ответил он. — А я действительно вам не помешаю?
— Нисколько. Заходи, помойся и присядь, отдохнешь немного.
Дом стоял между двумя хозяйственными постройками с соломенными крышами. Крестьянин согнал кур с кучи дров и закрыл их в одном из сараев. Затем пригласил Анелевича в дом. Тот устало поднялся по деревянным ступеням и вошел в прихожую.
Раковиной здесь служил большой медный таз. Хозяин вежливо подождал, когда он помоется первым, а потом последовал его примеру. Затем наступило время знакомиться. Крестьянина звали Владислав Саватский, его жену — Эмилия (она оказалась очень симпатичной женщиной), у них было трое детей — сын подросток примени Йозеф и две дочери, Мария и Эва — одна старше, другая младше Йозефа.
Анелевич сообщил, что его зовут Януш Борвич — хорошее польское имя, вполне подходящее для польской внешности. Хозяева принимали его, как самого дорогого гостя — посадили во главе стола в гостиной, налили такую громадную кружку яблочного сидра, что ее и троим не осилить, всячески за ним ухаживали и засыпали вопросами. Анелевич рассказал им все варшавские сплетни, какие только знал, в особенности те, что касались польского большинства.
— А вы сражались с немцами, когда прилетели ящеры? — спросил Йозеф Саватский; его отец и обе сестры подалась вперед, ожидая ответа.
Мордехай понял, что они хотят послушать про войну. Ну, что же, он может им кое-что рассказать.
— Да, сражался, — честно ответил он.
И снова ему пришлось подвергнуть цензуре свои истории, чтобы скрыть, что он еврей.
Владислав Саватский грохнул о стол кружкой с сидром, которая не уступала в размерах той, что поставили перед Анелевичем, и проревел:
— Отлично, ребята, молодцы! Если бы мы так же сражались в тридцать девятом, нам бы не пришлось заключать союз с инопланетянами, чтобы прогнать нацистов из нашей страны!
Анелевич в этом сомневался. Поскольку Польша находилась между Россией и Германией, она то и дело подвергалась набегам со стороны своих соседей. Но прежде чем он успел придумать, как бы повежливее возразить хозяину, Эмилия Саватская повернулась к дочерям и сказала:
— Накрывайте-ка на стол, девочки.
Она единственная в семье не интересовалась боевыми действиями и героическими историями.
Прошло всего несколько минут, а стол уже ломился от еды: вареная картошка, колбаса, огромные свиные отбивные, свежеиспеченный хлеб. В Варшаве голодали, но в деревнях, судя по всему, дела обстояли совсем не плохо.
Мария, старшая из сестер, положила Анелевичу на тарелку огромный кусок колбасы и, стрельнув в сторону героя глазками, сказала отцу самым сладчайшим из голосов:
— Папа, ты же не выгонишь Януша после ужина, правда? Он такой храбрый. Пусть переночует сегодня у нас.
«Она хочет со мной переспать», — с тревогой подумал Анелевич. Он не имел ничего против Марии, голубоглазой девушки лет восемнадцати или девятнадцати, круглолицей и очень симпатичной. Рассердить ее отца он тоже не боялся. Но стоит ему раздеться, и Мария сразу поймет, что он еврей.
Владислав Саватский посмотрел сначала на Мордехая, потом на дочь, еще раз взглянул на гостя. Он явно не был дураком, и все прекрасно понял.
— Я собирался отправить его спать в сарай, Мария, но ты права, Януш самый настоящий герой, и ему негоже ночевать на соломе. Мать постелет ему на диване в гостиной.
Он махнул рукой, показывая, где проведет ночь гость. Анелевич сразу понял, что диван находится около спальни родителей девушки. Нужно быть безумцем, чтобы попытаться заняться любовью прямо у них под боком.
— Спасибо, — сказал он. — Это будет просто замечательно.
Саватский наверняка решит, что он прикидывается, но Анелевич говорил совершенно искренне. Марии пришлось кивнуть в ответ — в конце концов, отец ведь выполнил ее просьбу. Анелевича удивило, что в такой непростой ситуации польский крестьянин повел себя так разумно — совсем как мудрый раввин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201