Джо глубоко вдохнул и приготовился. Запястье было как стянуто раскаленной стальной полосой, живот сводило позывами на рвоту. К козырьку фургона была прикреплена электрическая кнопка, и Джо потянулся к ней, а в мозгу жужжала мысль: «Подожди, пока не увидишь их глаза в глаза, сынок». И Джо знал, что ему делать.
Взгляд в зеркало заднего вида, резкий рывок рычага на задний ход.
И удар по педали газа.
Машина рванулась назад, перегрузка прижала кишки к грудной клетке. Удар был как раскат грома, и Джо вдавило в спинку сиденья. Задняя стенка отвалилась, в окно ворвались осколки стекла с древесной крошкой, и яркий, как от юпитера, дневной свет внезапно залил фургон, задние колеса завизжали на росистой траве... И в этот безумный миг Джо был на заднем дворе один, увязая в сломанных жердях и постиранном белье Аннет Куган, и колеса блевали кусками дерна. Потом все колеса оказались на земле, фургон вырвался из гаража и откатился назад, как вратарь на мяч.
И вырвался за изгородь, сбив ее, как кегли.
Джо вывернул руль вправо, и фургон круто завертелся. Звук шин по гравию поднялся до визга. Джо на миг потерял ощущение пространства и времени, изгороди и дома сливались в вертящиеся полосы, бешеную карусель за окнами, центробежная сила отбросила Джо на подлокотник. Машина врезалась в чей-то еще гараж. Голова Джо стукнулась о козырек, перед глазами вспыхнула полная искр тьма. Джо передернул рычаг передач вперед и не отпускал газ.
Машина пропахала газон чьего-то заднего двора.
Джо вздрогнул.
Фургон прорвался сквозь шпалеры, усики и лозы хлестнули по стеклам, разлетелась взорвавшейся бомбой древесная пыль, часть ее всосало в приоткрытое боковое окно вместе с лепестками засохших цветов, опилками и щепками, и сердце Джо пропустило удар, когда руль задергался у него в руках, и он вцепился в него тисками. Фургон пролетел еще пятьдесят футов и подпрыгнул на низком бугре.
И приземлился точно в середине Йорк-стрит.
Джо резко вывернул руль влево, уходя от столкновения со встречным грузовиком, и свернул в сонный переулок. Полицейских машин не было. Стрелков тоже. И прохожих. Только длинная полоса серого асфальта. Гамбит Джо сработал, по крайней мере пока что. Джо не сразу смог вернуть нормальное дыхание, и взгляд его был приклеен к зеркалу заднего вида в ожидании неизбежного появления полицейских сил за спиной.
Наконец он выехал на пятьдесят седьмой хайвей и пристроился за кормой восемнадцатиколесного трейлера.
– Ладно, ладно, не все сразу, не все сразу.
Джо говорил вслух, успокаивая сам себя. Рана сзади на бедре саднила, сиденье стало скользким от крови. И пахло кровью, сладковатый медный запах. Очень много раз слышал Джо этот запах, но никогда это не была его собственная кровь – всегда предсмертная кровь какого-нибудь другого несчастного сукина сына. Что ж, удача переменилась. Боль становилась резче – созвездие жгучих огоньков по всему бедру, на запястье и в животе. Нутро сводило тошнотой.
– Ладно, спокойней, спокойней...
– Т-т-ты это с-с-сделал!
Глаза Джо чуть не выпрыгнули из орбит, он посмотрел в зеркало заднего вида и подавил в себе приступ внезапной паники. Галлюцинации, головокружение и галлюцинации, а значит, надо куда-то деваться, потому что, если ты слышишь голоса, то ты на волосок от смерти.
– Я з-з-нал, что т-ты с-с-сможешь!
С заднего сиденья вынырнула уродливая голова с грязно-белыми волосами и низко посаженными ушами, блеснули простодушные монголоидные глаза, лицо азартно дергалось. Мальчишка прятался сзади, сложившись на полу, как вчерашняя газета.
– Я говорил м-м-м-маме, что ты настоящий Бэтмен, я говорил, но она не поверила. Теперь я точно знаю! Т-только н-настоящий Бэтмен м-м-м-мог так ус-с-скользнуть от плохих людей! Эт-то ты! Ты н-н-настоящий Б-бэтмен!
12
Джефферсон Лайл выполнил половину своей утренней нормы на гребном тренажере, когда по интеркому раздался голос секретарши:
– Мистер Лайл?
– В чем дело, Мелани?
Лайл пыхтел и пыхтел, очень недовольный, что его прервали. Безупречно подстриженные под бритву волосы были зачесаны назад, на загаре, полученном от крема «Бока Ратон», выступили бисеринки пота – Лайл был хорошо налаженным механизмом. Сердце его проверялось ежедневно. Диета была тщательно спланирована специалистом по питанию и гомеопатом совместно. День его был упорядочен и организован максимально эффективным образом. Постороннему это могло показаться эксцентричным, но только так смог Лайл превратить свой бизнес из компьютерной мастерской в угловом магазинчике в начале семидесятых в одну из богатейших компаний по программному обеспечению для персоналок, входящую в список пятисот лучших компаний мира журнала «Форчун». И он не собирался позволять мелким происшествиям ежедневной коммерции нарушать свой распорядок.
– Сэр, я прошу прощения, что вас беспокою, но приехал мистер Окуда для встречи с вами.
Лайл перестал грести.
Окуда?
Лайл не помнил, чтобы назначал на сегодня встречу с Окудой. Уже несколько месяцев он с профессором даже не говорил. Накануне было письмо по электронной почте, и его было вполне достаточно, чтобы продолжать работу. Для встречи определенно не было никакой причины. Что за чертовщина случилась? Что-то неправильно. Так не делается. Есть очень конкретные правила насчет незапланированных встреч. Палата – священное товарищество доверия, а неожиданные встречи не только рискованны, они полностью контрпродуктивны. Палата требует спокойной и разумной осторожности. Лайл повернулся к интеркому.
– Гм, да, ладно, Мелани, – сказал он наконец, замолчал и на минуту задумался. – Проведите его в восточный конференц-зал. Закуски и минеральную воду. Скажите ему, что я приду прямо туда.
Сойдя с тренажера, Лайл растерся полотенцем и оделся.
Несколько минут спустя он шагал по внешнему коридору в кирпичного цвета костюме от Версаче и туфлях от Гуччи за триста долларов. Коридор был сделан в виде пояса орудийной башни из хрома и стекла, охватывающего здание офиса в Вашингтоне. Лайл настоял, чтобы дизайнером была Элизабет Чанг, и даже выдал несколько шелковых лихтенштейнских гобеленов из личной коллекции для украшения офиса. В конце концов не обязан же Лайл только из-за того, что он самый скандально знаменитый левый либерал в стране, жить по-пролетарски.
Лайл подошел к двери восточного конференц-зала и вошел.
В комнате, отделанной дубовыми панелями, ждал профессор Теодор Луис Окуда.
Профессор был не один.
– Джефф, как дела? – Маленький азиат вскочил на ноги и вытер руки салфеткой. Чуть выше пяти футов, с круглым добродушным лицом и глазами, в которых светился ум, Окуда был старшим преподавателем английской литературы в Джорджтауне и одним из основателей Палаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Взгляд в зеркало заднего вида, резкий рывок рычага на задний ход.
И удар по педали газа.
Машина рванулась назад, перегрузка прижала кишки к грудной клетке. Удар был как раскат грома, и Джо вдавило в спинку сиденья. Задняя стенка отвалилась, в окно ворвались осколки стекла с древесной крошкой, и яркий, как от юпитера, дневной свет внезапно залил фургон, задние колеса завизжали на росистой траве... И в этот безумный миг Джо был на заднем дворе один, увязая в сломанных жердях и постиранном белье Аннет Куган, и колеса блевали кусками дерна. Потом все колеса оказались на земле, фургон вырвался из гаража и откатился назад, как вратарь на мяч.
И вырвался за изгородь, сбив ее, как кегли.
Джо вывернул руль вправо, и фургон круто завертелся. Звук шин по гравию поднялся до визга. Джо на миг потерял ощущение пространства и времени, изгороди и дома сливались в вертящиеся полосы, бешеную карусель за окнами, центробежная сила отбросила Джо на подлокотник. Машина врезалась в чей-то еще гараж. Голова Джо стукнулась о козырек, перед глазами вспыхнула полная искр тьма. Джо передернул рычаг передач вперед и не отпускал газ.
Машина пропахала газон чьего-то заднего двора.
Джо вздрогнул.
Фургон прорвался сквозь шпалеры, усики и лозы хлестнули по стеклам, разлетелась взорвавшейся бомбой древесная пыль, часть ее всосало в приоткрытое боковое окно вместе с лепестками засохших цветов, опилками и щепками, и сердце Джо пропустило удар, когда руль задергался у него в руках, и он вцепился в него тисками. Фургон пролетел еще пятьдесят футов и подпрыгнул на низком бугре.
И приземлился точно в середине Йорк-стрит.
Джо резко вывернул руль влево, уходя от столкновения со встречным грузовиком, и свернул в сонный переулок. Полицейских машин не было. Стрелков тоже. И прохожих. Только длинная полоса серого асфальта. Гамбит Джо сработал, по крайней мере пока что. Джо не сразу смог вернуть нормальное дыхание, и взгляд его был приклеен к зеркалу заднего вида в ожидании неизбежного появления полицейских сил за спиной.
Наконец он выехал на пятьдесят седьмой хайвей и пристроился за кормой восемнадцатиколесного трейлера.
– Ладно, ладно, не все сразу, не все сразу.
Джо говорил вслух, успокаивая сам себя. Рана сзади на бедре саднила, сиденье стало скользким от крови. И пахло кровью, сладковатый медный запах. Очень много раз слышал Джо этот запах, но никогда это не была его собственная кровь – всегда предсмертная кровь какого-нибудь другого несчастного сукина сына. Что ж, удача переменилась. Боль становилась резче – созвездие жгучих огоньков по всему бедру, на запястье и в животе. Нутро сводило тошнотой.
– Ладно, спокойней, спокойней...
– Т-т-ты это с-с-сделал!
Глаза Джо чуть не выпрыгнули из орбит, он посмотрел в зеркало заднего вида и подавил в себе приступ внезапной паники. Галлюцинации, головокружение и галлюцинации, а значит, надо куда-то деваться, потому что, если ты слышишь голоса, то ты на волосок от смерти.
– Я з-з-нал, что т-ты с-с-сможешь!
С заднего сиденья вынырнула уродливая голова с грязно-белыми волосами и низко посаженными ушами, блеснули простодушные монголоидные глаза, лицо азартно дергалось. Мальчишка прятался сзади, сложившись на полу, как вчерашняя газета.
– Я говорил м-м-м-маме, что ты настоящий Бэтмен, я говорил, но она не поверила. Теперь я точно знаю! Т-только н-настоящий Бэтмен м-м-м-мог так ус-с-скользнуть от плохих людей! Эт-то ты! Ты н-н-настоящий Б-бэтмен!
12
Джефферсон Лайл выполнил половину своей утренней нормы на гребном тренажере, когда по интеркому раздался голос секретарши:
– Мистер Лайл?
– В чем дело, Мелани?
Лайл пыхтел и пыхтел, очень недовольный, что его прервали. Безупречно подстриженные под бритву волосы были зачесаны назад, на загаре, полученном от крема «Бока Ратон», выступили бисеринки пота – Лайл был хорошо налаженным механизмом. Сердце его проверялось ежедневно. Диета была тщательно спланирована специалистом по питанию и гомеопатом совместно. День его был упорядочен и организован максимально эффективным образом. Постороннему это могло показаться эксцентричным, но только так смог Лайл превратить свой бизнес из компьютерной мастерской в угловом магазинчике в начале семидесятых в одну из богатейших компаний по программному обеспечению для персоналок, входящую в список пятисот лучших компаний мира журнала «Форчун». И он не собирался позволять мелким происшествиям ежедневной коммерции нарушать свой распорядок.
– Сэр, я прошу прощения, что вас беспокою, но приехал мистер Окуда для встречи с вами.
Лайл перестал грести.
Окуда?
Лайл не помнил, чтобы назначал на сегодня встречу с Окудой. Уже несколько месяцев он с профессором даже не говорил. Накануне было письмо по электронной почте, и его было вполне достаточно, чтобы продолжать работу. Для встречи определенно не было никакой причины. Что за чертовщина случилась? Что-то неправильно. Так не делается. Есть очень конкретные правила насчет незапланированных встреч. Палата – священное товарищество доверия, а неожиданные встречи не только рискованны, они полностью контрпродуктивны. Палата требует спокойной и разумной осторожности. Лайл повернулся к интеркому.
– Гм, да, ладно, Мелани, – сказал он наконец, замолчал и на минуту задумался. – Проведите его в восточный конференц-зал. Закуски и минеральную воду. Скажите ему, что я приду прямо туда.
Сойдя с тренажера, Лайл растерся полотенцем и оделся.
Несколько минут спустя он шагал по внешнему коридору в кирпичного цвета костюме от Версаче и туфлях от Гуччи за триста долларов. Коридор был сделан в виде пояса орудийной башни из хрома и стекла, охватывающего здание офиса в Вашингтоне. Лайл настоял, чтобы дизайнером была Элизабет Чанг, и даже выдал несколько шелковых лихтенштейнских гобеленов из личной коллекции для украшения офиса. В конце концов не обязан же Лайл только из-за того, что он самый скандально знаменитый левый либерал в стране, жить по-пролетарски.
Лайл подошел к двери восточного конференц-зала и вошел.
В комнате, отделанной дубовыми панелями, ждал профессор Теодор Луис Окуда.
Профессор был не один.
– Джефф, как дела? – Маленький азиат вскочил на ноги и вытер руки салфеткой. Чуть выше пяти футов, с круглым добродушным лицом и глазами, в которых светился ум, Окуда был старшим преподавателем английской литературы в Джорджтауне и одним из основателей Палаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81