Где-то далеко, у горизонта, вздымалось зарево пожара. Это горели леса.
– Прости…
Ее глаза стали совершенно бессмысленными, а из приоткрывшегося рта хлынул тонкий пурпурный ручеек. Из груди с хрустом выломилось острие клинка Шанаданхи. Она стала падать, надавливая всем телом на рукоять раллодена и пропихивая лезвие меча в тело любимого.
Раллоден сломался с легким звоном, и, услышав его, Руф внезапно понял, что вокруг наступила тишина.
Легкое тело Уны упало в его объятия.
/ – Как ты думаешь, Руф, это будет красиво? Алое с голубым?
– По-моему, очень красиво…/
Он прижал ее к себе и стал шептать в ухо, чтобы успеть сказать, пока еще есть возможность:
– Я тебя люблю. Просто я этого никогда не умел. Но я научусь…
Шанаданха опустился рядом с братом и оцепенел.
Все закончилось. Все закончилось – это значит, что ничего не осталось.
Садраксиюшти оглядела умирающий Рамор и обратилась к Шигауханаму:
– Ты не выживешь здесь, детеныш. Я заберу тебя к твоему отцу.
– А я позабочусь об этом мире, – сказал Каббадай. – Начну все сначала. Если получится…
Садраксиюшти подумала, что здесь не с чего начинать. Но этот бессмертный был добр к ее детенышу, и она не стала убивать его. В уничтоженном Раморе он и сам погибнет.
Великий Аухкан скорбно молчал.
Его мысль блуждала по окрестностям, пытаясь обнаружить хотя бы одно живое существо – человека ли, аухкана – неважно. И внезапно он его услышал:
– Избранник! – и потянулся к нему…
– Хорошо, – согласилась Садраксиюшти. Я помогу.
Он лежал перед ней, крошечный, почти уже ускользнувший из мира боли и слез. Над ним возвышался безмолвный брат.
– Я выполню любую твою просьбу, Избранник, – сказала она.
Руф думал, что на пороге смерти ничто уже удивить не может, но оказалось, что он ошибался.
Садраксиюшти – богиня войны – могла поразить даже уходящего на поля Забвения.
– Выбирай, – предложила она, раскидывая в его сознании самые невероятные картины. – Желаешь отправиться с нами? Бессмертия? Власти? Говори. За тебя просил Шигауханам.
Он с трудом перевел взгляд в сторону неподвижного Шанаданхи.
Пантафолт шевельнулся. Положил покрытый красными и бурыми пятнами меч на плечо брата, словно успокаивал, защищал, охранял…
Кайнен крепче прижал к себе Уну и счастливо улыбнулся.
– Зачем? – удивилась Садраксиюшти. – Впрочем, ты волен выбирать. Я выполню то, что обещала. И перед тем, как исчезнуть:
– Все-таки ты остался человеком. Удачи тебе, ЧЕЛОВЕК!

ЭПИЛОГ
Неуютное, налитое желчью небо боязливо, жалось к земле, пряча грязное и изможденное лицо между опаленными холмами.
Тусклый диск светила – синюшный, одутловатый покойник – бессильно привалился к горизонту, и блекло-синий свет отравлял окружающее пространство, окрашивая его в мертвенные тона. В этом жутковатом освещении все казалось выцветшим, смазанным, как бы полустертым, будто равнодушное божество за ненадобностью стало убирать детали с картины мироздания.
Низкие деревья судорожно цеплялись перекрученными корнями за истощенную, серую землю. Их угольно-черные, словно обгоревшие, ветви когтями колючек впивались в плотный, густой воздух, стараясь хотя бы в нем найти опору, и из этих рваных ран гноем сочился грязный дождь.
Воздух был насыщен влагой и пылью, и дышать им становилось с каждым днем все труднее.
Все живое, способное еще заботиться о собственном выживании, имеющее силы бежать, брести или ползти, стремилось убраться прочь от этих мест в тщетной надежде избежать неминуемой гибели.
Но бежать было некуда: мир представлял собою хаотичное нагромождение руин, обломков и трупов. В последние минуты бытия каждый был сам за себя и каждый был злейшим врагом остальных – врагом тем более безжалостным, чем более жестокой и безнадежной становилась действительность.
Мальчик, спотыкаясь, брел среди бурых камней.
Его легкие были забиты воздухом, и проталкивать эту чудовищную смесь наружу с каждым выдохом становилось все больнее. Он хрипел и клекотал, как рассерженный хищник. Ноги Мальчика были разбиты в кровь, на локте – ссадина, но он уже не чувствовал боли: насмотревшись на чужую смерть, к этим мелочам он приучился относиться с безразличием.
Мальчик мало что помнил из своего прошлого – да и помнить было нечего…
Прежде, за много-много сотен лет до рождения Мальчика, с таких, как он, скульпторы ваяли статуи, художники писали портреты, а мир смотрел и восхищался тем, что способен породить такое чудо. Нынче же им – в ошалелом одиночестве бредущим между пустоглазым небом и изнасилованной бесплодной землей – восхищались лишь хищники и поглотители трупов.
Он был для них огромным куском вожделенного мяса…
Он широко шагал по равнине и бормотал себе под нос странные слова, смысл и значение которых оставались от него скрытыми. Возможно, ему нравилось, как легко они складывались в нечто целое, отличающееся от каждого отдельного слова точно так же, как живое существо отличается от бесформенной груды плоти, растерзанной хищниками.
А может, он даже и не знал, что что-то говорит…
– В том краю, – твердил он, с каждым шагом преодолевая крохотную частичку не только пространства, но и времени – не только времени, но и судьбы, носящей второе имя, Неизбежность, – где старик без меча оживляет цветы…
Где слепой прозорлив и ему даже жребий не нужен,
В том краю, где влюбленным даруют счастливые сны,
Мы однажды сойдемся все вместе на дружеский ужин.
Мы вернемся с полей, на которых давно полегли,
Возвратимся из тьмы, где до этого долго блуждали,
С равнодушных небес и от самого края земли –
Те, кого позабыли, и те, кого преданно ждали.
И за этим столом мы впервые поймем, что почем.
Мы узнаем друг друга – и мысли, и души, и лица.
Нам предскажут, что в прошлом далеком случится,
О грядущем напомнят…
И вкусным напоят вином.
В день, когда все долги будут розданы – даже с лихвой,
Когда будет мне некого помнить – и некому мстить,
Я разрушу свой липкий и вязкий могильный покой,
Я приду в этот край, чтобы там научиться любить.
На другом краю времени, пространства и судьбы, по другую сторону неизвестности терпеливо ожидал человека последний из великого племени аухканов – пантафолт по имени Шанаданха.
Он не знал, суждено ли ему дождаться.
Он не знал, суждено ли ему докричаться до беспамятной человеческой души и сможет ли душа после докричаться до человека.
Он только знал, что ждать в любом случае придется очень долго. .
Но ведь он сразу согласился.
г. Киев
2001 год
ГЛОССАРИЙ
Аддонай – один из богов Рамора, великий воин и покровитель искусств, особенно музыки, сын Ла-фемоса и Лоэмаль. Был предательски убит своим братом Суфадонексой во время Первой войны богов и чудовищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90