Такой противник непобедим.
И когда армия Омагры в конце концов была истреблена невидимым и неизвестным врагом, он, Кайнен, надеялся на то, что это пришли на помощь осажденному Каину те, чей сородич верным псом лежал у ног Руфа в этой страшной пещере.
А потом Килиан вернулся с поля боя один, без брата. И начал плести чушь о внезапном нападении варваров и героической гибели своего спутника. Он тоже не умел лгать, как и его отец. Другие поверили, но Аддон, жадно ловящий каждое слово сына, поверить не мог. И видел, что Уна тоже старается скрыть сомнения, и чем больше сил она прилагает, чтобы вести себя естественно, тем очевиднее становится ее недоверие.
3
Каббад поднял на друга усталые глаза. Воспаленные, слезящиеся, с сеточкой красных сосудиков. Медленно потер переносицу.
– Ты подозреваешь Килиана?
– Что уж теперь лить воду на жернова? Но если говорить начистоту – да, подозреваю. И ты, Каббад, его подозреваешь. Хотя я и не могу понять, зачем это понадобилось Руфу.
– Даже так? – усмехнулся Глагирий.
– Конечно, мудрый. Мой сын Килиан – очень хороший воин и в битве с одним и даже двумя-тремя варварами или любыми другими противниками мог бы уцелеть. Я сам учил его, и моя наука не прошла даром. Но вот, например, с таким зверем, как тот, которого я видел в пещере, ему не справиться. Врага нужно оценивать по достоинству: это великий враг. И Руф был таким же, в каком-то смысле больше зверем или божеством. У него ко многим вещам было не человеческое отношение…
– А какое же? – заинтересовался Эрвосса Глагирий.
– Не знаю. Но какое-то другое. Словно он был вылеплен из совершенно другого теста. Там, где человек боялся, Руф задумывался; там, где я плакал бы, он становился серьезен и внимателен; там, где другие умирали, Руф не просто выживал. Он отказывался понимать, отчего люди погибли. Ведь это было так сложно сделать.
– Что «сложно»?
– Умереть сложно. А выжить легко. Я же говорю – он иначе думал.
Килиан мог захотеть убить Руфа. В это я верю. Но суметь убить Руфа без его молчаливого согласия и пособничества? Увольте. Мой мальчик всего лишь обычный человек.
– А зачем Руфу было погибать от руки собственного брата?
– Не знаю. Я долго прожил с ним бок о бок, привык считать его родным, а поэтому забыл, кем он был до нашей встречи… Но теперь должен признать: не мне судить его и не мне пытаться понять.
– Ты не забыл, – заметил Каббад, – ты никогда не знал этого.
– Положим. Я забыл, что не знал, кем был Руф до нашей встречи, – да и не хотел вспоминать, честно говоря. Я просто любил его и гордился им, потому что он этого заслуживал.
Старец Глагирий сел рядом с Кайненом и ободряюще похлопал его по руке:
– Да, человече. Ты лихо сыграл в свою игру посреди игры богов. И сделал это с таким невинным видом, что я так и не могу уразуметь: то ли ты игрушка в руках Судьбы, то ли сам – Судьба.
– Он ничего не понимает, – сказал Каббад тяжелым голосом. – Ты не учитываешь, что наш друг Аддон Кайнен не знает и сотой доли того, что известно тебе, отец.
– Вот-вот, – подтвердил Кайнен. – Начнем с того, что я не знал о вашем родстве. Или я и тут чего-то не понимаю?
Двое мудрецов вгляделись в его печальную физиономию и расхохотались.
Хотя на самом деле им было совсем не до смеха.
– Все переменилось, – утирая выступившие слезы, сказал Глагирий. – Наши боги допустили роковую ошибку, и теперь мир будет расплачиваться за нее.
– Во второй раз, – не то спросил, не то утвердил Каббад.
– Во второй раз…
Шисансаном искренне восхищался Рамором.
Его собственный мир был гораздо более суровым, жестоким и беспощадным к тому, кто не сумел приспособиться и кому не посчастливилось родиться наисильнейшим. В удачу на Ифнаре не верили – верили в собственную мощь и разум.
Это делало его детей более сильными, выносливыми и разумными, нежели люди, но и у людей были свои преимущества. Кто, как не бог, изгнанный своими родичами за излишнюю человечность, мог оценить это?
Этот бессмертный превыше всего ставил способность любить и ненавидеть, радоваться и печалиться, тосковать и испытывать счастье. О! Он мечтал однажды по-настоящему вкусить этого волшебного напитка – сполна испить из чаши счастья, пусть даже останется послевкусие горя. Он был готов на любые условия богов Рамора, только бы остаться здесь равным среди равных, быть принятым и понятым.
А ведь Шисансаном был во много крат сильнее любого из наших небесных владык. И если бы он пришел с войной, то на нашей земле сейчас были бы другие хозяева.
Но Великий Аухкан не знал, что кроме способности чувствовать существуют еще и другие: способность лгать, предавать, нарушать клятву. Да мало ли что могут человек и человеческие боги? Бедняга Шисансаном не подозревал, что клявшиеся ему в дружбе бессмертные за его спиной тут же договариваются напасть исподтишка, как только представится удобный случай. Впрочем, они же были готовы признать его верховным владыкой, ибо понимали, что равных ему не отыщется под нашим небом, – но он не пытался захватить власть, которая принадлежала другому. Они были готовы продать друг друга, если бы он изъявил желание их купить, но он не знал, что боги Рамора покупаются и продаются, словно тупой и безмозглый скот. А если бы и узнал, то все равно не понял.
Лафемос – повелитель жизни – встретился с пришлым богом и после первого потрясения, вызванного внешним видом бессмертного, смог оценить его разум, доброту и мирные намерения.
Это тоже немалое деяние – принять иного. Потому что, человече, когда Лафемос смотрел на существо, более всего похожее на самый кошмарный сон жестокого божества, сложнее всего ему было разглядеть за ужасающим обликом прекрасную суть.
– Было бы забавно, – заметил Кайнен, – если бы Шисансаном делал над собой такое же усилие. Думаю, мудрый Лафемос тоже вызывал у него отвращение…
Каббад с неподдельным интересом и уважением взглянул на друга.
– Шисансаном создал первых детей, – продолжил Глагирий после паузы. – Это была отборная гвардия масаари-нинцае, но их было всего несколько сотен: воинов он породил только для защиты прочих своих созданий от диких животных, которыми Рамор в те далекие времена буквально кишел. Древние твари были могучи, и рядом с ними панон-тераваль показался бы испуганным зверьком. Впрочем, с аухканами они тягаться не могли.
Но все же аухканов-воителей было слишком мало, чтобы называть их армией. Остальные дети Шисансанома родились Созидателями: крохотные пряхи вопоквая-артолу, беспомощные строители шетширо-циор и смешные такивах-ниан – садовники, чье искусство позволяло любую пустыню превратить в цветущий сад.
Если бы ты знал, Аддон, какие прекрасные города стали возводить они у подножия гор, какие удивительные пряли ткани, какие вкусные и изысканные – не знаю, как назвать эти растения – выращивали на аккуратных маленьких огородиках, какие цветы и травы украшали их жилища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
И когда армия Омагры в конце концов была истреблена невидимым и неизвестным врагом, он, Кайнен, надеялся на то, что это пришли на помощь осажденному Каину те, чей сородич верным псом лежал у ног Руфа в этой страшной пещере.
А потом Килиан вернулся с поля боя один, без брата. И начал плести чушь о внезапном нападении варваров и героической гибели своего спутника. Он тоже не умел лгать, как и его отец. Другие поверили, но Аддон, жадно ловящий каждое слово сына, поверить не мог. И видел, что Уна тоже старается скрыть сомнения, и чем больше сил она прилагает, чтобы вести себя естественно, тем очевиднее становится ее недоверие.
3
Каббад поднял на друга усталые глаза. Воспаленные, слезящиеся, с сеточкой красных сосудиков. Медленно потер переносицу.
– Ты подозреваешь Килиана?
– Что уж теперь лить воду на жернова? Но если говорить начистоту – да, подозреваю. И ты, Каббад, его подозреваешь. Хотя я и не могу понять, зачем это понадобилось Руфу.
– Даже так? – усмехнулся Глагирий.
– Конечно, мудрый. Мой сын Килиан – очень хороший воин и в битве с одним и даже двумя-тремя варварами или любыми другими противниками мог бы уцелеть. Я сам учил его, и моя наука не прошла даром. Но вот, например, с таким зверем, как тот, которого я видел в пещере, ему не справиться. Врага нужно оценивать по достоинству: это великий враг. И Руф был таким же, в каком-то смысле больше зверем или божеством. У него ко многим вещам было не человеческое отношение…
– А какое же? – заинтересовался Эрвосса Глагирий.
– Не знаю. Но какое-то другое. Словно он был вылеплен из совершенно другого теста. Там, где человек боялся, Руф задумывался; там, где я плакал бы, он становился серьезен и внимателен; там, где другие умирали, Руф не просто выживал. Он отказывался понимать, отчего люди погибли. Ведь это было так сложно сделать.
– Что «сложно»?
– Умереть сложно. А выжить легко. Я же говорю – он иначе думал.
Килиан мог захотеть убить Руфа. В это я верю. Но суметь убить Руфа без его молчаливого согласия и пособничества? Увольте. Мой мальчик всего лишь обычный человек.
– А зачем Руфу было погибать от руки собственного брата?
– Не знаю. Я долго прожил с ним бок о бок, привык считать его родным, а поэтому забыл, кем он был до нашей встречи… Но теперь должен признать: не мне судить его и не мне пытаться понять.
– Ты не забыл, – заметил Каббад, – ты никогда не знал этого.
– Положим. Я забыл, что не знал, кем был Руф до нашей встречи, – да и не хотел вспоминать, честно говоря. Я просто любил его и гордился им, потому что он этого заслуживал.
Старец Глагирий сел рядом с Кайненом и ободряюще похлопал его по руке:
– Да, человече. Ты лихо сыграл в свою игру посреди игры богов. И сделал это с таким невинным видом, что я так и не могу уразуметь: то ли ты игрушка в руках Судьбы, то ли сам – Судьба.
– Он ничего не понимает, – сказал Каббад тяжелым голосом. – Ты не учитываешь, что наш друг Аддон Кайнен не знает и сотой доли того, что известно тебе, отец.
– Вот-вот, – подтвердил Кайнен. – Начнем с того, что я не знал о вашем родстве. Или я и тут чего-то не понимаю?
Двое мудрецов вгляделись в его печальную физиономию и расхохотались.
Хотя на самом деле им было совсем не до смеха.
– Все переменилось, – утирая выступившие слезы, сказал Глагирий. – Наши боги допустили роковую ошибку, и теперь мир будет расплачиваться за нее.
– Во второй раз, – не то спросил, не то утвердил Каббад.
– Во второй раз…
Шисансаном искренне восхищался Рамором.
Его собственный мир был гораздо более суровым, жестоким и беспощадным к тому, кто не сумел приспособиться и кому не посчастливилось родиться наисильнейшим. В удачу на Ифнаре не верили – верили в собственную мощь и разум.
Это делало его детей более сильными, выносливыми и разумными, нежели люди, но и у людей были свои преимущества. Кто, как не бог, изгнанный своими родичами за излишнюю человечность, мог оценить это?
Этот бессмертный превыше всего ставил способность любить и ненавидеть, радоваться и печалиться, тосковать и испытывать счастье. О! Он мечтал однажды по-настоящему вкусить этого волшебного напитка – сполна испить из чаши счастья, пусть даже останется послевкусие горя. Он был готов на любые условия богов Рамора, только бы остаться здесь равным среди равных, быть принятым и понятым.
А ведь Шисансаном был во много крат сильнее любого из наших небесных владык. И если бы он пришел с войной, то на нашей земле сейчас были бы другие хозяева.
Но Великий Аухкан не знал, что кроме способности чувствовать существуют еще и другие: способность лгать, предавать, нарушать клятву. Да мало ли что могут человек и человеческие боги? Бедняга Шисансаном не подозревал, что клявшиеся ему в дружбе бессмертные за его спиной тут же договариваются напасть исподтишка, как только представится удобный случай. Впрочем, они же были готовы признать его верховным владыкой, ибо понимали, что равных ему не отыщется под нашим небом, – но он не пытался захватить власть, которая принадлежала другому. Они были готовы продать друг друга, если бы он изъявил желание их купить, но он не знал, что боги Рамора покупаются и продаются, словно тупой и безмозглый скот. А если бы и узнал, то все равно не понял.
Лафемос – повелитель жизни – встретился с пришлым богом и после первого потрясения, вызванного внешним видом бессмертного, смог оценить его разум, доброту и мирные намерения.
Это тоже немалое деяние – принять иного. Потому что, человече, когда Лафемос смотрел на существо, более всего похожее на самый кошмарный сон жестокого божества, сложнее всего ему было разглядеть за ужасающим обликом прекрасную суть.
– Было бы забавно, – заметил Кайнен, – если бы Шисансаном делал над собой такое же усилие. Думаю, мудрый Лафемос тоже вызывал у него отвращение…
Каббад с неподдельным интересом и уважением взглянул на друга.
– Шисансаном создал первых детей, – продолжил Глагирий после паузы. – Это была отборная гвардия масаари-нинцае, но их было всего несколько сотен: воинов он породил только для защиты прочих своих созданий от диких животных, которыми Рамор в те далекие времена буквально кишел. Древние твари были могучи, и рядом с ними панон-тераваль показался бы испуганным зверьком. Впрочем, с аухканами они тягаться не могли.
Но все же аухканов-воителей было слишком мало, чтобы называть их армией. Остальные дети Шисансанома родились Созидателями: крохотные пряхи вопоквая-артолу, беспомощные строители шетширо-циор и смешные такивах-ниан – садовники, чье искусство позволяло любую пустыню превратить в цветущий сад.
Если бы ты знал, Аддон, какие прекрасные города стали возводить они у подножия гор, какие удивительные пряли ткани, какие вкусные и изысканные – не знаю, как назвать эти растения – выращивали на аккуратных маленьких огородиках, какие цветы и травы украшали их жилища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90