И теперь она еще дальше от меня, чем тогда, когда уезжала из Каина, чтобы вступить в права наследования…/
Аддон Кайнен настойчиво советовал сыну держать ухо востро, смотреть в оба – и сумел произнести все соответствующие банальности, прежде чем неохотно признал, что грядет война. И война эта может стать последней для нынешнего поколения людей, как некогда покончила с целым миром долгая и кровопролитная война людей с чудовищами.
Тем самым Аддон признал, что старые легенды суть правда, просто правда, случившаяся так давно, что ее почти никто не воспринимает всерьез. Мало ли что было в начале времен?
Кайнен был немногословен и крайне осторожен в выборе слов. Будто и сам до конца не верил в происходящее.
Но Килиан, видевший побоище в лагере палчелоров собственными глазами, в предостережениях и наставлениях более не нуждался. Он был словно стрела, выпущенная из тезасиу прямо в облака: как бы высоко она ни взмыла, однажды достигнет крайней точки и после этого устремится вниз. Еще ни одна стрела не задержалась в небесах.
Килиан Кайнен, хранитель Южного рубежа, достиг крайней точки напряжения. Каждую тексель, каждый литал он ждал нашествия. Нет, не так.
НАШЕСТВИЯ.
И он не знал, как противостоять этому врагу. То же чувствовал и его отец. Именно поэтому таленар Аддон Кайнен – вопреки собственным убеждениям, вопреки нежеланию проливать кровь братьев и вести захватнические войны – готовился к походу на Ирруан, который был первым в длинном списке раморских городов только лишь потому, что дал формальный повод к войне.
Килиан знал, что следующим станет Шэнн, а за ним наступит черед непокорной и могущественной Ардалы с ее непобедимым флотом.
И новый хозяин Каина уже испытывал ненависть и к жителям этих государств, буде они не покорятся царице Аммаласуне, и к тем, кто явится из тьмы небытия и самим фактом своего существования будет угрожать людям. Он ненавидел их, хотя плохо представлял, как же они выглядят – чудовища, порожденные чернотой ночного неба. Все, что он знал о них, – это то, что они способны переру6ить человека пополам или разорвать его на части; а еще – изображение на перстне отца и череп, хранящийся в храме Суфадонексы и воспринимающийся как еще одно причудливое украшение в обители грозного бога.
Он не понимал их и не желал понимать, он не встречал ни одного из них и не желал встретить. Он только догадывался, что кровь у них голубая. И все-таки этого было достаточно для того, чтобы Килиан Кайнен тонул и захлебывался в ненависти.
Потому что в мире не существует пустоты. Там, где нет любви, пускает корни ненависть. Там, где нет добра, поднимает голову зло. Отсутствие света – это не ничто, но мрак…
4
– Здравствуй, сын Шисансанома.
– Здравствуй, друг моего отца. Зачем ты пришел?
– Хочу просить тебя пощадить людей. Не убивай их. После этой войны снова не останется никого живого.
– Не меня надо просить, но иных. Для меня ценность каждой жизни, пусть даже крохотной и незначительной, абсолютно очевидна. Я не собираюсь начинать войну. Я жажду мира, так же как и мой отец. Ты помнишь…
– Помню. Когда-то я приходил к твоему отцу, чтобы убедить его покинуть наш мир. Здесь вам нечего делать, здесь вы чужие. Боги Рамора не успокоятся, пока не уничтожат вас. Уходи, Шигауханам, и ты сохранишь жизнь. Отчего бы тебе не подыскать иную землю и уже там создать новое поколение аухканов, возвести города и вырастить сады? Ах, какие сады я увидел по дороге сюда! Я желал бы жить среди них…
– Так почему я не могу оставаться тут и жить в мире с остальными? Я не посягаю на их власть, я не жажду чрезмерного… Ведь я родился на этой земле, и она настолько же моя, насколько и ваша. Отчего мне навязывают войну? Не потому ли, что твои боги не желают мира ни с кем – ни друг с другом, ни с иными. Посмотри, что они сделали с Данном, с Каббадаем и Эрби. Погляди, что стало с тобой! И потом, как я оставлю свой народ?
– Ты выживешь без него. Ты же бессмертен.
– Выжить и продолжить свое существование – еще не значит жить. Бог остается богом только тогда, когда продолжает созидать. Иначе он ничего не стоит. Бессмертие без созидания и любви – это мука и наказание, а вовсе не счастье.
– Смешно.
– Что, друг моего отца?
– Смешно, что мне это рассказывает существо, по определению свободное от чувств, лишенное эмоций, живущее только холодным разумом.
– Я уже не таков. Я сын любящего Шисансанома.
– Я понимаю, многорукий. Но другие… другие не захотят понимать.
– В этом вся беда. Они не хотят , и ничего не изменить. Скажи, если я не двину войска против них, что станет с моими детьми?
– Их уничтожат.
– Так зачем мне соглашаться на твое предложение?
– Чтобы спастись. Впрочем, ни твой отец, ни ты не способны думать, как мы. Я сужу по себе – старый жалкий бог, лишенный всего, кроме бессмертия. И я хватаюсь за него, как за соломинку, потому что я неистово хочу жить, Шигау ханам.
– Я тоже. Но я хочу жить достойно. В отличие от моего отца, который действительно был чужим здесь, я – дитя этого мира. Я пробовал на вкус воду из раморских ручьев. Я бывал на дне океана. Я поднимался к нашему солнцу. Это все – мой дом. И я не хочу другого.
– Красивый ответ. Но жизнь некрасива, мечтатель.
– Я не умею мечтать.
– Это тебе только кажется.
– Как твои сады, друг моего отца?
– Прекрасно. Они моя единственная подлинная радость и гордость.
– В том краю, – внезапно произнес Шигауха-нам, – где старик без меча оживляет цветы, где слепой прозорлив и ему даже жребий не нужен, в том краю, где влюбленным даруют счастливые сны, мы сойдемся однажды все вместе на дружеский ужин…
– Я уже слышал эти строки. Для каждого они означают что-то свое, каждый произносит их по-своему. Ты сам мог бы придумать что-либо подобное?
– Нет. Но я бы хотел…
– Круг замыкается, Шигауханам, и мне горько, что ничего не удалось изменить.
– Кто знает, друг моего отца. Возможно, не все так безысходно и страшно.
– Люди говорят, что надежда умирает последней. Будем надеяться, что строки эти окажутся пророческими, так и случится: однажды мы сможем собраться все вместе. За дружеской беседой.
– Приход сюда грозит тебе бедой?
– Думаю, нет. У меня больше нечего отбирать.
– Кроме бессмертия.
– Ты только что сам сказал: бессмертие без созидания – это мука. Иногда я хочу отмучиться и успокоиться навеки.
Прощай, многорукий. Я желаю тебе удачи.
Старик легко прикоснулся к руке слепого юноши, приглашая его следовать за собой. Тот улыбнулся светло и радостно, обратив незрячие глаза к восседавшему перед ним исполинскому существу, которое на первый взгляд казалось смертоносным, чудовищным и безжалостным. Но юноша был слеп и потому видел нечто совсем другое.
Они со стариком сели в серебристую ладью, и она отправилась в неспешное плавание по изумрудно-зеленой реке, протекающей между плетущих берегов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Аддон Кайнен настойчиво советовал сыну держать ухо востро, смотреть в оба – и сумел произнести все соответствующие банальности, прежде чем неохотно признал, что грядет война. И война эта может стать последней для нынешнего поколения людей, как некогда покончила с целым миром долгая и кровопролитная война людей с чудовищами.
Тем самым Аддон признал, что старые легенды суть правда, просто правда, случившаяся так давно, что ее почти никто не воспринимает всерьез. Мало ли что было в начале времен?
Кайнен был немногословен и крайне осторожен в выборе слов. Будто и сам до конца не верил в происходящее.
Но Килиан, видевший побоище в лагере палчелоров собственными глазами, в предостережениях и наставлениях более не нуждался. Он был словно стрела, выпущенная из тезасиу прямо в облака: как бы высоко она ни взмыла, однажды достигнет крайней точки и после этого устремится вниз. Еще ни одна стрела не задержалась в небесах.
Килиан Кайнен, хранитель Южного рубежа, достиг крайней точки напряжения. Каждую тексель, каждый литал он ждал нашествия. Нет, не так.
НАШЕСТВИЯ.
И он не знал, как противостоять этому врагу. То же чувствовал и его отец. Именно поэтому таленар Аддон Кайнен – вопреки собственным убеждениям, вопреки нежеланию проливать кровь братьев и вести захватнические войны – готовился к походу на Ирруан, который был первым в длинном списке раморских городов только лишь потому, что дал формальный повод к войне.
Килиан знал, что следующим станет Шэнн, а за ним наступит черед непокорной и могущественной Ардалы с ее непобедимым флотом.
И новый хозяин Каина уже испытывал ненависть и к жителям этих государств, буде они не покорятся царице Аммаласуне, и к тем, кто явится из тьмы небытия и самим фактом своего существования будет угрожать людям. Он ненавидел их, хотя плохо представлял, как же они выглядят – чудовища, порожденные чернотой ночного неба. Все, что он знал о них, – это то, что они способны переру6ить человека пополам или разорвать его на части; а еще – изображение на перстне отца и череп, хранящийся в храме Суфадонексы и воспринимающийся как еще одно причудливое украшение в обители грозного бога.
Он не понимал их и не желал понимать, он не встречал ни одного из них и не желал встретить. Он только догадывался, что кровь у них голубая. И все-таки этого было достаточно для того, чтобы Килиан Кайнен тонул и захлебывался в ненависти.
Потому что в мире не существует пустоты. Там, где нет любви, пускает корни ненависть. Там, где нет добра, поднимает голову зло. Отсутствие света – это не ничто, но мрак…
4
– Здравствуй, сын Шисансанома.
– Здравствуй, друг моего отца. Зачем ты пришел?
– Хочу просить тебя пощадить людей. Не убивай их. После этой войны снова не останется никого живого.
– Не меня надо просить, но иных. Для меня ценность каждой жизни, пусть даже крохотной и незначительной, абсолютно очевидна. Я не собираюсь начинать войну. Я жажду мира, так же как и мой отец. Ты помнишь…
– Помню. Когда-то я приходил к твоему отцу, чтобы убедить его покинуть наш мир. Здесь вам нечего делать, здесь вы чужие. Боги Рамора не успокоятся, пока не уничтожат вас. Уходи, Шигауханам, и ты сохранишь жизнь. Отчего бы тебе не подыскать иную землю и уже там создать новое поколение аухканов, возвести города и вырастить сады? Ах, какие сады я увидел по дороге сюда! Я желал бы жить среди них…
– Так почему я не могу оставаться тут и жить в мире с остальными? Я не посягаю на их власть, я не жажду чрезмерного… Ведь я родился на этой земле, и она настолько же моя, насколько и ваша. Отчего мне навязывают войну? Не потому ли, что твои боги не желают мира ни с кем – ни друг с другом, ни с иными. Посмотри, что они сделали с Данном, с Каббадаем и Эрби. Погляди, что стало с тобой! И потом, как я оставлю свой народ?
– Ты выживешь без него. Ты же бессмертен.
– Выжить и продолжить свое существование – еще не значит жить. Бог остается богом только тогда, когда продолжает созидать. Иначе он ничего не стоит. Бессмертие без созидания и любви – это мука и наказание, а вовсе не счастье.
– Смешно.
– Что, друг моего отца?
– Смешно, что мне это рассказывает существо, по определению свободное от чувств, лишенное эмоций, живущее только холодным разумом.
– Я уже не таков. Я сын любящего Шисансанома.
– Я понимаю, многорукий. Но другие… другие не захотят понимать.
– В этом вся беда. Они не хотят , и ничего не изменить. Скажи, если я не двину войска против них, что станет с моими детьми?
– Их уничтожат.
– Так зачем мне соглашаться на твое предложение?
– Чтобы спастись. Впрочем, ни твой отец, ни ты не способны думать, как мы. Я сужу по себе – старый жалкий бог, лишенный всего, кроме бессмертия. И я хватаюсь за него, как за соломинку, потому что я неистово хочу жить, Шигау ханам.
– Я тоже. Но я хочу жить достойно. В отличие от моего отца, который действительно был чужим здесь, я – дитя этого мира. Я пробовал на вкус воду из раморских ручьев. Я бывал на дне океана. Я поднимался к нашему солнцу. Это все – мой дом. И я не хочу другого.
– Красивый ответ. Но жизнь некрасива, мечтатель.
– Я не умею мечтать.
– Это тебе только кажется.
– Как твои сады, друг моего отца?
– Прекрасно. Они моя единственная подлинная радость и гордость.
– В том краю, – внезапно произнес Шигауха-нам, – где старик без меча оживляет цветы, где слепой прозорлив и ему даже жребий не нужен, в том краю, где влюбленным даруют счастливые сны, мы сойдемся однажды все вместе на дружеский ужин…
– Я уже слышал эти строки. Для каждого они означают что-то свое, каждый произносит их по-своему. Ты сам мог бы придумать что-либо подобное?
– Нет. Но я бы хотел…
– Круг замыкается, Шигауханам, и мне горько, что ничего не удалось изменить.
– Кто знает, друг моего отца. Возможно, не все так безысходно и страшно.
– Люди говорят, что надежда умирает последней. Будем надеяться, что строки эти окажутся пророческими, так и случится: однажды мы сможем собраться все вместе. За дружеской беседой.
– Приход сюда грозит тебе бедой?
– Думаю, нет. У меня больше нечего отбирать.
– Кроме бессмертия.
– Ты только что сам сказал: бессмертие без созидания – это мука. Иногда я хочу отмучиться и успокоиться навеки.
Прощай, многорукий. Я желаю тебе удачи.
Старик легко прикоснулся к руке слепого юноши, приглашая его следовать за собой. Тот улыбнулся светло и радостно, обратив незрячие глаза к восседавшему перед ним исполинскому существу, которое на первый взгляд казалось смертоносным, чудовищным и безжалостным. Но юноша был слеп и потому видел нечто совсем другое.
Они со стариком сели в серебристую ладью, и она отправилась в неспешное плавание по изумрудно-зеленой реке, протекающей между плетущих берегов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90