плоский череп с парой больших глаз и устрашающими жвалами; и россыпь мелких звездочек – четыре глаза поменьше. Верхняя часть бронированного туловища, конечности и хвост существа то и дело переливались разноцветными пятнами, которые идеально имитировали детали пейзажа, и от этого создавалось впечатление, что они мерцают и растворяются в пространстве.
Мальчик застыл в немом благоговении, забыв даже об ужасе, какой полагалось испытывать ему при виде столь могущественного иного, которому он никогда не смог бы дать достойный отпор, буде существо пожелает причинить ему вред. Он на какое-то время забыл и о пауках, сопровождавших его на протяжении всего этого долгого пути, а когда вспомнил и бросил взгляд окрест, то снова испытал шок.
Он не смог бы точно сказать, сколько пауков собралось в этой долине, залитой синим светом заходящего солнца: столько, сколько звезд появлялось в ясную погоду на многоглазом небе; столько, сколько травинок росло по берегам мелких ручьев; столько, сколько микроскопических острых колючек может впиться в кожу безумца, забредшего в заросли чузарис. А кроме них в долине скопилась еще неописуемая масса других столь же могущественных и совершенных существ – это скорпионы темным шевелящимся озером окружали Его трон. Их плотные хитиновые панцири при столкновении издавали легкий, едва слышный стук, но поскольку скорпионов было неисчислимое множество, то звук напоминал скорее отдаленный грохот и звучал очень грозно. Словно боевую песню исполняли эти безжалостные твари, провожая в последний путь величайшего из ныне живущих.
Почему Мальчик подумал о последнем пути, он и сам не знал.
С восторгом и неизведанным прежде трепетом он смотрел, как мириады хищных существ становятся в молитвенные позы, поднимая к равнодушному небу верхние конечности, как издают странные шипящие и скрежещущие звуки, никогда прежде не слышанные Мальчиком, как стучат клешнями и клацают могучими клыками.
И внезапное давление на плечи заставило человека опуститься на колени, став еще одним поклоняющимся господину из тысяч и тысяч в толпе, – и прозрачная, прохладная, ароматная, как свежайшая вода, сила хлынула в его тело. Оно стало не привычно могучим и легким, оно слушалось даже малейшего импульса, исходившего от мозга, но сознание Мальчику изменило – свернулось клубочком где-то в уголке, и его мозг приливной волной затопили чужие мысли и воспоминания…
2
…Он стоял у подножия высокого холма, на котором был возведен самый красивый, изысканный и непохожий на иные город этого мира. Он стоял плечом к плечу со своими братьями – такими же, как и он сам, воинами, – а внизу, в долине, лежавшей перед ними будто ладони, сложенные горстью, копошилось неисчислимое вражеское войско.
Он и его братья были великими и непревзойденными воинами, но они наверняка знали, что даже самого искусного и опытного можно задавить числом – ибо не выстоит ничто живое перед лицом разгневанной природы: погибнет под обвалом; захлебнется в великанской приливной волне, что калечит океанские берега; исчезнет во всепоглощающем пламени вулканов. Те, кто шел сейчас против них, были слепы и неразумны, жестоки и коварны, как сама природа этого пространства. Но, обреченные умереть, воины не помышляли о бегстве, и он тоже не помышлял. Ибо за их спинами, доверчивые и беззащитные, находились жители Города, которых они были поставлены защищать.
Иной бы сказал – нет в этом смысла, и цель бесплодна. И гибель суждена абсолютно всем. Так стоит ли?
Наверняка стоит, потому что существует на свете еще что-то кроме доводов рассудка и пискливого голоса страха…
Полностью раскрыв жесткие пластинчатые крылья, проявив на них замысловатый фиолетово-алый рисунок печали и решимости стоять насмерть, защелкали смертоносными клешнями великие воины народа Аухканов, отборная гвардия Божественного владыки Шисамсанома – масаари-нинцае…
Наступающие орали во весь голос.
Вот так: «Ааа-ааа-ааа!» – будто роженицы.
Они кричали, чтобы заглушить собственный ужас, страх смерти, боли и неизвестности, и карабкались на этот злополучный холм.
Передовые отряды были буквально погребены под шевелящейся массой исковерканных, окровавленных человеческих тел, и толпа наступающих в считанные минуты оказалась в нескольких шагах от него. Дальше он помнил все обрывками.
Заходящийся в крике воин в наброшенной на доспехи шкуре, на клочковатую шерсть которой стекает кровь из его развороченной нижней челюсти…
ядовитое жало соратника, намертво застрявшее в деревянном щите, облитом черной вязкой смолой, и отвратительный треск его ломающихся покровов…
четырехпалая рука человека с отсутствующим средним пальцем, впившаяся в крыло масаари-нинцае в предсмертной судороге…
воющий враг ковыляет в самую гущу битвы – у него нет глаз, верхняя часть лица превращена в кровавое месиво одним ударом серповидной клешни, и его сминают и затаптывают свои же…
аухкан, пригвожденный к земле плохо оструганным деревянным колом, извивается, пытаясь встать, и в последнем броске дотягивается до низенького человечка в кожаной броне, – и чавкаюший звук, когда его огромная клешня вонзается в спину солдата, выбивая в плоти глубокую яму…
пятеро или шестеро человек насели на масаари-нинцае, один из них остервенело лупит по мощному шипастому черепу бронзовым молотом, и у него безумное лицо и выкатившиеся глаза давно мертвого существа…
Многочисленный отряд панцирной пехоты заходит с тыла и уже не встречает сопротивления. Вот он видит, как люди руками рвут на части мягкое тельце беззащитного шетширо-циор, Строителя, и из черных выпуклых глазок выкатываются мутные слезы – ведь Строители живучи и умирают долго и мучительно. Он рвется на помощь, но его отбрасывают. Пехота наступает отовсюду, сомкнув высокие щиты и ощетинившись длинными копьями.
Великолепный прыжок – и масаари из рода тагдаше приземляется в самом центре кольца атакующих. Они кричат, кричат, кричат… вспоротые животы, скользкие внутренности, выпадающие между трясущихся пальцев, глаза, полные ужаса и недоверия, – я же только что был жив… разорванное горло, которое командир тщетно пытается сжать так, чтобы остановить поток крови… шип третьей клешни тагдаше, с хрустом вломившийся в низкий лоб под гривой желтых волос… воин с кривым шрамом поперек лица, повисший на обломке собственного копья… подожженный огнем бага аухкан, оседающий на траву.
Воин из его отряда, переполовиненный ударом топора, но все еще смертельно опасный для своих врагов, крошит наступающих секирами верхних конечностей. Вот они сходятся и снова расходятся, и искореженные тела людей медленно опускаются на красную траву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Мальчик застыл в немом благоговении, забыв даже об ужасе, какой полагалось испытывать ему при виде столь могущественного иного, которому он никогда не смог бы дать достойный отпор, буде существо пожелает причинить ему вред. Он на какое-то время забыл и о пауках, сопровождавших его на протяжении всего этого долгого пути, а когда вспомнил и бросил взгляд окрест, то снова испытал шок.
Он не смог бы точно сказать, сколько пауков собралось в этой долине, залитой синим светом заходящего солнца: столько, сколько звезд появлялось в ясную погоду на многоглазом небе; столько, сколько травинок росло по берегам мелких ручьев; столько, сколько микроскопических острых колючек может впиться в кожу безумца, забредшего в заросли чузарис. А кроме них в долине скопилась еще неописуемая масса других столь же могущественных и совершенных существ – это скорпионы темным шевелящимся озером окружали Его трон. Их плотные хитиновые панцири при столкновении издавали легкий, едва слышный стук, но поскольку скорпионов было неисчислимое множество, то звук напоминал скорее отдаленный грохот и звучал очень грозно. Словно боевую песню исполняли эти безжалостные твари, провожая в последний путь величайшего из ныне живущих.
Почему Мальчик подумал о последнем пути, он и сам не знал.
С восторгом и неизведанным прежде трепетом он смотрел, как мириады хищных существ становятся в молитвенные позы, поднимая к равнодушному небу верхние конечности, как издают странные шипящие и скрежещущие звуки, никогда прежде не слышанные Мальчиком, как стучат клешнями и клацают могучими клыками.
И внезапное давление на плечи заставило человека опуститься на колени, став еще одним поклоняющимся господину из тысяч и тысяч в толпе, – и прозрачная, прохладная, ароматная, как свежайшая вода, сила хлынула в его тело. Оно стало не привычно могучим и легким, оно слушалось даже малейшего импульса, исходившего от мозга, но сознание Мальчику изменило – свернулось клубочком где-то в уголке, и его мозг приливной волной затопили чужие мысли и воспоминания…
2
…Он стоял у подножия высокого холма, на котором был возведен самый красивый, изысканный и непохожий на иные город этого мира. Он стоял плечом к плечу со своими братьями – такими же, как и он сам, воинами, – а внизу, в долине, лежавшей перед ними будто ладони, сложенные горстью, копошилось неисчислимое вражеское войско.
Он и его братья были великими и непревзойденными воинами, но они наверняка знали, что даже самого искусного и опытного можно задавить числом – ибо не выстоит ничто живое перед лицом разгневанной природы: погибнет под обвалом; захлебнется в великанской приливной волне, что калечит океанские берега; исчезнет во всепоглощающем пламени вулканов. Те, кто шел сейчас против них, были слепы и неразумны, жестоки и коварны, как сама природа этого пространства. Но, обреченные умереть, воины не помышляли о бегстве, и он тоже не помышлял. Ибо за их спинами, доверчивые и беззащитные, находились жители Города, которых они были поставлены защищать.
Иной бы сказал – нет в этом смысла, и цель бесплодна. И гибель суждена абсолютно всем. Так стоит ли?
Наверняка стоит, потому что существует на свете еще что-то кроме доводов рассудка и пискливого голоса страха…
Полностью раскрыв жесткие пластинчатые крылья, проявив на них замысловатый фиолетово-алый рисунок печали и решимости стоять насмерть, защелкали смертоносными клешнями великие воины народа Аухканов, отборная гвардия Божественного владыки Шисамсанома – масаари-нинцае…
Наступающие орали во весь голос.
Вот так: «Ааа-ааа-ааа!» – будто роженицы.
Они кричали, чтобы заглушить собственный ужас, страх смерти, боли и неизвестности, и карабкались на этот злополучный холм.
Передовые отряды были буквально погребены под шевелящейся массой исковерканных, окровавленных человеческих тел, и толпа наступающих в считанные минуты оказалась в нескольких шагах от него. Дальше он помнил все обрывками.
Заходящийся в крике воин в наброшенной на доспехи шкуре, на клочковатую шерсть которой стекает кровь из его развороченной нижней челюсти…
ядовитое жало соратника, намертво застрявшее в деревянном щите, облитом черной вязкой смолой, и отвратительный треск его ломающихся покровов…
четырехпалая рука человека с отсутствующим средним пальцем, впившаяся в крыло масаари-нинцае в предсмертной судороге…
воющий враг ковыляет в самую гущу битвы – у него нет глаз, верхняя часть лица превращена в кровавое месиво одним ударом серповидной клешни, и его сминают и затаптывают свои же…
аухкан, пригвожденный к земле плохо оструганным деревянным колом, извивается, пытаясь встать, и в последнем броске дотягивается до низенького человечка в кожаной броне, – и чавкаюший звук, когда его огромная клешня вонзается в спину солдата, выбивая в плоти глубокую яму…
пятеро или шестеро человек насели на масаари-нинцае, один из них остервенело лупит по мощному шипастому черепу бронзовым молотом, и у него безумное лицо и выкатившиеся глаза давно мертвого существа…
Многочисленный отряд панцирной пехоты заходит с тыла и уже не встречает сопротивления. Вот он видит, как люди руками рвут на части мягкое тельце беззащитного шетширо-циор, Строителя, и из черных выпуклых глазок выкатываются мутные слезы – ведь Строители живучи и умирают долго и мучительно. Он рвется на помощь, но его отбрасывают. Пехота наступает отовсюду, сомкнув высокие щиты и ощетинившись длинными копьями.
Великолепный прыжок – и масаари из рода тагдаше приземляется в самом центре кольца атакующих. Они кричат, кричат, кричат… вспоротые животы, скользкие внутренности, выпадающие между трясущихся пальцев, глаза, полные ужаса и недоверия, – я же только что был жив… разорванное горло, которое командир тщетно пытается сжать так, чтобы остановить поток крови… шип третьей клешни тагдаше, с хрустом вломившийся в низкий лоб под гривой желтых волос… воин с кривым шрамом поперек лица, повисший на обломке собственного копья… подожженный огнем бага аухкан, оседающий на траву.
Воин из его отряда, переполовиненный ударом топора, но все еще смертельно опасный для своих врагов, крошит наступающих секирами верхних конечностей. Вот они сходятся и снова расходятся, и искореженные тела людей медленно опускаются на красную траву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90