«И пустое место, где мы любили», – вспоминаю я каждый раз строчку из Бродского.
В начале пятидесятых Ю. В. женился на солистке Большого театра Нине Нелиной, был счастлив, известен и относительно богат. Пожалуй, в те времена и возникли первые враги. Ю. В. вспоминал потом, как ехал в лифте со своим ровесником, тоже начинающим писателем К. и нечаянно поймал ненавидящий взгляд коллеги. Впрочем, ненависть могла происходить и по другой причине: скажем так – по причине «нечистокровности» Ю. В. Отец его был донской казак, мать – еврейка.
«А ты, очкастый, проходи мимо! У очкастых собачья кровь! А ты, полуочкастый, проходи мимо! У полуочкастых кошачья кровь!» (Ю. Трифонов «Время и место»). Мне пришлось слышать, как в Институте мировой литературы критик В. Кожинов рассуждал о том, что самые опасные – это полукровки, такие, как Трифонов, например, они опаснее даже Эренбурга.
Получив премию, Ю. В. купил машину «Победа», но ездить на ней не захотел и вскоре продал без сожаления – понадобились деньги.
Но одно воспоминание томило его всю жизнь: на деньги из этой же премии он купил подарок вернувшейся из лагеря матери – огромную палехскую шкатулку. Притащил домой, ввалился торжественно на кухню, хотел сказать: «Вот вам штучки-дрючки с нашей получки» и осекся. Мать и сестра в застиранных и залатанных домашних платьях сидели у кухонного стола и ели со сковородки жареную картошку.
...
«Какой же я был идиот!!»
Нет: просто был очень наивным «теленком», мечущимся по прекрасному зеленому лугу.
Недолго метался. Деньги быстро кончились, от экранизации «Студентов» он отказался, считая зазорным эксплуатировать одну и ту же тему, и вообще ему думалось, что каждый его роман будет напечатан в «Новом мире», а Нине, по его словам, «казалось, что он каждый год будет получать премию».
Вышло по-другому, совсем иначе.
А. Т. Твардовский неодобрительно отнесся к идее романа «Аспиранты» и вообще как-то вдруг охладел, смотрел отчужденно. С ним такое случалось. Были и другие обстоятельства, делавшие жизнь в Москве невыносимой.
Его всегда привлекала пустыня, еще со времен детского увлечения Сенкевичем.[75] Сестра работала в Туркмении, и он решил поехать туда, собрать материал о строительстве Главного туркменского канала, отойти от московской жизни. Множество записных книжек заполнены рассказами людей, техническими подробностями земляных работ. Роман «Утоление жажды» после многих переделок и доделок появился в 1961 году в журнале «Знамя». Критикой был встречен кисло. Огромный кусок жизни – десять лет, казалось, исчез без следа, как уходит в песок вода.
Но о Туркмении написаны рассказы, а главное – жизнь и ощущения литературного поденщика, загнанного судьбой в чужие края, стали основой повести «Предварительные итоги». Даже один из героев – Назарка назван собственным именем, сохранив внешность и повадки.
Все из тех же записных книжек конца сороковых – начала пятидесятых годов.
...
Вечером толпа у ресторана. Все столики заняты. Приходят отдыхающие из профсоюзного санатория – жрут пиво, водку. Бабы – страшные, мужики тоже – работяги, служаки, торгсеть.
На другой день узнаю, что Назар – этот недоделка, малютка с короткими ручками – человек очень большой силы и драчун. Многих избивал. Бороться с ним опасно. А. Мередов рассказывает:
– Он сразу кидает. От него падаешь, как будто с ишака – головой в землю. С верблюда падаешь боком, а с ишака – головой… Однажды встретил знакомого, у него все лицо в крови. Спрашиваю: что с тобой? Боролись, говорит, в парке, и меня один так сбросил, что все лицо ободрал. Кто же? Сказать стыдно – Назар…
Он – пропащий человек. Пьет. Один ему поставит сто грамм, другой… Нет цели в жизни. Живет одним днем. У него ничего нет, только то, что на нем…
А на нем – бумажная дешевая летняя рубашка навыпуск с рисунком, сатиновые брюки, темно-красные бумажные носки и босоножки из кожзаменителя. Недавно он сломал три ребра: затерял ключ от своей комнаты, пытался пролезть в форточку и застрял. Повернулся неудобно и – сломал три ребра. Его пожалели, оставили швейцаром. Оклад – 46 рублей. И – кормят. Каждый день пьян. Днем Анна пригласил его к нам в номер, выпить коньяку.
Сидел и Аннамурад.
Назар хвастался и дразнил Аннамурада:
– Мы, номуды,[76] вами правим! Сейчас наша власть! Я могу совсем бросить работу, мне каждый номуд даст по рублю – вот Анна даст, другой, третий. В Ашхабаде есть 40 тысяч номудов?
– Ай, не считал, не знаю, – говорит Анна.
Аннамурад слушает мрачно. Ему это не нравится. Назар беззастенчиво расхваливает Анну. Потом рассказывает, как он добился в поссовете, чтоб отремонтировали его комнату. Пришел на заседание, схватил чернильницу и запустил в председателя. Вообще он скандалист, но с ним боятся связываться.
Вчера у ресторана я видел, как он подрался с таким же маленьким – горбуном. Ударил его в грудь раз, другой, и горбун отошел. Аннамурад сказал:
– Я знаю этого горбуна. Это курд. Он тоже большой драчун.
Кое-кто из курдов женщин и детей остались в Фирюзе. Теперь дети выросли.
Фирюза – слово персидское. Отсюда – бирюза. Драгоценный камень.
Все официантки – старые, рыхлые бабы. Пробы негде ставить.
Аннамурад Мередов: «Кель» нас едва не сгубил».
(Кель – это Хрущев. «Плешивый».)
Приехали четыре милиционера и два грузчика. Сначала забрали всех свиней. Корову взять некуда было, сказали, что приедут завтра – я и увел ее в горы. Два месяца прятали от всех. Траву носили ей на себе – пять километров в горы. Одну остановку на автобусе и потом – в горы. И – спасли.
Ответ Насрэддина.
Насрэддин играет на дутаре и все время берет одну и ту же ноту. Его спрашивают:
– Насрэддин, почему ты все время берешь одну ноту? Посмотри, как другие играют, много разных нот…
– Они – ищут. А я уже нашел.
Ю. В. не случайно подчеркнул эти слова. Он ведь тоже искал «свою ноту».
Ашхабад. Парк. Вечер.
На «чертовом колесе» катаются директор парка Аббаев, главный бухгалтер ресторана – толстая баба, и еще двое из их компании. Все навеселе. Кричат хриплыми голосами. Посетители опасливо смотрят издали.
Фирюза. Аннамурад Мередов – директор, он же садовник, он же сторож дачи Литфонда, вернее, нескольких дач на одном участке. Ему лет 55. Сухой, очень худой, добродушный, старательный и работящий туркмен. Настоящий рабочий, сельский житель.
У него десять человек детей. Жена полная, медленно двигается, высокая, в длинном темно-вишневом туркменском платье «куйнак». Лицо усталое, несколько львиное, пыльно-коричневого оттенка, но руки, обнаженные до локтя, – молодые, сильные. Наверное, и тело ее, с большим животом, низкой тяжелой грудью, едва очерчиваемое под волнующимися складками куйнака, – еще сильно, полно жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
В начале пятидесятых Ю. В. женился на солистке Большого театра Нине Нелиной, был счастлив, известен и относительно богат. Пожалуй, в те времена и возникли первые враги. Ю. В. вспоминал потом, как ехал в лифте со своим ровесником, тоже начинающим писателем К. и нечаянно поймал ненавидящий взгляд коллеги. Впрочем, ненависть могла происходить и по другой причине: скажем так – по причине «нечистокровности» Ю. В. Отец его был донской казак, мать – еврейка.
«А ты, очкастый, проходи мимо! У очкастых собачья кровь! А ты, полуочкастый, проходи мимо! У полуочкастых кошачья кровь!» (Ю. Трифонов «Время и место»). Мне пришлось слышать, как в Институте мировой литературы критик В. Кожинов рассуждал о том, что самые опасные – это полукровки, такие, как Трифонов, например, они опаснее даже Эренбурга.
Получив премию, Ю. В. купил машину «Победа», но ездить на ней не захотел и вскоре продал без сожаления – понадобились деньги.
Но одно воспоминание томило его всю жизнь: на деньги из этой же премии он купил подарок вернувшейся из лагеря матери – огромную палехскую шкатулку. Притащил домой, ввалился торжественно на кухню, хотел сказать: «Вот вам штучки-дрючки с нашей получки» и осекся. Мать и сестра в застиранных и залатанных домашних платьях сидели у кухонного стола и ели со сковородки жареную картошку.
...
«Какой же я был идиот!!»
Нет: просто был очень наивным «теленком», мечущимся по прекрасному зеленому лугу.
Недолго метался. Деньги быстро кончились, от экранизации «Студентов» он отказался, считая зазорным эксплуатировать одну и ту же тему, и вообще ему думалось, что каждый его роман будет напечатан в «Новом мире», а Нине, по его словам, «казалось, что он каждый год будет получать премию».
Вышло по-другому, совсем иначе.
А. Т. Твардовский неодобрительно отнесся к идее романа «Аспиранты» и вообще как-то вдруг охладел, смотрел отчужденно. С ним такое случалось. Были и другие обстоятельства, делавшие жизнь в Москве невыносимой.
Его всегда привлекала пустыня, еще со времен детского увлечения Сенкевичем.[75] Сестра работала в Туркмении, и он решил поехать туда, собрать материал о строительстве Главного туркменского канала, отойти от московской жизни. Множество записных книжек заполнены рассказами людей, техническими подробностями земляных работ. Роман «Утоление жажды» после многих переделок и доделок появился в 1961 году в журнале «Знамя». Критикой был встречен кисло. Огромный кусок жизни – десять лет, казалось, исчез без следа, как уходит в песок вода.
Но о Туркмении написаны рассказы, а главное – жизнь и ощущения литературного поденщика, загнанного судьбой в чужие края, стали основой повести «Предварительные итоги». Даже один из героев – Назарка назван собственным именем, сохранив внешность и повадки.
Все из тех же записных книжек конца сороковых – начала пятидесятых годов.
...
Вечером толпа у ресторана. Все столики заняты. Приходят отдыхающие из профсоюзного санатория – жрут пиво, водку. Бабы – страшные, мужики тоже – работяги, служаки, торгсеть.
На другой день узнаю, что Назар – этот недоделка, малютка с короткими ручками – человек очень большой силы и драчун. Многих избивал. Бороться с ним опасно. А. Мередов рассказывает:
– Он сразу кидает. От него падаешь, как будто с ишака – головой в землю. С верблюда падаешь боком, а с ишака – головой… Однажды встретил знакомого, у него все лицо в крови. Спрашиваю: что с тобой? Боролись, говорит, в парке, и меня один так сбросил, что все лицо ободрал. Кто же? Сказать стыдно – Назар…
Он – пропащий человек. Пьет. Один ему поставит сто грамм, другой… Нет цели в жизни. Живет одним днем. У него ничего нет, только то, что на нем…
А на нем – бумажная дешевая летняя рубашка навыпуск с рисунком, сатиновые брюки, темно-красные бумажные носки и босоножки из кожзаменителя. Недавно он сломал три ребра: затерял ключ от своей комнаты, пытался пролезть в форточку и застрял. Повернулся неудобно и – сломал три ребра. Его пожалели, оставили швейцаром. Оклад – 46 рублей. И – кормят. Каждый день пьян. Днем Анна пригласил его к нам в номер, выпить коньяку.
Сидел и Аннамурад.
Назар хвастался и дразнил Аннамурада:
– Мы, номуды,[76] вами правим! Сейчас наша власть! Я могу совсем бросить работу, мне каждый номуд даст по рублю – вот Анна даст, другой, третий. В Ашхабаде есть 40 тысяч номудов?
– Ай, не считал, не знаю, – говорит Анна.
Аннамурад слушает мрачно. Ему это не нравится. Назар беззастенчиво расхваливает Анну. Потом рассказывает, как он добился в поссовете, чтоб отремонтировали его комнату. Пришел на заседание, схватил чернильницу и запустил в председателя. Вообще он скандалист, но с ним боятся связываться.
Вчера у ресторана я видел, как он подрался с таким же маленьким – горбуном. Ударил его в грудь раз, другой, и горбун отошел. Аннамурад сказал:
– Я знаю этого горбуна. Это курд. Он тоже большой драчун.
Кое-кто из курдов женщин и детей остались в Фирюзе. Теперь дети выросли.
Фирюза – слово персидское. Отсюда – бирюза. Драгоценный камень.
Все официантки – старые, рыхлые бабы. Пробы негде ставить.
Аннамурад Мередов: «Кель» нас едва не сгубил».
(Кель – это Хрущев. «Плешивый».)
Приехали четыре милиционера и два грузчика. Сначала забрали всех свиней. Корову взять некуда было, сказали, что приедут завтра – я и увел ее в горы. Два месяца прятали от всех. Траву носили ей на себе – пять километров в горы. Одну остановку на автобусе и потом – в горы. И – спасли.
Ответ Насрэддина.
Насрэддин играет на дутаре и все время берет одну и ту же ноту. Его спрашивают:
– Насрэддин, почему ты все время берешь одну ноту? Посмотри, как другие играют, много разных нот…
– Они – ищут. А я уже нашел.
Ю. В. не случайно подчеркнул эти слова. Он ведь тоже искал «свою ноту».
Ашхабад. Парк. Вечер.
На «чертовом колесе» катаются директор парка Аббаев, главный бухгалтер ресторана – толстая баба, и еще двое из их компании. Все навеселе. Кричат хриплыми голосами. Посетители опасливо смотрят издали.
Фирюза. Аннамурад Мередов – директор, он же садовник, он же сторож дачи Литфонда, вернее, нескольких дач на одном участке. Ему лет 55. Сухой, очень худой, добродушный, старательный и работящий туркмен. Настоящий рабочий, сельский житель.
У него десять человек детей. Жена полная, медленно двигается, высокая, в длинном темно-вишневом туркменском платье «куйнак». Лицо усталое, несколько львиное, пыльно-коричневого оттенка, но руки, обнаженные до локтя, – молодые, сильные. Наверное, и тело ее, с большим животом, низкой тяжелой грудью, едва очерчиваемое под волнующимися складками куйнака, – еще сильно, полно жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105