Желающих объявилось значительно больше, чем
вначале предполагали. Только я вошел, в ужасе прибежала девочка-посыльный
с первого этажа с известием, что последняя цифра перевалила за семьдесят
пятую, и что запись ведется на третий месяц вперед. Внизу были в шоке, в
поисках выхода из ситуации дымились мозги, горели предохранители. Ништяк
предложил по чашечке кофе. Нет, отказался я, уже пил, а помногу его пить
неинтересно и небезвредно. Тогда, сказал он, я подготовился и мы можем
идти продуцировать какой пристало эксперимент. Ну пойдем, сказал я. Пошли,
сказал он и мы пошли. Кстати, заметил принц, сегодня, Федор, вы в моем
официальном распоряжении, но я вас постараюсь не стеснять.
Он снял трубку телефона.
- Але-о! - закричал он. - Это кто? Дайте мне Димитра Очумеева. Что?
А, это мы, Димочка, и есть? Слушай, мы идем на полигон! Присылай
заказчика. Нет, двух не можем. Давай.
Полигон находился в соседнем величавом здании. Мы пробрались туда по
воздушному мосту с парапетом из синтетического аметиста, оправленного в
позолоченные столбики позолоченными львиными головами-шашечками, которые
приятно было трогать. И вот - полигон Испытаний! Вздыбившийся под купол
амфитеатр с рядами пушистых и не очень перьев на дамских шляпках (в
зависимости от дохода мужа или отца), атласных и помятеньких цилиндров,
рукоплескания, глуповатые обсуждения сегодняшнего наряда принца,
обсасывания приторных подкрашенных леденцов, - одним словом зрители! Хлеб,
я знал, имелся у всех, оставались зрелища.
Зал был забит до отказа. Я долго всматривался и, наконец, заметил
пустующее место в первом партере. Я протиснулся к нему, я неудобно уселся,
и встал, и попросил моих соседей разобрать этот Содом: под ногами мешался
Большой Твердый Чемодан, со спинки свисало два плаща и женская
благоухающая сумочка (пролились духи?), на сиденье лежала свернутая газета
и мелкая разменная монета.
- Хм! - брезгливо заметила дама-соседка по диагонали и захапала
нижний плащ. Остальные владельцы вещей промолчали... и никак себя не
обнаружили.
А представление уже начиналось! Я сгреб все на боковину и поскорее
уселся - на меня уже шикали. Уселся. Остался чемодан. Я уселся.
- Уберите баул, товарищ, - посоветовали слева и мощно двинули Большой
Твердый Чемодан ногой. Я попробовал продвинуть его еще дальше, к правому
соседу, - нет, тяжеловат. Зато двумя ногами... Правый сосед демонстративно
отвернулся, а сам пяткой стал пихать чемодан обратно, медленно, в минуту
по сантиметру. Я подпер ботинком... В минуту по полсантиметра. Подпер
вторым ботинком. Правый поднапрягся, а сам отвернулся еще больше, стал
осматривать декоративную лепку балюстрад балкончиков...
А между тем шоу уже началось.
- Подойдите ближе, - говорил принц заказчику. - Еще ближе, - он
забывал про зал, и только тогда глубокое перевоплощение артиста
проявлялось в нем с максимальной силой. Человек бледнел и смущался. - Да
подойдите же!.. Сейчас вы объясните всем - и мне - свою версию изменения
компонент мира, затем Комиссия рассмотрит право на нравственный допуск
(она же полномочна и досрочно прекратить действие изменений), ну а затем
приступим. Понятно?
- Мне известны правила, - тихо сказал человек.
- Тогда поведайте - о чем вы скорбите в святой тиши и выносите на
хищное человеческое поругание?
- Можно говорить?
- Да.
- Ээ... забыл... сейчас. Так... мм. Гх-гх. Я... значит так! От сахара
портятся зубы и диабет. От соли - болят кости и поясница. От водки -
печень и мозги, а от курева - легкие с бронхиальным деревом. Это я вывел.
А от всего вместе - портится характер и снижается воля. Поэтому, я вывел,
надо запретить - ЗАПРЕТИТЬ. Чтоб законодательно. Вот.
- ...мм... Идея понятна, товарищ. Дамы и господа! Нашелся человек,
требующий навсегда искоренить из нашего рациона вышеперечисленные вещи. И
спрашиваю Комиссию, быть посему?
- "Фи, грубо!" - сказали недалеко от меня. - "Я думала, будет
смешное", - обладатель этого голоса шумно встала и подалась к выходу,
потащив за собою упирающегося мужа.
Комиссия бурно заседала. Мне неинтересно было наблюдать за неслышным
отсюда "мозговым штурмом", и, вообще, выдалась свободная минутка и я
спросил себя: "Какого хрена я здесь делаю во столько-то часов утра,
такого-то числа и такого-то года в неизвестной мне дыре. Я достал записную
книжку и долго-долго-долго грыз старый синий фломастер. "Огого-о", -
кричали вокруг, и "Да!", и "Нет!", и "Долой!", и громко свистели, а в
Комиссии уже дрались. Я закрывал глаза на все то, что и через розовые очки
снисхождения вызывало посасывания под ложечкой, и вспоминал как должно бы
быть, как хотелось бы чтобы было, занося на память в блокнот для
последующего написания Отчета Правительству. Здесь, помечал я, совсем не
чужой мир, как можно подумать вначале, а что-то близкое и родное, и можно
провести множество параллелей, каких бы не провел для других миров. Язык,
устройство общества, люди. Я бы даже подумал, что это боги насмехаются над
нами, заселяя вселенную неточными копиями оригинала или копиями копий. На
этом пути мысль приводит меня вскоре к существованию некоего божеского
производственного процесса. И лишь сакраментальный вопрос: "Зачем это
нужно?" обнажает всю абсурдность этого предположения. Но давайте будем
объективными при сравнении двух миров, потому что те цели, которые мы
ставим перед нашим обществом, и, конкретно, какие каждый из нас находит и
ставит перед собой, и та жизнь которой мы живем, ища путь-дорогу до этой
цели, - для других может оказаться сущим пустяком, или чем-то надуманным.
И также наоборот, то, что делают другие, мы не всегда оцениваем по высшему
критерию достоинства и зачастую бывает, своими суждениями губим невеликие
ростки нашего же будущего блага, потому что благо производится не только
нами, а всеми сообща. Сам мир устроен так - нет одной универсальной цели,
абсолютно верных троп - их навалом. В крайнем случае, есть оптимальные
ситуационные варианты, но не более того. И это очень правильно, ибо если
бы цель всегда была единственной и абсолютной, как раз тогда то стало бы
незачем жить...
- Хи-хи, - сказал левый сосед, оказывается, подглядывавший через
левое плечо. Я зло убрал записи, сбившись с мыслей.
Забитая до отказа репортерская ложа - словно курятник с подросшими
бройлерами - неистовствовала. В воздухе пахло сенсацией. Председатель
Нравственной Комиссии встал, его тут же стянули обратно за фалды и
обшлаги. Рьяно отталкиваясь от коллег, он вновь выкарабкался и выкрикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24