Когда Грегориус в очередной раз вытянул шею и хотел заглянуть в карты, которые старик прижимал к груди, он получил по рукам и над его головой разразилась буря проклятий на амхари. Грегориус несколько растерялся — ведь он, в конце концов, служил сейчас деду переводчиком!
— Он больше не хочет, чтобы я помогал ему, — пожаловался Грегориус Гарету. — Он говорит, что уже все понял.
— Скажи ему, что он самородок. — Гарет, прищурясь, смотрел на дымок, который спиралью вился над его сигарой, зажатой в углу рта. — Скажи ему, что он уже может играть в любом казино Монте-Карло.
Рас усмехнулся и кивнул, довольный комплиментом, затем сосредоточенно нахмурился, когда Гарет сделает свой ход.
— Ну, что вы выставите против дам? — спросил Гарет невинным тоном, выкладывая даму червей на перевернутый ящик с боеприпасами, который стоял между ними.
Рас взвизгнул от восторга и покрыл карту. Потом он стукнул по ящику кулаком, как аукционист, и потянулся к колоде.
— Бог ты мой, бита!
Лицо Гарета сморщилось в гримасе полного изнеможения, рас кивнул, подмигнул и пустил струйку слюны.
— Как вы поживаете? — спросил он с видом победителя, и Гарет решил, что рождественский индюк дошел уже до полной готовности и настала пора продемонстрировать все свое искусство.
— Спроси у своего почтенного дедушки, не желает ли он придать игре некоторый интерес? Один шиллинг для начала?
И Гарет, чтобы проиллюстрировать свое предложение, повертел зажатую между большим и указательным пальцами монету.
Рас согласился с большим удовольствием. Он подозвал своего телохранителя, и тот вынул из складок необъятного шамма огромный кошель из львиной шкуры.
— Бог ты мой, — выдохнул Гарет, увидев сверкание золотых монет. — Отлично, старина!
* * *
В своем поведении граф подражал самому аристократическому образцу — то есть дуче, и потому в полной мере обладал выдержкой и достоинством. Одним словом, он был настоящим аристократом, человеком, рожденным повелевать. Черные глаза его горели презрением, а голос звучал столь прекрасно, что у него самого бегали по спине мурашки.
— …Какой-то мужик, выросший на задворках… Я изумлен, что такой человек мог дослужиться до майора. Такой человек, как вы… — Он вскинул правую руку с обвиняющим перстом, направленным на майора, как пистолет. — Вы… вы — никто, ничтожество, выскочка. Я проклинаю себя за то, что был слишком мягкосердечен и приблизил вас к себе. Да, проклинаю.
И именно по этой причине я до поры до времени смотрел сквозь пальцы на вашу наглость, не обращал внимания на вашу назойливость. Но на сей раз вы превзошли самого себя, Кастелани. На сей раз вы ослушались прямого приказания вашего командира перед лицом врага. Этого я уже не могу оставить безнаказанным!.. — Граф умолк на мгновение, тень сожаления мелькнула у него в глазах. — Я человек мягкий, Кастелани, но я солдат. Я не могу больше смотреть сквозь пальцы на ваше поведение, этого мне не позволяет овеянный славой мундир. И вы сами знаете, какая кара должна постичь вас за неповиновение командиру перед лицом врага. — Он снова помолчал, вскинул голову, в глазах его горел мрачный огонь. — Кара эта — смерть. Так оно и будет. Вы послужите примером для моих подчиненных. Сегодня же вечером перед заходом солнца вас выведут перед батальоном, сорвут с вас знаки отличия, дорогой сердцу каждого из нас значок нашей славной части, после чего вы распрощаетесь с жизнью.
Речь получилась весьма длинной, но у графа был поставленный голос, и он закончил ее на драматической ноте, широким жестом раскинув руки. На некоторое время он замер и с удовлетворением оглядывал себя в большом зеркале, перед которым и произносилась эта тирада. В своей палатке он находился в полном одиночестве, но чувствовал себя так, словно стоял на сцене перед восхищенной публикой. Потом он резко отвернулся от зеркала, торопливо прошел к выходу из палатки и откинул клапан.
Часовые вытянулись в струнку. Граф рявкнул:
— Майора Кастелани ко мне, немедленно!
— Слушаюсь, господин полковник! — отозвался часовой.
Граф опустил клапан палатки. Кастелани явился через десять минут и четко отдал честь у самого входа в палатку.
— Вы посылали за мной, полковник?
— Дорогой мой Кастелани…
Граф встал из-за письменного стола, крепкие белые зубы блеснули на загорелом лице, когда он со всем присущим ему обаянием улыбнулся майору, идя ему навстречу и протягивая руку для пожатия. — От стаканчика вина вы, надеюсь, не откажетесь, старина?
Альдо Белли хватало здравого смысла, чтобы понимать — без профессионального глаза и твердой руки Кастелани батальон скиснет, как перестоявшее молоко, или точнее — взорвется, как начиненная динамитом скала. Произнеся над ним смертный приговор, граф отвел душу и теперь мог вполне доброжелательно разговаривать со строптивым майором.
— Садитесь же, — сказал он, указывая на раскладное кресло, стоявшее перед его письменным столом. — Сигары перед вами. — Он весь светился радушием, словно отец, принимающий у себя старшего сына. — Я бы хотел, чтобы вы пробежали это донесение и поставили свою подпись. Место для нее оставлено.
Кастелани взял несколько листков бумаги и стал читать, шевеля губами и морщась, как бульдог. Несколько минут спустя он вскинул удивленные глаза на графа.
— Я сильно сомневаюсь, полковник, что нас атаковало сорок тысяч дикарей.
— Это как посмотреть, Кастелани. Ведь было темно. И никто не может точно сказать, сколько их там было на самом деле, — отвел возражение граф, лучезарно улыбаясь. — Конечно, это приблизительная цифра, но прошу вас, читайте дальше. Вы увидите, я сумел должным образом оценить ваши действия.
Майор снова погрузился в чтение и вдруг побледнел.
— Но, полковник, наши противники потеряли, судя по всему, сто двадцать шесть человек убитыми, а не двенадцать тысяч шестьсот.
— Ах, ну это просто описка, я исправлю цифру перед тем, как отсылать донесение в штаб.
— И вы ни словом не упомянули, что у противника есть бронеавтомобиль.
Тут граф впервые за время их разговора нахмурился.
— Какой бронеавтомобиль? Вы имеете в виду карету «скорой помощи»?
Альдо Белли твердо решил, что эпизод со странным автомобилем следует предать полному забвению. Никому чести он не прибавил, и в первую очередь ему самому. Только внес бы диссонанс в блистательно составленное донесение.
— Вполне естественно, что у противника есть какое-то подобие медицинской службы. О чем тут упоминать? Читайте дальше! Читайте! Вы увидите, мой дорогой, что я представляю вас к ордену.
Генерал де Боно собрал своих офицеров на ленч и одновременно на совещание, чтобы обсудить степень готовности экспедиционных сил к началу вторжения в эфиопские горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Он больше не хочет, чтобы я помогал ему, — пожаловался Грегориус Гарету. — Он говорит, что уже все понял.
— Скажи ему, что он самородок. — Гарет, прищурясь, смотрел на дымок, который спиралью вился над его сигарой, зажатой в углу рта. — Скажи ему, что он уже может играть в любом казино Монте-Карло.
Рас усмехнулся и кивнул, довольный комплиментом, затем сосредоточенно нахмурился, когда Гарет сделает свой ход.
— Ну, что вы выставите против дам? — спросил Гарет невинным тоном, выкладывая даму червей на перевернутый ящик с боеприпасами, который стоял между ними.
Рас взвизгнул от восторга и покрыл карту. Потом он стукнул по ящику кулаком, как аукционист, и потянулся к колоде.
— Бог ты мой, бита!
Лицо Гарета сморщилось в гримасе полного изнеможения, рас кивнул, подмигнул и пустил струйку слюны.
— Как вы поживаете? — спросил он с видом победителя, и Гарет решил, что рождественский индюк дошел уже до полной готовности и настала пора продемонстрировать все свое искусство.
— Спроси у своего почтенного дедушки, не желает ли он придать игре некоторый интерес? Один шиллинг для начала?
И Гарет, чтобы проиллюстрировать свое предложение, повертел зажатую между большим и указательным пальцами монету.
Рас согласился с большим удовольствием. Он подозвал своего телохранителя, и тот вынул из складок необъятного шамма огромный кошель из львиной шкуры.
— Бог ты мой, — выдохнул Гарет, увидев сверкание золотых монет. — Отлично, старина!
* * *
В своем поведении граф подражал самому аристократическому образцу — то есть дуче, и потому в полной мере обладал выдержкой и достоинством. Одним словом, он был настоящим аристократом, человеком, рожденным повелевать. Черные глаза его горели презрением, а голос звучал столь прекрасно, что у него самого бегали по спине мурашки.
— …Какой-то мужик, выросший на задворках… Я изумлен, что такой человек мог дослужиться до майора. Такой человек, как вы… — Он вскинул правую руку с обвиняющим перстом, направленным на майора, как пистолет. — Вы… вы — никто, ничтожество, выскочка. Я проклинаю себя за то, что был слишком мягкосердечен и приблизил вас к себе. Да, проклинаю.
И именно по этой причине я до поры до времени смотрел сквозь пальцы на вашу наглость, не обращал внимания на вашу назойливость. Но на сей раз вы превзошли самого себя, Кастелани. На сей раз вы ослушались прямого приказания вашего командира перед лицом врага. Этого я уже не могу оставить безнаказанным!.. — Граф умолк на мгновение, тень сожаления мелькнула у него в глазах. — Я человек мягкий, Кастелани, но я солдат. Я не могу больше смотреть сквозь пальцы на ваше поведение, этого мне не позволяет овеянный славой мундир. И вы сами знаете, какая кара должна постичь вас за неповиновение командиру перед лицом врага. — Он снова помолчал, вскинул голову, в глазах его горел мрачный огонь. — Кара эта — смерть. Так оно и будет. Вы послужите примером для моих подчиненных. Сегодня же вечером перед заходом солнца вас выведут перед батальоном, сорвут с вас знаки отличия, дорогой сердцу каждого из нас значок нашей славной части, после чего вы распрощаетесь с жизнью.
Речь получилась весьма длинной, но у графа был поставленный голос, и он закончил ее на драматической ноте, широким жестом раскинув руки. На некоторое время он замер и с удовлетворением оглядывал себя в большом зеркале, перед которым и произносилась эта тирада. В своей палатке он находился в полном одиночестве, но чувствовал себя так, словно стоял на сцене перед восхищенной публикой. Потом он резко отвернулся от зеркала, торопливо прошел к выходу из палатки и откинул клапан.
Часовые вытянулись в струнку. Граф рявкнул:
— Майора Кастелани ко мне, немедленно!
— Слушаюсь, господин полковник! — отозвался часовой.
Граф опустил клапан палатки. Кастелани явился через десять минут и четко отдал честь у самого входа в палатку.
— Вы посылали за мной, полковник?
— Дорогой мой Кастелани…
Граф встал из-за письменного стола, крепкие белые зубы блеснули на загорелом лице, когда он со всем присущим ему обаянием улыбнулся майору, идя ему навстречу и протягивая руку для пожатия. — От стаканчика вина вы, надеюсь, не откажетесь, старина?
Альдо Белли хватало здравого смысла, чтобы понимать — без профессионального глаза и твердой руки Кастелани батальон скиснет, как перестоявшее молоко, или точнее — взорвется, как начиненная динамитом скала. Произнеся над ним смертный приговор, граф отвел душу и теперь мог вполне доброжелательно разговаривать со строптивым майором.
— Садитесь же, — сказал он, указывая на раскладное кресло, стоявшее перед его письменным столом. — Сигары перед вами. — Он весь светился радушием, словно отец, принимающий у себя старшего сына. — Я бы хотел, чтобы вы пробежали это донесение и поставили свою подпись. Место для нее оставлено.
Кастелани взял несколько листков бумаги и стал читать, шевеля губами и морщась, как бульдог. Несколько минут спустя он вскинул удивленные глаза на графа.
— Я сильно сомневаюсь, полковник, что нас атаковало сорок тысяч дикарей.
— Это как посмотреть, Кастелани. Ведь было темно. И никто не может точно сказать, сколько их там было на самом деле, — отвел возражение граф, лучезарно улыбаясь. — Конечно, это приблизительная цифра, но прошу вас, читайте дальше. Вы увидите, я сумел должным образом оценить ваши действия.
Майор снова погрузился в чтение и вдруг побледнел.
— Но, полковник, наши противники потеряли, судя по всему, сто двадцать шесть человек убитыми, а не двенадцать тысяч шестьсот.
— Ах, ну это просто описка, я исправлю цифру перед тем, как отсылать донесение в штаб.
— И вы ни словом не упомянули, что у противника есть бронеавтомобиль.
Тут граф впервые за время их разговора нахмурился.
— Какой бронеавтомобиль? Вы имеете в виду карету «скорой помощи»?
Альдо Белли твердо решил, что эпизод со странным автомобилем следует предать полному забвению. Никому чести он не прибавил, и в первую очередь ему самому. Только внес бы диссонанс в блистательно составленное донесение.
— Вполне естественно, что у противника есть какое-то подобие медицинской службы. О чем тут упоминать? Читайте дальше! Читайте! Вы увидите, мой дорогой, что я представляю вас к ордену.
Генерал де Боно собрал своих офицеров на ленч и одновременно на совещание, чтобы обсудить степень готовности экспедиционных сил к началу вторжения в эфиопские горы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116