… Ромашов вышел через полтора часа; не удивился тому, что Костенко ждал его, кивнул:
— Пошли ко мне. Отвечу, что помню.
Костенко достал фоторобот, показал Ромашову.
— Этого человека не встречали?
— Нет, — ответил Ромашов.
— Твердо?
— Абсолютно.
— Фамилии следователей Федоровой запамятовали?
— Один умер. Либачев, сдается мне. А Бакаренко, по-моему, жив, работал в ВОХРе Академии наук, но вроде бы оттуда погнали — спивается.
— Их сажали?
— Не помню. Кажется, из партии исключили.
— Звания и пенсии оставили?
— Сняли. А почему вас так интересует этот? — Ромашов кивнул на фото.
— А потому, что он сидел вместе с Ястребом… А Зою Федорову мучили садисты… И работал этот человек на руднике Саблага, где добывали тот металл, из которого сделаны шило и отвертка… Что из себя представлял Бакаренко?
— Говно. После ареста Берии развалился до задницы, руки тряслись, плакал…
— Тогда он боялся, что посадят, теперь-то страх прошел…
— Почему вы у Назаряна сказали, что у вас нет фото?
— Потому, что не знал о вашем участии в работе по Федоровой.
— Вот моя карточка, — сказал Ромашов, протянув Костенко визитку. — Давайте я допишу домашний телефон. Звоните, если чем могу быть полезен. От Назаряна ответ получите завтра. Металл действительно с рудников Саблага. Этого, однако, в назаряновском заключении не будет. Если встретитесь с Бакаренко, я дам вам заявление старого большевика Савушкина — на этом он дрогнет.
… На Петровку, после того как Костенко нашел домашний адрес Бакаренко, эксперты позвонили с квартиры Люды: ножичек для разрезания страниц книг сделан из такого же металла, что и шило с отверткой.
Ну, Хрен, теперь держись, подумал Костенко, теперь я на тебя кандалы надену, сука! Тогда от вышки ушел, сейчас не открутишься, курвин сын…
С таким настроением он и пошел к заместителю начальника МУРа:
— Разрешите войти внештатному консультанту, товарищ подполковник?
Заместитель начальника в свое время стажировался у Костенко; прилюдно величал «Мастером»; сейчас, не поднимая глаз от бумаг, разложенных на столе, сухо ответил:
— Да, пожалуйста… Присаживайтесь, я закончу работу, а потом побеседуем.
— Ты потом доработаешь свои вшивые бумаги, — с холодной яростью ответил Костенко. — А сначала поговоришь со мной, ясно?
Подполковник медленно поднял голову — круглую, с приплющенными ушами боксера и свернутым носом; глаза у него были страдальческие, растерянные, бегающие.
— Я завизировал бумагу, что ты руководишь работой как главный научный консультант, Мастер. С правом на проведение оперативных мероприятий… А меня вызвали на ковер, и я с боем отстоял для тебя титул «внештатного консультанта»…
— Кто на меня попер?
— Не отвечу. Хоть казни…
— Причина?
— Ты с Мишаней Ястребом дружил?
— Если не будет кощунством соединить такие понятия, как «дружил» и «профилактировал», я дам тебе положительный ответ.
— Ты знал, что он купил завскладом той типографии, где печатают самые дорогие ротапринтные издания?
— Нет.
— Но ты знал, что он ими торгует из-под полы?
— Догадывался.
Подполковник достал листок бумаги:
— Это нашли у Ястреба при повторном обыске: «Костенко — в подарок — набор ротапринта».
— Ты знаешь, что я его два раза сажал на скамью подсудимых?
— Да. Но при этом просил прокурора не вертеть ему на полную катушку.
— И судей просил, потому как советская власть виновна в том, что он стал вором в законе: отца расстреляли, мать спилась, он уму-разуму учился в детприемнике.
— Романыч, поменяй имя на Дон Кихота. Ты что, дитя? Не понимаешь, что высшая благодать у нас — схарчить своего?
— Понимаю. Объясни: что входит в функцию «внештатного консультанта»?
— Ничего не входит! Ни-че-го! А Строилов — сука, чей-то сыночек или племянничек! Но поскольку мозгом дела — так или иначе — будешь ты, он получит внеочередное звание и тему для диссертации! А тебя потом разберут на парткоме. И вклеят связь с уголовным элементом! Не понятно, что ль?
— Где Мишанину бумажку нашли?
— В мусоросбросе.
— Больше ничего?
— Нет.
— Почерк его жены взяли? Подполковник вздохнул:
— Нет, конечно… Чего не подсказал?
— Только сейчас допер… Может, она какие телефоны для него записывала…
— И еще: стоило тебе влезть в дело, как на город повесили два убийства: Ястреб и Людка. Думаешь, приятно? Звонки, запросы, вызовы…
— Объясни мне еще раз мои права — в новом качестве.
— Давать идеи, когда потребует Строилов.
— И все?
— И все.
— Правом контроля за реализацией своих идей я не обладаю?
— Ты ничем не обладаешь. Никакими правами… Операцию ведет Строилов.
— Передай ему от меня привет… А я уж лучше вернусь к себе в библиотеку… Приобщусь к динамиту знаний… Жаль, что Мишаню погубили… Он ведь на Хрена вышел, через Людку вышел… Их поэтому и убрали… Ребенку ясно… Ты завтра из Цветмета ответ получишь, придержи у себя на час, дашь взглянуть, ладно?
Подполковник покачал головой:
— Нет, Романыч. Я по горло с тобой нахлебался. Не проси, не ставь меня в сложное положение, шкуру снимут.
— А когда ты у Розки дох, — вздохнул Костенко, — с меня шкуру не снимали? Она ведь «малину» держала, и санкции тебе никто не давал, чтоб ее трахать! Я это на себя взял?! Или нет? А когда ты в ы с т у п а л на бегах, пьяный в лоскуты, я на себя это ЧП взял?! Или, может, кто другой?!
Костенко поднялся и вышел из кабинета, яростно захлопнув за собою дверь.
… В квартирке, где ютились «афганцы», Костенко спросил, кто здесь старший по званию; им оказался Игорь, капитан, инвалид второй группы, двадцать восемь лет. Принимал со сдержанной солдатской доброжелательностью, открыто.
— Я хочу представиться, — сказал Костенко, протянув свою пенсионную книжку. — Из Афганистана меня выслали через пять дней после введения наших войск…
— Были советником в «Царандое» [Министерство внутренних дел Афганистана]?
— Да.
— Почему выслали?
— Потому что не хотел консультировать нацизм… Амин — нацист: «революцию в белых перчатках не делают». Любимая его фраза, цитировал Сталина, как «Отче наш»… Несчастного Тараки задушил, семью его вырезал, интеллигенцию и духовенство посадил в тюрьмы, расстрелы проводил из пулеметов, без суда и следствия… Когда наши высадились, когда открыли ворота тюрем и освободили узников, я считал, что, освободив тех, кого еще можно было спасти, наши ребята должны сразу же вернуться домой… А когда я понял, что это — надолго, с прицелом на Персидский залив, я отправил злой рапорт, сослался на здоровье и был отозван, так сказать… Открыл вам все, чтобы не было недомолвок… Согласны говорить по делу? Или что-то в моем поведении вам кажется неправильным?
— И да, и нет, товарищ Костенко… Но то, что консультировать фашизм — грех, в этом я согласен… Нас там натаскивали на ненависть, киплинги конца двадцатого века, но мы честно смотрели в глаза смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91