Ты губишь себя день за днем. У меня сердце разрывается, когда вижу это. Обещай мне, Мати, что ты будешь беречь себя...
— Я уже обещал не раз.
— Знаешь, Мати, ты не ходи на работу, если тебе не хочется. Я тебя не заставляю... Ни единым словом тебя не упрекну. Я никогда не буду настаивать, чтобы ты работал... Отдыхай сколько хочешь. Поправляйся. Но не ходи больше в трактир, Мати. Неужели ты сам не замечаешь, каким ты стал слабым и болезненным... за такое короткое время?
— Я знаю,— ответил Матиас, прижимая ладонь ко лбу.
— Ну, видишь! Оставайся дома, кушай, пей, отдыхай, пока тебя снова не потянет на работу. Теперь я буду работать... и за себя и за тебя.
— Ты, Лена?
— Да, я. Теперь ведь ребенка нет, я свободна. И вполне здорова. Работать я умею, ты это знаешь. Работа для меня найдется. И я охотно буду трудиться... право, охотно.
— Ты хочешь начать шить?
— Да.
— Этого я не позволю.
— Как, Мати?
— Я не позволю. Мне было бы стыдно... Ты мне очень... очень дорога...
Лена с благодарностью поглядела на него.
— Но я бы работала просто для собственного удовольствия и... потихоньку, только дома... никто бы и не знал...
— Перестань, Лена, довольно с тебя и хозяйства... Твой заработок нам не нужен... до этого мы еще не дошли. Я еще в состоянии прокормить и тебя и себя. И на работу я поступлю, по, по... не торопи меня, дай мне время... В Таллине я больше не хочу работать...
— Ты решил уехать отсюда?
— Да. Подальше отсюда. Как можно дальше. Я хочу стать мастером. Я должен стать мастером; не могу же я остановиться на полдороге. Дай мне только время закончить здесь мои дела.
— Какие дела, Мати?
— Да так, кое-какие дела, о которых ты не знаешь.
Чтобы не сердить мужа, Лена отказалась от своего намерения искать работу. У Матиаса еще оставались деньги на домашние расходы.
Планы переезда в другой город очень обрадовали молодую женщину. На Матиаса переезд, несомненно, повлиял бы благотворно. Лена уже сейчас с затаенной радостью замечала, что с тех пор, как ребенка не стало в доме, Матиас успокоился, на душе у него сделалось легче. Он так свободно входил теперь во вторую комнату, так спокойно и без опаски в ней осматривался, а раньше ело мог заставить себя переступить ее порог.
Но — увы! — Лена вскоре убедилась, что ее жертвы оказалось недостаточно, чтобы спасти мужа. Эта жертва была принесена слишком поздно, а может быть, вообще не имела спасительной силы. Лена не достигла ею ничего существенного, ничего постоянного. Правда, отношения между мужем и женой улучшились, Лутц был благодарен Лене. Но ничто уже не могло удержать Матиаса на его скользком пути. Словно какие-то тайные силы увлекали его все дальше, на край пропасти, и всякая борьба с этими силами была бесполезна.
Молодая женщина объясняла себе это двумя причинами. Либо пьянство само по себе настолько засосало ее несчастного мужа, приобрело над ним такую власть, что он уже не в силах был от него отказаться, вырваться из этого омута, да по-настоящему и не пытался; либо не было на свете силы, которая заставила бы его забыть прошлое, убила бы змею, вечно терзающую его сердце. Возможно, на него влияло и то и другое, одно другое дополняя.
Бедная женщина видела, как быстро и неотвратимо приближается гибель, как она с издевательской усмешкой уже заглядывает к ним в окна и двери.
Не прошло и днух-трох дней, как Матиас снова стал чуждаться своего дома. Где огг проводит целые дни, вечера, а иногда и мочи, пошнь было нетрудно, достаточно было видеть, в каком состоянии он возвращается домой, в какой компании бывает: Лена иногда случайно встречала его с этими людьми, а зачастую Матиас приводил то одного, то другого к себе, чтобы здесь допить то, чего в трактире не успели. Он попал в среду опустившихся, безнадежных пьяниц и других проходимцев, которые, видно, работы боялись так же, как полиции. А людей трезвых, порядочных, благоразумных, в том числе и Конрада Губера, он намеренно сторонился, даже выказывал к ним неприязнь. Их образ ж из геи ему не нравился, их советы, уговоры и предостережения его раздражали. Только среди подобных себе он еще и находил отраду и иллюзию свободы.
Не удивительно поэтому, что вскоре дом Лутца посетила нужда, а вслед за нею явились нищета и лишения. В один прекрасный день и личные сбережения Матиаса, и подарок мастера превратились лишь в приятное воспоминание. То, что было накоплено в течение многих лет, пошло прахом за несколько месяцев. Все, что с такой любовью создавалось трудом, старанием, бережливостью,— все сожрал ненасытный Молох алкоголя. И теперь его губительная рука протянулась за другим имуществом семьи. Из дома стали исчезать вещи, в которых не было острой необходимости, унес Матиас Лутц и лучшую свою одежду. Л платье, которое опалось на нем, вскоре пришло в такой вид, что никто не узнал бы в его обладателе бывшего подмастерья Виттельбаха — красивого парня Матиаса Лутца, служившего для всех ремесленников примером опрятности и изящества.
Однажды ему дали со всей остротой почувствовать, как глубоко он пал.
Он сидел на скамье в одной из городских аллей и дремал с похмелья. Вдруг к нему подошла какая-то дама и сунула ему в руку трехкопеечную монету... Он поднял глаза—перед ним стояла Берта Виттельбах, а чуть поодаль— господин Оскар Брандт...
Мамзель Виттельбах, конечно, знала, кому она подает милостыню, но на ее месте каждый мог бы сделать то же самое.
Матиас злобно оттолкнул ее руку и швырнул монету на землю. Тут только коварная женщина сделала вид, будто узнает того, кого приняла за нищего.
— Ах... господин Лутц! — воскликнула она.— Извините, пожалуйста! Но если вам, может быть, в будущем понадобится помощь — вы ведь знаете, где я живу...
Удар попал в цель и отозвался в душе Матиаса такой болью, что он даже не нашелся чем ответить.
Мамзель Виттельбах взяла господина Оскара Брандта под руку — доказательство того, что они были женихом и невестой,— и пара ео смехом удалилась...
Не будь у Лутца такой жены, как Лена, его дом уже давно постигло бы полное крушение. Все ее усилия и заботы были направлены к тому, чтобы кое-как залатать дыры и пробоины в корпусе тонущего суденышка. Она все же начала работать. Работала она тайком. Она имела для этого полную возможность — ведь муж так редко бывал дома. Она трудилась день и ночь, голодая, борясь со сном и усталостью, лишь бы он был сыт, имел теплый угол и чистую мягкую постель. Теперь Лепа могла искупить свою вину, оплатить свой долг. Эта мысль придавала ей силы, подбадривала ее, оберегала от отчаяния.
Чтобы спасти мужа, Лена решила испытать еще одно, последнее средство.
В часы одиночества, грустно сидя за своей работой, она постепенно пришла к убеждению, что Матиас только тогда сможет оправиться, изменить свою жизнь, выздороветь, если их брак будет расторгнут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Я уже обещал не раз.
— Знаешь, Мати, ты не ходи на работу, если тебе не хочется. Я тебя не заставляю... Ни единым словом тебя не упрекну. Я никогда не буду настаивать, чтобы ты работал... Отдыхай сколько хочешь. Поправляйся. Но не ходи больше в трактир, Мати. Неужели ты сам не замечаешь, каким ты стал слабым и болезненным... за такое короткое время?
— Я знаю,— ответил Матиас, прижимая ладонь ко лбу.
— Ну, видишь! Оставайся дома, кушай, пей, отдыхай, пока тебя снова не потянет на работу. Теперь я буду работать... и за себя и за тебя.
— Ты, Лена?
— Да, я. Теперь ведь ребенка нет, я свободна. И вполне здорова. Работать я умею, ты это знаешь. Работа для меня найдется. И я охотно буду трудиться... право, охотно.
— Ты хочешь начать шить?
— Да.
— Этого я не позволю.
— Как, Мати?
— Я не позволю. Мне было бы стыдно... Ты мне очень... очень дорога...
Лена с благодарностью поглядела на него.
— Но я бы работала просто для собственного удовольствия и... потихоньку, только дома... никто бы и не знал...
— Перестань, Лена, довольно с тебя и хозяйства... Твой заработок нам не нужен... до этого мы еще не дошли. Я еще в состоянии прокормить и тебя и себя. И на работу я поступлю, по, по... не торопи меня, дай мне время... В Таллине я больше не хочу работать...
— Ты решил уехать отсюда?
— Да. Подальше отсюда. Как можно дальше. Я хочу стать мастером. Я должен стать мастером; не могу же я остановиться на полдороге. Дай мне только время закончить здесь мои дела.
— Какие дела, Мати?
— Да так, кое-какие дела, о которых ты не знаешь.
Чтобы не сердить мужа, Лена отказалась от своего намерения искать работу. У Матиаса еще оставались деньги на домашние расходы.
Планы переезда в другой город очень обрадовали молодую женщину. На Матиаса переезд, несомненно, повлиял бы благотворно. Лена уже сейчас с затаенной радостью замечала, что с тех пор, как ребенка не стало в доме, Матиас успокоился, на душе у него сделалось легче. Он так свободно входил теперь во вторую комнату, так спокойно и без опаски в ней осматривался, а раньше ело мог заставить себя переступить ее порог.
Но — увы! — Лена вскоре убедилась, что ее жертвы оказалось недостаточно, чтобы спасти мужа. Эта жертва была принесена слишком поздно, а может быть, вообще не имела спасительной силы. Лена не достигла ею ничего существенного, ничего постоянного. Правда, отношения между мужем и женой улучшились, Лутц был благодарен Лене. Но ничто уже не могло удержать Матиаса на его скользком пути. Словно какие-то тайные силы увлекали его все дальше, на край пропасти, и всякая борьба с этими силами была бесполезна.
Молодая женщина объясняла себе это двумя причинами. Либо пьянство само по себе настолько засосало ее несчастного мужа, приобрело над ним такую власть, что он уже не в силах был от него отказаться, вырваться из этого омута, да по-настоящему и не пытался; либо не было на свете силы, которая заставила бы его забыть прошлое, убила бы змею, вечно терзающую его сердце. Возможно, на него влияло и то и другое, одно другое дополняя.
Бедная женщина видела, как быстро и неотвратимо приближается гибель, как она с издевательской усмешкой уже заглядывает к ним в окна и двери.
Не прошло и днух-трох дней, как Матиас снова стал чуждаться своего дома. Где огг проводит целые дни, вечера, а иногда и мочи, пошнь было нетрудно, достаточно было видеть, в каком состоянии он возвращается домой, в какой компании бывает: Лена иногда случайно встречала его с этими людьми, а зачастую Матиас приводил то одного, то другого к себе, чтобы здесь допить то, чего в трактире не успели. Он попал в среду опустившихся, безнадежных пьяниц и других проходимцев, которые, видно, работы боялись так же, как полиции. А людей трезвых, порядочных, благоразумных, в том числе и Конрада Губера, он намеренно сторонился, даже выказывал к ним неприязнь. Их образ ж из геи ему не нравился, их советы, уговоры и предостережения его раздражали. Только среди подобных себе он еще и находил отраду и иллюзию свободы.
Не удивительно поэтому, что вскоре дом Лутца посетила нужда, а вслед за нею явились нищета и лишения. В один прекрасный день и личные сбережения Матиаса, и подарок мастера превратились лишь в приятное воспоминание. То, что было накоплено в течение многих лет, пошло прахом за несколько месяцев. Все, что с такой любовью создавалось трудом, старанием, бережливостью,— все сожрал ненасытный Молох алкоголя. И теперь его губительная рука протянулась за другим имуществом семьи. Из дома стали исчезать вещи, в которых не было острой необходимости, унес Матиас Лутц и лучшую свою одежду. Л платье, которое опалось на нем, вскоре пришло в такой вид, что никто не узнал бы в его обладателе бывшего подмастерья Виттельбаха — красивого парня Матиаса Лутца, служившего для всех ремесленников примером опрятности и изящества.
Однажды ему дали со всей остротой почувствовать, как глубоко он пал.
Он сидел на скамье в одной из городских аллей и дремал с похмелья. Вдруг к нему подошла какая-то дама и сунула ему в руку трехкопеечную монету... Он поднял глаза—перед ним стояла Берта Виттельбах, а чуть поодаль— господин Оскар Брандт...
Мамзель Виттельбах, конечно, знала, кому она подает милостыню, но на ее месте каждый мог бы сделать то же самое.
Матиас злобно оттолкнул ее руку и швырнул монету на землю. Тут только коварная женщина сделала вид, будто узнает того, кого приняла за нищего.
— Ах... господин Лутц! — воскликнула она.— Извините, пожалуйста! Но если вам, может быть, в будущем понадобится помощь — вы ведь знаете, где я живу...
Удар попал в цель и отозвался в душе Матиаса такой болью, что он даже не нашелся чем ответить.
Мамзель Виттельбах взяла господина Оскара Брандта под руку — доказательство того, что они были женихом и невестой,— и пара ео смехом удалилась...
Не будь у Лутца такой жены, как Лена, его дом уже давно постигло бы полное крушение. Все ее усилия и заботы были направлены к тому, чтобы кое-как залатать дыры и пробоины в корпусе тонущего суденышка. Она все же начала работать. Работала она тайком. Она имела для этого полную возможность — ведь муж так редко бывал дома. Она трудилась день и ночь, голодая, борясь со сном и усталостью, лишь бы он был сыт, имел теплый угол и чистую мягкую постель. Теперь Лепа могла искупить свою вину, оплатить свой долг. Эта мысль придавала ей силы, подбадривала ее, оберегала от отчаяния.
Чтобы спасти мужа, Лена решила испытать еще одно, последнее средство.
В часы одиночества, грустно сидя за своей работой, она постепенно пришла к убеждению, что Матиас только тогда сможет оправиться, изменить свою жизнь, выздороветь, если их брак будет расторгнут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92