Пичужка, притаившаяся в кустах, негодующе что-то пискнула, ворона тоже подала голос, как бы предостерегая от опасности, но ни молодой человек, пи перезрелая дева не обратили на это внимания.
— Я знаю один путь, но...— И Матиас со вздохом умолк.
— Но?..— спросила мамзель Берта, вся превратившись в слух.
— Но я не знаю — быть может, и этот путь закрыт... закрыт для меня.
— Скажите, Матиас, что это за путь... скажите! — прошептала мамзель Берта, и Матиас заметил, как учащенно дышит ее грудь.
— Этот путь — вы! — ответил Матиас, крепко сжимая руку барышни.— Если бы дочь мастера Виттельбаха вышла за меня замуж, я вскоре стал бы мастером. Но дочь мастера Виттельбаха надменна, она презирает людей, которые родились на свет божий, не имея бюргерского герба, и поэтому я вынужден покинуть дом мастера Виттельбаха.
При этом Матиас эффектно поднялся с места, но нежная рука девицы Берты заставила его снова сесть.
— Вы ошибаетесь, Матиас, я вовсе не надменная,— прошептала мамзель Берта.— Я ценю людей не по их происхождению, а всегда только по их личным качествам. Внешность обманчива, Матиас.
Этой невинной лжи никак не могла стерпеть примостившаяся на елке ворона. Она каркнула семь раз подряд, так что в лесу загудело. Но Матиас крепко-крепко сжал руку милой лгуньи.
— Неужели это возможно, Берта? Неужели вы не отвергнете человека, родившегося в крестьянской семье, если только он сам вам понравится? Если он трудолюбив и честен? Скажите мне — это прайда? Ответьте мне — неужели этот человек мог бы зваться также и Матиасом Лутцом?
Губки барышни шепнули коротенькое «да» — такое нежное, такое ласкающее, как ароматный весенний ветерок... А Матиас глубоко перевел дыхание. Крепость взята! Он только хотел было обнять девушку за талию и, как полагается в подобных случаях, «прижать ее к своей трепещущей груди», как вдруг бессовестная ворона так оглушительно захлопала крыльями и с таким пронзительным протестующпм криком взвилась в воздух, что влюбленная чета в испуге вскочила.
Девица Берта высказала мнение, без особой, правда, уверенности, что пора бы уже идти догонять остальную компанию. Матиас возразил, что это еще успеется, время терпит.
И они снова уселись на скамью, и разговор их теперь могла слышать лишь невидимая щебетунья, скрывавшаяся в кустах.
Беседа эта велась в более серьезном, трезвом и деловом тоне, чем до сих пор.
— Но что скажут твои родители? — спросил жених.
— Предоставь это дело мне,— ответила невеста.
— Думаешь, тебе удастся все уладить?
— Я надеюсь. Для этого, возможно, потребуется некоторое время, но... конец венчает дело! Борьбу мне придется выдержать немалую, но я не страшусь борьбы!
— Отважное сердечко! — И жених прижал ее к своей груди, теперь уже без всяких помех и препятствий, и даже сидевший в кустах маленький соглядатай, который, по-видимому, обладал практической сметкой, несколько раз пискнул, как бы скрепляя договор: чик-чирик!
— Но ты должен мне немножко помочь,— добавила мамзель Виттельбах.
— Каким образом?
— Папа тебя очень ценит. Ему очень не хотелось бы тебя отпускать... Попробуй намекнуть ему, что ты собираешься уйти.
Матиас убедился, что у него будет весьма сообразительная жена, и даже пичуга одобрила военные планы Берты. После того как были обсуждены еще некоторые подробности предстоящей схватки и вынесено решение до поры до времени держать сегодняшние события в тайне, влюбленные наконец двинулись в путь, так как Берта вспомнила о мамаше. У барышни было определенное предчувствие, что первую битву придется выдержать сегодня же.
Так оно и случилось.
Им, правда, удалось в парке догнать последнюю группу гуляющих и присоединиться к ней, но это не смогло отвести нависшую над ними опасность.
Когда мамаша Виттельбах, восстав от сна, увидела, с какой хитростью молодежь осуществила свою затею, и убедилась, что ее дочь и Матиас Лутц исчезли вместе с остальными озорниками, почтенная дама поспешно оделась и, пыхтя от злости, устремилась в парк на розыски.
Там она и появилась перед ними, отдуваясь точно паровоз курьерского поезда. Она увидела их, в приятной беседе шествующих рядышком, и этого было достаточно. Она, правда, не стала при всех бранить дочь, но схватила Берту за руку с силой, достойной полицейского, увлекла ее в сторону от Матиаса и заставила свернуть на боковую дорожку — ей, мамаше, необходимо будто бы поговорить с дочерью с глазу на глаз.
О чем ей необходимо было поговорить, молодой человек, конечно, догадывался. Бедная Берта! Она, наверно, Явится к завтраку вся заплаканная! Но Матиас ошибся. Когда Берта в сопровождении мамаши снова появилась в обществе, на лице ее хотя и отражалось недавно пережитое волнение, но следов слез заметно »е было. Напротив— глаза ее были сухи, и взгляд, который она бросила своему нареченному, сверкал смелостью и тайной радостью. Значит, ничего плохого не случилось. По-видимому, Берта победоносно отразила атаку противника.
Весь день напролет ели и пили, прогуливались и танцевали, а вечером, уже в сумерки, усталые до изнеможения, но веселые, вернулись в город. Матиас и Берта дипломатически держались друг от друга, чтобы зря не раздражать мамашу; да они и могли со спокойной душой проводить время врозь — ведь их отношения были уже выяснены. Пока мамаша выходила из экипажа — ей весьма учтиво помогал Оскар Брандт, всегдашний верный спутник госпожи Виттельбах,— молодая пара улучила минутку, чтобы обменяться крепким, горячим рукопожатием. Договор их был заключен — договор о предстоящей борьбе, договор на всю жизнь.
Как видно, Берта Виттельбах сильно любила бедного столярного подмастерья, если сама нисколько не отдавала себе отчета в том, каковы те преграды, которые она собирается так решительно разрушить. Она ведь повергла в прах свою гордость и высокомерие, она опрокидывала семейные традиции, жертвовала бюргерским добрым именем — своим собственным и своих родных, бросала вызов всем взглядам и предубеждениям своего общества. И действительно, Берта сильно его любила. В ней пробудилось влечение к этому человеку уже тогда, когда ей еще улыбались надежды на счастливое, «приличествующее ее сословию» замужество. По мнению Берты, Мати был не только красивый юноша, который своей незаурядной внешностью, своей осанкой, силой и ловкостью мог приковать к себе внимание любой женщины, но и принадлежал к числу людей, привлекательность которых кроется в их внутренней жизни; у таких людей в выражении глаз, в звуке голоса, в речи есть что-то незабываемое, что-то такое, что постоянно хочется видеть и слышать. Невольно, сама того не сознавая и не желая, Берта подчинилась этому необъяснимому влечению, а когда попыталась с ним бороться, было уже поздно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92