но девушка вскоре успокоилась, заметив, что ее слушатель ни единым движением не выказывает никаких других чувств, кроме гнева. Сосредоточенный взгляд Матиаса казался обращенным внутрь, лицо было бледно, уголки рта нервно подергивались.
На мызу Лене больше нельзя было ходить, если она действительно хотела спастись от несчастья, которое ее юное воображение рисовало в еще более жутких красках. Она твердо заявила матери, что скорее пойдет на поле навоз возить и, если уж на то пошло, с голоду помрет, чем пойдет па мызу шить. Мать стала ее уговаривать. Ну, не глупо ли отказываться от хорошей жизни и богатых подарков! Барон ни ее, ни мать потом в беде не оставит, он будет о них до самой смерти заботиться. Это он несколько раз говорил. И больше того: он обещал дать Лепе хорошее приданое, и она все равно сможет выйти замуж, что бы там ни случилось.
У Лены больше не было матери. Женщина, которую она называла своей матерью, продала ее. С болью в душе подумала девушка о том, что она одинока в этом мире и неоткуда ей ждать помощи и защиты. Если еще можно было спастись, то надо было спасаться самой. Но как? Сколько она ни ломала голову, ни к какому решению прийти не могла. У нее, правда, сразу же явилась мысль бежать, где-нибудь спрятаться. Но когда она все арезво обдумала, то не могла не признать, что помещичья рука простирается куда дальше, чем могут унести беглого крестьянина его ноги. Куда пойдешь без разрешения барина? Где тебя примут без свидетельства?
Несмотря на попреки и брань матери, Лена следующие два-три дня не ходила на мызу. И вот уже старшина тут как тут! Этот человек, по-видимому, вел кое-какие частные делишки молодого барина отчасти из раболепия и страха перед ним, отчасти ради щедрых чаевых. Он явился с весьма официальным видом и кратко объявил последний приказ господина барона: Лена Паю должна немедленно приступить к своей работе, не то се ждет порка, у старухи же будет отобрана хибарка, не говоря уже о всяких прочих последствиях. Затем старшина вступил с матерью Лены в какие-то длительные и, по-видимому, весьма дружественные тайные переговоры, а когда он ушел, старуха опять начала уговаривать и уламывать дочь, то и дело проливая обильные слезы. Лена не отвечала ей ни слова. Угроза, которую велел ей передать барон, вдруг сразу укрепила ее решение. Лучше умереть, чем очутиться на барской конюшне, под ударами розог. Не могло быть никаких сомнений в том, что барон осуществит свою угрозу, если Лена будет продолжать ему противиться. Иначе вышло бы, что она взяла верх над барином, а этого помещичий престиж никак не допускал.
В ту же ночь Лена бежала из дому. Вечером, когда мать заснула, девушка наспех связала в узел кое-что самое необходимое из одежды, надела свое лучшее платье и ушла.
Она знала, куда идти: в город. Раздумывая, как бы спастись, она вспомнила о тетке. Отец Лены всегда с большой любовью отзывался о своей сестре, которая когда-то служила горничной у господ, вместе с ними попала в Таллин да там и осталась; Лена видела ее несколько лет назад, когда та, приехав в деревню, навестила девочку в доме кистера. Лене запомнилась фамилия нынешних хозяев Тийны — Виттельбах, потому что старшая дочь кистера, обучавшая Лену, знала эту семью и часто говорила о дочерях мастера. Лене теперь казалось, что город — единственное место, где она может найти защиту, если ее вообще можно где-либо найти. Если тетя сама не в силах будет помочь, то, возможно, она знает более влиятельных людей, которые в состоянии это сделать. Прежде всего беглянке надо было где-нибудь укрыться.
Когда Лена кончила свою грустную повесть, Матиас Лутц долго не говорил ни слова. Он думал о Ризенталях, о своей матери, о самом себе, о судьбе этой молодой девушки. В ушах его эхом отдавался горестный возглас старой Тийны: неужели могут такие дела твориться перед лицом законов божьих и человеческих? Неужели один человек может душить другого — и никто ему не запретит? Гнев переполнял душу Матиаса; он упорно думал, что предпринять для спасения этого преследуемого, затравленного существа, этой несчастной девушки, которая сейчас стоит перед ними, дрожа от стыда и страха, и с мольбою смотрит на них.
— У вас в деревне или дома кто-нибудь может догадаться, что вы ушли в город? — спросил наконец Матиас, как будто очнувшись от сна.
— Не думаю,— ответила девушка.— Я ведь раньше никогда не бывала в городе. А что у меня здесь есть тетя, об этом знают, кроме матери, может быть, еще только несколько человек. К тому же никто, даже мать, не догадается, что я знаю, у кого живет тетя. Если меня начнут искать, то прежде всего у кистера.
— Ну что ж, это очень хорошо,— произнес Лутц задумчиво.— Вы сможете некоторое время скрываться в городе. Но где? Вот вопрос. Кто вас примет па квартиру без свидетельства?
— У меня есть свидетельство о конфирмации.
— Этого недостаточно,— улыбнулся Матиас.— О вас необходимо заявить участковому надзирателю, а он потребует паспорт или письменное разрешение помещика. Тут есть только один выход — чтобы вас приютил кто-нибудь такой, кто вовсе не будет заявлять в полицию и спрячет вас у себя.
— Вот потому-то я кинулась к вам за советом и помощью, господин Лутц,— горячо заговорила Тийна.— Мне кажется, Лена могла бы остаться у нас. Она, бедняжка, пришла к своей тете, надеялась найти здесь помощь и убежище, и мой долг — ей все это добыть. Я вот что думаю: если бы вы, господин Лутц, поговорили с мастером! Он вас очень уважает, ваше слово для него многое значит. Попросите его от имени этой горемыки — пусть он ее приютит, чтоб она хоть на первых порах была спрятана. Я пойду к барыне, тоже буду ее просить. А если ничего не поможет, пригрожу ей, что уйду. Откажет -яив самом деле уйду! Пусть тогда поищет другую такую Тийну, чтоб у нее двадцать лет служила!
Матиас тотчас же согласился.
— Я сейчас поговорю с мастером,— сказал он.— Он дома?
Лена с благодарностью посмотрела на молодого человека. Тийпа ответила, что мастер вместе с супругой ушел из дому, но, вероятно, скоро вернется.
— Несколько дней вы можете прожить здесь совершенно спокойно — вы ведь приехали в гости к тете,— сказал Лутц Лене.— А если мастер Виттельбах согласится укрыть вас в своем доме — а я твердо надеюсь, что так это и будет,— то вы сможете недели две, а то и больше, чувствовать себя в полной безопасности. Если кто-нибудь явится из деревни вас искать, мы просто-напросто скажем, что в нашем доме такая девушка пе проживает. Пусть ищут по всему городу, где поселилась Л сна Паю! Полиция тоже не сможет им ничего указать. А дальше посмотрим, как быть. Может быть, мастер мне что-нибудь дельное посоветует. А возможно, у него есть какой-нибудь влиятельный знакомый, который решится выступить против вашего обидчика какими угодно правдами и неправдами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
На мызу Лене больше нельзя было ходить, если она действительно хотела спастись от несчастья, которое ее юное воображение рисовало в еще более жутких красках. Она твердо заявила матери, что скорее пойдет на поле навоз возить и, если уж на то пошло, с голоду помрет, чем пойдет па мызу шить. Мать стала ее уговаривать. Ну, не глупо ли отказываться от хорошей жизни и богатых подарков! Барон ни ее, ни мать потом в беде не оставит, он будет о них до самой смерти заботиться. Это он несколько раз говорил. И больше того: он обещал дать Лепе хорошее приданое, и она все равно сможет выйти замуж, что бы там ни случилось.
У Лены больше не было матери. Женщина, которую она называла своей матерью, продала ее. С болью в душе подумала девушка о том, что она одинока в этом мире и неоткуда ей ждать помощи и защиты. Если еще можно было спастись, то надо было спасаться самой. Но как? Сколько она ни ломала голову, ни к какому решению прийти не могла. У нее, правда, сразу же явилась мысль бежать, где-нибудь спрятаться. Но когда она все арезво обдумала, то не могла не признать, что помещичья рука простирается куда дальше, чем могут унести беглого крестьянина его ноги. Куда пойдешь без разрешения барина? Где тебя примут без свидетельства?
Несмотря на попреки и брань матери, Лена следующие два-три дня не ходила на мызу. И вот уже старшина тут как тут! Этот человек, по-видимому, вел кое-какие частные делишки молодого барина отчасти из раболепия и страха перед ним, отчасти ради щедрых чаевых. Он явился с весьма официальным видом и кратко объявил последний приказ господина барона: Лена Паю должна немедленно приступить к своей работе, не то се ждет порка, у старухи же будет отобрана хибарка, не говоря уже о всяких прочих последствиях. Затем старшина вступил с матерью Лены в какие-то длительные и, по-видимому, весьма дружественные тайные переговоры, а когда он ушел, старуха опять начала уговаривать и уламывать дочь, то и дело проливая обильные слезы. Лена не отвечала ей ни слова. Угроза, которую велел ей передать барон, вдруг сразу укрепила ее решение. Лучше умереть, чем очутиться на барской конюшне, под ударами розог. Не могло быть никаких сомнений в том, что барон осуществит свою угрозу, если Лена будет продолжать ему противиться. Иначе вышло бы, что она взяла верх над барином, а этого помещичий престиж никак не допускал.
В ту же ночь Лена бежала из дому. Вечером, когда мать заснула, девушка наспех связала в узел кое-что самое необходимое из одежды, надела свое лучшее платье и ушла.
Она знала, куда идти: в город. Раздумывая, как бы спастись, она вспомнила о тетке. Отец Лены всегда с большой любовью отзывался о своей сестре, которая когда-то служила горничной у господ, вместе с ними попала в Таллин да там и осталась; Лена видела ее несколько лет назад, когда та, приехав в деревню, навестила девочку в доме кистера. Лене запомнилась фамилия нынешних хозяев Тийны — Виттельбах, потому что старшая дочь кистера, обучавшая Лену, знала эту семью и часто говорила о дочерях мастера. Лене теперь казалось, что город — единственное место, где она может найти защиту, если ее вообще можно где-либо найти. Если тетя сама не в силах будет помочь, то, возможно, она знает более влиятельных людей, которые в состоянии это сделать. Прежде всего беглянке надо было где-нибудь укрыться.
Когда Лена кончила свою грустную повесть, Матиас Лутц долго не говорил ни слова. Он думал о Ризенталях, о своей матери, о самом себе, о судьбе этой молодой девушки. В ушах его эхом отдавался горестный возглас старой Тийны: неужели могут такие дела твориться перед лицом законов божьих и человеческих? Неужели один человек может душить другого — и никто ему не запретит? Гнев переполнял душу Матиаса; он упорно думал, что предпринять для спасения этого преследуемого, затравленного существа, этой несчастной девушки, которая сейчас стоит перед ними, дрожа от стыда и страха, и с мольбою смотрит на них.
— У вас в деревне или дома кто-нибудь может догадаться, что вы ушли в город? — спросил наконец Матиас, как будто очнувшись от сна.
— Не думаю,— ответила девушка.— Я ведь раньше никогда не бывала в городе. А что у меня здесь есть тетя, об этом знают, кроме матери, может быть, еще только несколько человек. К тому же никто, даже мать, не догадается, что я знаю, у кого живет тетя. Если меня начнут искать, то прежде всего у кистера.
— Ну что ж, это очень хорошо,— произнес Лутц задумчиво.— Вы сможете некоторое время скрываться в городе. Но где? Вот вопрос. Кто вас примет па квартиру без свидетельства?
— У меня есть свидетельство о конфирмации.
— Этого недостаточно,— улыбнулся Матиас.— О вас необходимо заявить участковому надзирателю, а он потребует паспорт или письменное разрешение помещика. Тут есть только один выход — чтобы вас приютил кто-нибудь такой, кто вовсе не будет заявлять в полицию и спрячет вас у себя.
— Вот потому-то я кинулась к вам за советом и помощью, господин Лутц,— горячо заговорила Тийна.— Мне кажется, Лена могла бы остаться у нас. Она, бедняжка, пришла к своей тете, надеялась найти здесь помощь и убежище, и мой долг — ей все это добыть. Я вот что думаю: если бы вы, господин Лутц, поговорили с мастером! Он вас очень уважает, ваше слово для него многое значит. Попросите его от имени этой горемыки — пусть он ее приютит, чтоб она хоть на первых порах была спрятана. Я пойду к барыне, тоже буду ее просить. А если ничего не поможет, пригрожу ей, что уйду. Откажет -яив самом деле уйду! Пусть тогда поищет другую такую Тийну, чтоб у нее двадцать лет служила!
Матиас тотчас же согласился.
— Я сейчас поговорю с мастером,— сказал он.— Он дома?
Лена с благодарностью посмотрела на молодого человека. Тийпа ответила, что мастер вместе с супругой ушел из дому, но, вероятно, скоро вернется.
— Несколько дней вы можете прожить здесь совершенно спокойно — вы ведь приехали в гости к тете,— сказал Лутц Лене.— А если мастер Виттельбах согласится укрыть вас в своем доме — а я твердо надеюсь, что так это и будет,— то вы сможете недели две, а то и больше, чувствовать себя в полной безопасности. Если кто-нибудь явится из деревни вас искать, мы просто-напросто скажем, что в нашем доме такая девушка пе проживает. Пусть ищут по всему городу, где поселилась Л сна Паю! Полиция тоже не сможет им ничего указать. А дальше посмотрим, как быть. Может быть, мастер мне что-нибудь дельное посоветует. А возможно, у него есть какой-нибудь влиятельный знакомый, который решится выступить против вашего обидчика какими угодно правдами и неправдами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92