Разве
кто-нибудь может провести твердую границу между тем и другим? Иона, разумеется, относил себя к недостойным. Возможно, некоторые согласились бы с ним, а некоторые— нет. Сам Иона напряженно внимал голосу, который твердил ему, что он ошибается. Ошибается, причисляя себя к недостойным. Но этот голос Иона называл сатанинским, потому что он гудел и звенел во всем существе его, подобно набату, и наполнял его радостью и мукой одновременно. Главным аргументом, который Иона выдвигал против этого голоса, было то, что он не имеет права, не имеет права на счастье!
Смеркалось. Они стояли у моря. Еве нравился Иона. Она привыкла к нему, но это было совсем другое. Ее чувство походило на зеркальный пруд, в котором нельзя утонуть.
— Но ведь вы тоже один,— сказала Ева,— вам разве не тяжело.
— У меня есть сын,— ответил Иона, хотя только что собирался сказать, что ему очень тяжело.
— Не тревожьтесь,— ласково сказала Ева,— ваш сын вернется целым и невредимым.
Иона вздохнул.
Вечер вступал в свои права, и только на горизонте забытой свечой горел последний луч закатного солнца. Но вскоре погас и он, и тогда они услышали, как шумит море. Должно быть, оно шумело и раньше, но они услышали это только теперь, им показалось, что море терпеливо выжидало, когда стемнеет, чтобы заговорить в полный голос.
Подул прохладный ветерок, зашелестели листвой прибрежные деревья, в небе засияли звезды,
— Если вы позволите, я искупаюсь.
— Пожалуйста,— Иона ответил не сразу; просьба Евы никак не вязалась с предыдущим разговором. Ева заметила его замешательство и улыбнулась:
— Я давно собиралась, но все не могла решиться. Днем здесь никого нет, никто не купается, а ночью одной страшно.
— Сейчас как-то не купаются...
А я умираю, так хочется. Вы здесь, и я не боюсь.
— Патруль может нагрянуть,— заметил Иона,— ночью к морю подходить не разрешается.
— Я быстренько: туда и обратно. Ладно?
— Да-да, конечно.
Ева уже бегом спускалась к воде, на ходу обернулась и крикнула:
— Не скучайте!
Иона стоял спиной к морю и все равно видел, как Ева раздевалась, как подошла к воде и осторожно попробовала ногой воду.
— Ой! — Вода была холодная.
Ева зачерпнула пригоршню и намочила руки и плечи. Потом не спеша вошла в море.
Судьба издевалась над Ионой, чужое сердце вложила она ему в грудь. И теперь смеялась, потому что знала — не вырвать ему сердца, которое билось в гнилой и запутанной сети, и сеть эта звалась Ионой.
Ева возвращалась, и галька хрустела у нее под ногами. Иона не оборачивался.
— Извините,— сказала Ева,— я заставила вас ждать.
Иона оглянулся: Ева выжимала намокшие волосы.
— Я вся мокрая,— сказала Ева,— и в уши вода попала.— Она неловко, по-детски запрыгала на одной ноге, приложив ладонь к уху.
Иона отвел глаза в сторону. Ева шла босиком, держа в руках туфли.
— Как мало человеку нужно, чтобы быть счастливым,— говорила Ева. — Хотя не так уж это мало... Если бы вы знали, как хорошо было! Я заметила странную вещь: местные почему-то не купаются. Я не представляю: море под боком — и не купаются!
— Сейчас не до этого,— сказал Иона и остановился, потому что начинался асфальт. Не пойдет же она босиком по городу.
— Я понимаю, что сейчас не время,— продолжала Ева,— но знаете, о чем я думала, когда купалась: мне скоро тридцать два года, и жизнь моя кончена... Глупости! Когда мне было восемнадцать, тридцатилетние казались мне старухами, и я говорила: когда мне исполнится тридцать, я покончу с собой, потому что не хочу быть старой. Но ведь мне тридцать, а я ничего не чувствую. Ничего не изменилось. Как вы считаете?
— Я — старик,— негромко ответил Иона»
— Ну что вы! Вам далеко до старости!
— Обуйтесь,— сказал Иона и тотчас добавил— Простудитесь.
Надевая туфли, Ева оперлась о плечо Ионы и коснулась его щеки своими мокрыми волосами. Иона вздрогнул и отпрянул от нее. Ева чуть не упала.
— В чем дело?! — удивленно спросила она.
— Ничего,— ответил Иона. — Пошли.
«В чем дело,— спросила она, ты слышишь, Иона? А ты просто осел, старый, глупый осел. В твоем возрасте пора быть умнее. Если хочешь что-то сказать — говори, а не то жизнь проходит, годы идут, и пеняй тогда на себя!»
— И все-таки арифметика бессильна перед человеком,— говорила Ева,— главное, чтоб сердце оставалось молодым, восемнадцатилетним.
3. НЕДУГ
Иона слег с высокой температурой. Ева не отходила от него ни на шаг. Часто навещал больного врач — брат известного поэта, погибшего в юности. Приходил Силован. Даже новая жиличка — старушка робкая и молчаливая — подолгу сидела возле кровати Ионы.
Иона все видел в тумане и плохо слышал пропадавшие в этом тумане голоса.
Лучше всего слышал он неумолчный стрекот сверчка...
— Побольше молока,— сказал врач,— овощей и фруктов, почаще обмывайте ему лицо и руки теплой водой.
...Иона бредет по знойной пыльной дороге, пот с него льется градом, и нигде ни клочка тени, чтоб укрыться от палящего солнца. Завидев вдали желто-красное здание, похожее на цирк, Иона устремляется к нему, спасаясь от яростных лучей. Иона с трудом взбирается по деревянной лестнице, приставленной к стене, и заглядывает внутрь. Цирк абсолютно пуст, как каменное тон, и только посреди арены стоит на задних лапа с медведь Боря и стонет совсем как человек: «Спаси меня, Иона, выведи меня отсюда!» На непослушных и слабых ногах Иона спускается вниз и думает: неужели медведь не понимает, что я не в состоянии ему помочь. «Ты что, совсем спятил, с медведем разговариваешь»,— слышит Иона голос Элисабед.
— Я принесу мокрую салфетку,— говорит Ева.
— Не надо,— отвечает врач.
— Восьмой день он в бреду...
«У меня очень прохладно,— это опять Элисабед,— прохладно... Я ведь в воде лежу...»
— Воды,— шепчет Иона,— воды...— Все кладбище погружено в воду, только кресты виднеются. Вместо Элисабед Иона видит Медико. Медико сидит под деревом и держит на коленях ребенка. Иона узнает Вахтанга. «Хочешь, я поведу тебя в цирк?» — спрашивает он сына. И вот они уже в цирке. Медведь Боря ходит на задних лапах, а цыгане поют. Но это не цирк, и Вахтанг куда-то .исчез. Иона стоит у классной доски и поет. Дети смотрят на него окаменевшие и молчаливые и не слышат, как Иона старается.
— Из меня хорошая медсестра получится,— говорит Ева.
— В каждой женщине скрыта сестра милосердия,— отзывается доктор.
Новая жиличка дремлет, сидя на стуле.
Иона стоит посреди двора с тяжелым чемоданом в руке. Ноги у него подгибаются, словно их ему перебили, как курице, забредшей в чужой огород. Ни в одном окне не видит Иона света. А если и видит, не постучится, потому что никого здесь не знает. А может случиться и такое — постучишься, а в этих огромных мрачных домах вообще никто не живет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17