Между тем поднялся ветер. Вьюга гнала пылинки серого, как зола, снега. Сальме прошла мимо Мастерской и повернула на пастбище. В лицо бил северо-западный ветер, щеки горели от жестких снежинок, глаза слезились, но ради здоровья можно перенести все.
ПРОДЕЛКИ УСАЧА
Сальме вспомнился странный сон, который она видела не так давно.
Ей приснился негус. Сперва она не знала, кто этот смуглый человек, но кто-то вдруг произнес: «Гляди, негус выходит из машины!» Только тут узнала Сальме, кто это восседает за спиной шофера в черном автомобиле.
И еще кто-то невидимый прошептал на ухо Сальме:
— Негус приехал на свадьбу.
Сальме все еще ничего не поняла, и этот невидимый сказал:
— На свою свадьбу. Он женится на Мерле.
Теперь и Сальме стало ясно, зачем этот черный человек приехал в Кивиру. Приехал издалека искать себе невесту, и неизвестно, кто направил его стопы в здешние края. И казалось вроде бы, что он понимает по-эстонски, во всяком случае он сказал шоферу на чистом эстонском языке «спасибо!» — когда тот выскочил из машины и открыл дверцу высокому гостю.
Затем этот необыкновенный человек забренчал шпорами, и появились два неизвестных черных человека и провели негуса в совхозную контору — там должна была состояться регистрация брака.
Сальме никому не рассказывала о своем сне, только думала и гадала, что бы это должно означать. Может быть, стоило написать снохе; она, человек образованный, снам не верила, но, пожалуй бы, посмеялась. Вот ведь какие сны снятся свекрови! Вообще-то надо бы написать ей и о завтрашней свадьбе и о том, что невеста накануне свадьбы стоит за прилавком, будто ей никакого дела нет до предстоящего торжества. Да, работа и работа первым делом, случись хоть свадьба, хоть смерть. А ежели подойти так, то это современная невеста; о чем ей еще хлопотать и что готовить, приданого у нее все равно нет. Что ей, продавщице, все приданое ее лежит вокруг на полках, знай бери что пожелаешь! Ни ткать, ни прясть не надо, приедет негус, только расписаться — и все в порядке, зарегистрированы.
Адулаская лавка была у шоссе, в желтом доме, много раз перестраивавшемся и перекрашивавшемся. Сюда то и дело заходили люди, проезжавшие по шоссе. От Кивиру до лавки было не так уж и далеко, пройдешь пастбище и магистральную канаву — и ты в Адуле.
Сальме стояла на краю канавы, не решаясь ступить на мостки. Мостки вроде жидкие, удержат ли? Вдруг обвалятся или сама она поскользнется и упадет в глубокую канаву, сломает руку или ногу, чирикай тогда, жди, когда срастутся кости, и срастутся ли вообще...
Она поразмышляла еще немного и пошла вдоль канавы к шоссе. На шоссе был аккуратно выстроенный мост. «Стану я еще грохать по этим мосткам»,— пробормотала она.
Пригнувшись, с длинной палкой от метлы в руке брела она торопливым шагом к шоссе и дальше, к Адуле. Ветер рисовал узоры на снегу, круги и волны, солнца не было, небо подернула мгла, был февраль, дни стали светлее и длиннее.
В лавке было несколько человек. Когда Сальме вошла, продавец, которого прозвали за его густые черные усы Усачом, как раз отмерял одной женщине кусок ткани, все прочие тихо разговаривали между собой. Сальме встала в очередь, вытащила откуда-то из-под пальто пеструю ситцевую тряпицу, которая заменяла ей носовой платок, и высморкалась.
Усач был похож на гусара, прядь черных волос спадала на глаза, нос был прямой, и конечно же усы, густые черные усы наползали на рот. Хотя выглядел он серьезным, все же казалось, что то и дело усмехался про себя. Все считали его хитрецом и затейником, хотя никто никогда не видел и не слышал, чтобы Усач хитрил или затевал что-то. И девушки и молодухи частенько краснели, когда он смотрел на них из-под своего черного чуба. Еще была у него привычка, считая деньги, громко щелкать на счетах: одна, две, три, десять, шестнадцать, как будто не мог он подсчитать все эти копейки в уме. Покупатель при этом смущался, не знал, что и подумать. По правую руку от прилавка была открытая полка для хлеба, и каждый брал с нее, что ему было нужно. Но для иных покупателей Усач сам, своей рукой доставал с полки черный хлеб или булку. Хотя Сальме не пробовала этот хлеб, она все же считала, что булки, которые доставал Усач, были гораздо свежее и мягче. И вообще она была уверена, что Усач продает товар пристрастно, глядя на лица. Разве не стало это особенно ясно прошлой весной, когда в лавку привезли мало масла! Усач тогда отвечал всем, что масла нет, а кое-кому приносил из заднего помещения завернутые в бумагу свертки.
А вообще-то лавку Усача снабжали лучше, чем чью-либо в округе. Усач был расторопным и энергичным продавцом. Осенью здесь можно было купить даже помидоры, которые сноха велела Сальме есть. Она говорила, что Сальме надо побольше есть зелени и овощей в свежем виде. Сальме считала это излишней тратой денег и кривлянием, но, когда ощутила во рту вкус помидора, стала покупать сама. Есть помидоры было вкусно, к тому же они были мягкие, по зубам Сальме. Это не яблоки, которые ей было не угрызть и которые приходилось тереть. Этому научила ее сноха, раньше Сальме варила яблоки в супе. Когда дело касалось здоровья, Сальме не жалко было времени.
В лавке у Усача вроде была в продаже хорошая жирная ветчина, однако сноха запретила Сальме есть ветчину. Все какие-то городские выверты, подумала Сальме. Вот уж и ветчины не поешь! Весь свой век она ела все, только ветчину не так часто, хотя тогда у нее были зубы. А теперь гляди да облизывайся. Сноха говорила ей: «Вырви ты эти свои старые корни и вставь новые, искусственные». Упаси боже, еще и вырывать? К зубному врачу Сальме никогда не ходила. А сноху тоже не тянет к зубному, даром что сама доктор, злорадно подумала Сальме. Ей вспомнилось, как помрачнела сноха, когда у нее однажды вечером разболелся зуб, и как побледнело ее лицо, когда вернулась домой от зубного. Ничего не сказала, но Сальме и так поняла, каковы дела.
— Вот ведь несчастье, такой молодой...— сказала стоявшая рядом с Сальме женщина в красном пальто.— Теперь жена покрутится, ребенок у нее да скотина.
— Да, тяжко сейчас, посреди зимы, копать могилу, земля твердая как кость,— отозвалась другая женщина, повыше ростом и тоньше.
— Да уж, земля глубоко промерзла, снег выпал поздно.
— У жены и без того хлопот много, а тут еще...
— Да, не простое это дело,— вздохнула та, что в красном пальто.
— О ком вы говорите? — поинтересовался Усач, складывая ткань.
— Бригадир из Кивиры, говорят, помер.
— Тальвинг, что ли?
— Тальвинг, да,— кивнула высокая женщина.
— Значит, теперь жене придется поискать себе нового мужа или вернуться к старому,— просто рассудил Усач.
— А ты, Сальме, не слыхала, живешь же там рядом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18