В эти минуты, мягко шурша травой, Адела близко подходит ко мне. И хотя я только что считал ее источником всех своих злоключении, мне не удается удержаться, чтобы не взглянуть на нее. Обращенное ко мне лицо Аделы становится мягким, подобно теплому летнему дню. И сразу вся моя злость исчезает, и я готов на самые необыкновенные поступки ради этой девушки...
IV
Адела собрала посуду, оставленную нам пастухом, и направилась к роднику. Мы только чго поели. Отойдя шагов на двадцать, она повернулась ко мне с грацией молодой лани. Я не сводил с нее глаз.
—- Иди помой руки! — крикнула она.
Мы были на поляне. Под старым деревом, напомнившим мне лесистые места моего детства.
— Странный этот мир, — сказал я, поравнявшись с Аделой.
— Что это ты?
— Может быть, без причины, а может быть, есть заветная мысль.
— Не понимаю.
— Значит, и не нужно.
Возвращаясь от родника, она вдруг спросила:
— У тебя во взводе был автомат?
— Да, две штуки. С одним управлялся шестнадцатилетний паренек.
— Он погиб?
— Да. А какой системы были автоматы в вашей роте?
— Не знаю, — откровенно призналась она. — Их было много. Я не разбираюсь в оружии, да и не люблю стрелять.
— Будто?
— Один какой-то автомат стрелял очень быстро. Правда, напоминал скрипучую дверь.
— У немцев много таких, — сказал я. — Минер утверждал, будто их автоматы — лучшие из всех, что применяются в этой войне. Один такой был и у нас во второй роте.
— Минер не знал английских и русских... — возразила Адела.
— Этого я не могу сказать.
— Русские наверняка лучше. Согласен?
Говорят, будто все ихнее — самое лучше
Да. Я знаю. Так считают все.
Ладно, — сказал я. — Это неважно.
— Почему ты так сердито смотришь?
— Такой уж у меня взгляд.
— А по-другому ты не можешь смотреть?
— Нет. С тех пор как воюю.
— А до этого?
— До этого, может быть. Почему это тебя интересует?
— Мне хотелось бы знать, неужели так смотрят все, кому приходится заботиться о других?
— Ошибаешься, — ответил я. — Каждый должен сам за себя отвечать. В наше время за ошибки расплачиваются головой. Мне вспомнился один случай.
— Расскажи.
— Год назад ночью мне довелось спускаться в Жупу. Это неподалеку отсюда, кажется. Подниматься обратно было трудно, потому что уже почти совсем рассвело. Я забрался в папоротник у дороги, недалеко от села. И подумал, что в тот день ничего не случится. Но в село нагрянули итальянцы. Берсальеры все время крутились вокруг меня, а потом появились и погонщики с ослами. На меня наткнулся пастушонок. Я испугался, но напрасно. Он не сказал обо мне даже родителям.
— Наверное, он был членом молодежной организации.
— Ты думаешь, среди них не бывает предателей?
— Бывают, — ответила Адела, — но в основном это — очень хорошие ребята.
— Не хвастайся.
Я впервые увидел, как она смутилась:
— Я не о себе говорю.
Солнце прощалось с нами так, словно мы долго с ним не увидимся, и медленно спустилось за гору. Темно-зеленый склон стал черным. Наши фигуры, одна пониже, другая среднего роста, постепенно теряли свои очертания. По петляющей тропинке мы спускались вниз.
— Какое-то время мы будем одни, без организации,— сказал я, изо всех сил стараясь придать своему голосу естественную окраску не должны встречаться.
— А девушки в вашей организации были?
— Да.
— А в этом краю нет кого из ваших?
— Была одна девушка отсюда. Но она, должно быть, сейчас не здесь. Иначе не быть ей в живых.
— Как ее зовут?
— Мария.
— Сколько ей лет?
— Не старше тебя.
— Ты часто думаешь о ней?
— Только когда нужно выполнить задание.
— И не можешь подольше удержать ее в мыслях?
— Нет.
— Я думала, тогда тебе не было бы скучно.
— Мне не скучно.
— Что ты делал в этих краях?
— Проводил по ночам разные собрания. Бывало, доходил до центра среза. Возвращаясь на рассвете, прятался в горах, спал без задних ног до полудня, а то и дольше.
— И все один?
— Нет. Иногда в лес к условленному месту приходил связной и сообщал мне новости.
— Мы в городе по-другому работали.
— Там люди от земли свободны, — сказал я. — А здесь немало колеблющихся. Да и бандитов хватает.
— Мы пойдем завтра или останемся здесь еще на один день?
— Договоримся.
— А как по-твоему?!
— Пойдем.
-— И все же мне б хотелось быть в армии, среди пролетеров, — продолжала Адела, — Здесь, конечно, неплохо, но я думаю, лучше всего быть в армии. Ведь не каждую часть разобьют.
— С тех пор как я воюю, это первая дивизия, которую уничтожили целиком.
— А Италия скоро капитулирует?
— Не могу сказать.
— Месяца через два, должно быть.
— Может, и пораньше.
Мы опять шли вверх. Небо на западе стало багровым. Было еще довольно светло. Когда мы очутились на горе, Адела, слегка покраснев, вытащила из сумки книгу:
— Вот нашла в одном доме в том, сожженном, селе... Хозяин, наверное, в лес ушел, если его не убили...
— Почему ты так думаешь?
— Знаю.
— Я тоже знал одного. До войны он ходил в передовых, а потом переменил веру и подался к усташам.
Я взял у нее книгу и посмотрел на обложку. Это было одно из довоенных полптовских изданий. На переплете стояло название издательства.
— Я читал ее когда-то, — солгал я. — Года три назад.
— Понравилась?
Я снова взглянул на переплет, прочитал имя актора.
— Это одна из лучших его книг.
— Странное название, — заметила Адела. - «Бродяги и проходимцы». Должно быть, это тебе по душе?
— Меня больше волнует то, что ты все это время носишь ее с собой.
— Я ее еще не прочитала...
Почему я сказал, что читал эту книгу, которой до сих пор и в глаза не видел?
— Тебе нравится два раза читать одну и ту же книгу?
— Здесь нет книг, — уклончиво ответил я. — Кроме того, и времени нет.
— А мы все же читали в перерыве между боями.
— И что же вы читали?
— Я люблю исторические книги.
— Да, в нашей истории было много героического. И сейчас наши солдаты сражаются не хуже предков.
— Ты уверен в победе?
— Безусловно.
1 Белградское издательство «Полит» («Новая литература») в период между двумя войнами выпускало преимущественно революционную и прогрессивную литературу. — Прим. пер.
Лежа на спине, Адела погрузилась в чтение. Как естественна она в своих поступках! Указательным пальцем правой руки медленно переворачивает страницы, придерживая при этом книгу подбородком. Сумеречный свет вечерней зари падает на ее ресницы. Кругом ласковая тишина. И не слышно выстрелов. «Отдыхай и ты, взводный, — сказал я себе. — Придет время — будешь стрелять. Война тебя не минует». Вокруг шумели хмурые деревья. Я чувствовал себя так, словно мы переносились из одного мира в другой. Адела положила книгу и подняла взгляд к небу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
IV
Адела собрала посуду, оставленную нам пастухом, и направилась к роднику. Мы только чго поели. Отойдя шагов на двадцать, она повернулась ко мне с грацией молодой лани. Я не сводил с нее глаз.
—- Иди помой руки! — крикнула она.
Мы были на поляне. Под старым деревом, напомнившим мне лесистые места моего детства.
— Странный этот мир, — сказал я, поравнявшись с Аделой.
— Что это ты?
— Может быть, без причины, а может быть, есть заветная мысль.
— Не понимаю.
— Значит, и не нужно.
Возвращаясь от родника, она вдруг спросила:
— У тебя во взводе был автомат?
— Да, две штуки. С одним управлялся шестнадцатилетний паренек.
— Он погиб?
— Да. А какой системы были автоматы в вашей роте?
— Не знаю, — откровенно призналась она. — Их было много. Я не разбираюсь в оружии, да и не люблю стрелять.
— Будто?
— Один какой-то автомат стрелял очень быстро. Правда, напоминал скрипучую дверь.
— У немцев много таких, — сказал я. — Минер утверждал, будто их автоматы — лучшие из всех, что применяются в этой войне. Один такой был и у нас во второй роте.
— Минер не знал английских и русских... — возразила Адела.
— Этого я не могу сказать.
— Русские наверняка лучше. Согласен?
Говорят, будто все ихнее — самое лучше
Да. Я знаю. Так считают все.
Ладно, — сказал я. — Это неважно.
— Почему ты так сердито смотришь?
— Такой уж у меня взгляд.
— А по-другому ты не можешь смотреть?
— Нет. С тех пор как воюю.
— А до этого?
— До этого, может быть. Почему это тебя интересует?
— Мне хотелось бы знать, неужели так смотрят все, кому приходится заботиться о других?
— Ошибаешься, — ответил я. — Каждый должен сам за себя отвечать. В наше время за ошибки расплачиваются головой. Мне вспомнился один случай.
— Расскажи.
— Год назад ночью мне довелось спускаться в Жупу. Это неподалеку отсюда, кажется. Подниматься обратно было трудно, потому что уже почти совсем рассвело. Я забрался в папоротник у дороги, недалеко от села. И подумал, что в тот день ничего не случится. Но в село нагрянули итальянцы. Берсальеры все время крутились вокруг меня, а потом появились и погонщики с ослами. На меня наткнулся пастушонок. Я испугался, но напрасно. Он не сказал обо мне даже родителям.
— Наверное, он был членом молодежной организации.
— Ты думаешь, среди них не бывает предателей?
— Бывают, — ответила Адела, — но в основном это — очень хорошие ребята.
— Не хвастайся.
Я впервые увидел, как она смутилась:
— Я не о себе говорю.
Солнце прощалось с нами так, словно мы долго с ним не увидимся, и медленно спустилось за гору. Темно-зеленый склон стал черным. Наши фигуры, одна пониже, другая среднего роста, постепенно теряли свои очертания. По петляющей тропинке мы спускались вниз.
— Какое-то время мы будем одни, без организации,— сказал я, изо всех сил стараясь придать своему голосу естественную окраску не должны встречаться.
— А девушки в вашей организации были?
— Да.
— А в этом краю нет кого из ваших?
— Была одна девушка отсюда. Но она, должно быть, сейчас не здесь. Иначе не быть ей в живых.
— Как ее зовут?
— Мария.
— Сколько ей лет?
— Не старше тебя.
— Ты часто думаешь о ней?
— Только когда нужно выполнить задание.
— И не можешь подольше удержать ее в мыслях?
— Нет.
— Я думала, тогда тебе не было бы скучно.
— Мне не скучно.
— Что ты делал в этих краях?
— Проводил по ночам разные собрания. Бывало, доходил до центра среза. Возвращаясь на рассвете, прятался в горах, спал без задних ног до полудня, а то и дольше.
— И все один?
— Нет. Иногда в лес к условленному месту приходил связной и сообщал мне новости.
— Мы в городе по-другому работали.
— Там люди от земли свободны, — сказал я. — А здесь немало колеблющихся. Да и бандитов хватает.
— Мы пойдем завтра или останемся здесь еще на один день?
— Договоримся.
— А как по-твоему?!
— Пойдем.
-— И все же мне б хотелось быть в армии, среди пролетеров, — продолжала Адела, — Здесь, конечно, неплохо, но я думаю, лучше всего быть в армии. Ведь не каждую часть разобьют.
— С тех пор как я воюю, это первая дивизия, которую уничтожили целиком.
— А Италия скоро капитулирует?
— Не могу сказать.
— Месяца через два, должно быть.
— Может, и пораньше.
Мы опять шли вверх. Небо на западе стало багровым. Было еще довольно светло. Когда мы очутились на горе, Адела, слегка покраснев, вытащила из сумки книгу:
— Вот нашла в одном доме в том, сожженном, селе... Хозяин, наверное, в лес ушел, если его не убили...
— Почему ты так думаешь?
— Знаю.
— Я тоже знал одного. До войны он ходил в передовых, а потом переменил веру и подался к усташам.
Я взял у нее книгу и посмотрел на обложку. Это было одно из довоенных полптовских изданий. На переплете стояло название издательства.
— Я читал ее когда-то, — солгал я. — Года три назад.
— Понравилась?
Я снова взглянул на переплет, прочитал имя актора.
— Это одна из лучших его книг.
— Странное название, — заметила Адела. - «Бродяги и проходимцы». Должно быть, это тебе по душе?
— Меня больше волнует то, что ты все это время носишь ее с собой.
— Я ее еще не прочитала...
Почему я сказал, что читал эту книгу, которой до сих пор и в глаза не видел?
— Тебе нравится два раза читать одну и ту же книгу?
— Здесь нет книг, — уклончиво ответил я. — Кроме того, и времени нет.
— А мы все же читали в перерыве между боями.
— И что же вы читали?
— Я люблю исторические книги.
— Да, в нашей истории было много героического. И сейчас наши солдаты сражаются не хуже предков.
— Ты уверен в победе?
— Безусловно.
1 Белградское издательство «Полит» («Новая литература») в период между двумя войнами выпускало преимущественно революционную и прогрессивную литературу. — Прим. пер.
Лежа на спине, Адела погрузилась в чтение. Как естественна она в своих поступках! Указательным пальцем правой руки медленно переворачивает страницы, придерживая при этом книгу подбородком. Сумеречный свет вечерней зари падает на ее ресницы. Кругом ласковая тишина. И не слышно выстрелов. «Отдыхай и ты, взводный, — сказал я себе. — Придет время — будешь стрелять. Война тебя не минует». Вокруг шумели хмурые деревья. Я чувствовал себя так, словно мы переносились из одного мира в другой. Адела положила книгу и подняла взгляд к небу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50