— Ты ждешь других?
— Да. Ведь нам придется спуститься в села. Вот тогда смотри в оба.
— Разве четников немцы не угнали?
— Некоторых — да, а некоторых оставили. Они опаснее гитлеровцев.
— Почему?
— Знают местность, и в каждом селе их полно. Эти убивают ради грабежа.
— У нас нечем поживиться.
— Убьют из-за винтовки. Она в цене.
— Я давно собираюсь сказать тебе, — тихо произнес я, — что если б Йован захотел, мы буквально через двое суток получили бы еду,
— Сомневаюсь.
— Почему?
— Скажу потом,
Мы идем молча. Я все больше восхищаюсь Минером. Мне не приходилось еще встречать такого человека. Почти все, что он предвидел, сбылось. Говорил уверенно, взвешивая каждое слово. Умел отстаивать свое мнение, как обычно делают люди, хорошо знающие свое дело. И сейчас, когда исчезла непосредственная угроза, он чем-то озабочен. Чудесный человек! И непонятный!
На привале я сидел рядом с Минером, в стороне от остальных, и смотрел в пропасть каньона. Минер вспоминал бои на Сутьеске, вспоминал командующего.
— Слишком много суеты было перед атакой, — сказал я.
— Ты ведь его не знал, — возразил Минер. — Он был лучшим из командиров.
— И все-таки была суматоха.
— А как бы ты поступил? Две с половиной тысячи бойцов и три тысячи раненых?
— Не знаю.
— Он хорошо оценил обстановку. На нас наседало десять, а то и все пятнадцать тысяч солдат Лера. Отступать было некуда, — рассуждал Минер. — Он был самый лучший, но даже такому оказалось не под силу что-либо сделать.
— А почему он сам встал в стрелковую цепь? — спросил я.
— Если человек видит, что все потеряно, — а он, конечно, видел, — на карту ставят последнее. Человек всегда может сделать последнюю ставку.
— Что ты хочешь сказать?
— Уже за два дня он знал, что прорваться невозможно. Последним эшелоном называют тот, который будет уничтожен. Невозможно двум с половиной тысячам человек спасти три тысячи раненых.
— Я не хочу об этом думать, — сказал я. — Слишком тяжело.
— Да, лучше думать о том, как спасти собственную шкуру. — Он добродушно ухмыльнулся и похлопал меня по плечу: — Запомни, самая важная задача сейчас — спасти шкуру. Это все, что мы пока можем сделать для наших. Ты увидишь, это не легко.
— Я хотел бы знать, что он чувствовал? — спросил я.
— Кто?
— Командир последнего эшелона.
— Как чувствует себя человек, когда он не может уберечь госпиталь? В нем были бойцы из его села. Но он не выбирал, —- задумчиво произнес Минер.
— Пока не погиб, как простой пулеметчик?
— Пока не погиб. А мы вот живы. Живых хватает, только мы ничего о них не знаем.
— Наверное, главные силы ушли далеко на север?
— Когда мы были у реки, они вели бои далеко от Сутьески.
— Сегодня ты разговорчив.
— Да. Ты — из тех, с кем я люблю говорить.
— Спасибо.
Над ущельем парил сизый горный орел. И вдруг окрестности огласил взрыв. В глазах Минера промелькнула тревога.
— Слышите? — произнес он. — Похоже на разрыв мины.
— Очень далеко, — сказал я.
— Если у реки, то можно услышать? — спросила Рябая.
— Таким ясным утром можно. Но этот где-то ближе.
— Это бандитская граната, — пробурчал Йован.
— Таких не существует, — возразил Судейский.
— Ты думаешь у них не найдется, чем тебя убить?
— Нет, я не об этом. Я имею в виду, что у них нет своих гранат.
— Да и у нас тоже нет своих. Какая разница?
— Мы их отнимали.
— Верно, — произнес Йован, — мы их отнимали, а они их получали. Хватит пропаганды! Пусть так. И все таки приятно, когда у человека хватает боеприпасов. Даже если они получены в «подарок». Они все равно хорошо работают.
— Не так, как отнятые, — заметил старик.
— А ты молчи. Твоя песня спета.
— Ну ладно. Пусть я старый и задыхаюсь, — сказал старик. — А ты? Начал расхваливать бандитов?
— Я их не расхваливаю. Я стрелял в них.
— А теперь не хочешь? — спросил Минер.
— Что я хочу, это мое дело.
— Тогда уходи от нас! — резко бросил Минер.
— Уйду, когда сам захочу.
— Йован, — повернулась Адела, — успокойся. Он замолчал.
Эта была первая ссора между нами. Впервые Минер просил кого-то оставить нас.
Кроваво-красное солнце плывет по небу, одинаково благосклонное и к армиям и к бандитам. Нам уже не приходится считать себя армией. Четыре наши дивизии, которые двадцать дней назад прорвались на Сутьеске, теперь вели бои где-то на западе, как армия с армией. А мы понимали, что рано или поздно столкнемся с сельской стражей, с бандитами. И солнце будет свидетелем этому. И все же у меня где-то теплится зыбкая надежда, что кому-нибудь из нас удастся обо всем рассказать людям...
Передо мной лежит записная книжка немецкого унтер-офицера. Она перешла ко мне вместе с его штанами. Я в состоянии перевести каждое пятое слово. И этого достаточно, чтобы понять основное, а фантазия дорисует остальное. Листаю страницы. Мелькают имена Бруно, Гофмана, лейтенанта Ванга. Как же прошли четыре последних дня? Четыре дня из жизни человека, чьи штаны я ношу?
...За четыре дня до своей смерти унтер, видимо, грелся где-нибудь на солнце и размышлял. «Нет, — говорил он себе, -я не очень ненавижу врага. В самом деле, я ведь не очень не люблю партизан. Я даже стал уважать их за храбрость». Люди, которых он уважал, безусловно, были хорошими солдатами.
— Следует признать, что продержались два да, — вполголоса произнес он. — Что? — спросил Бруно.
— Я думаю, что приятнее разбить врага, который умеет драться.
— Мне бы хотелось, чтоб они были послабее.
— Ты никогда не станешь солдатом.
— Вы меня не так поняли, фельдфебель, — покраснев, как рак, сказал Бруно. — Солдаты нужны нам в другом месте.
Они, должно быть, несколько минут помолчали.
— Будем ли мы завтра участвовать в их уничтожении? — спросил Бруно.
— Я думаю, нет. С этим покончат егеря.
Победа была налицо, если считать, что они вывели из строя одиннадцать тысяч партизан. В этом им немало помог тиф. Они восхищались своей артиллерией, взбиравшейся на неприступные утесы, и своими саперами, что прокладывали тропы там, куда прежде не ступала нога человека. «Только немцы могли этого добиться! Лучшие солдаты всех времен! Но, — размышлял Гофман, — вместе с итальянцами нас было свыше девяноста тысяч. — И эта цифра смущала его. — А их в пять раз меньше! И если их не раздавить, они снова создадут свободную территорию! Их нужно уничтожать всех до одного! Нужно с корнем вырывать эту сорную траву!» — убеждал себя Гофман в канун боя.
Я перевернул страничку записной книжки.
Вот Гофман увидел, как патруль привел пленных партизан — двух мужчин и девушку. Гофман и Бруно подошли ближе, к офицерской палатке. Девушка была маленькая, светловолосая, миловидная.
— Из какой вы части?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50