кто-то кому-то доказывал, просил, заверял. В другой бы раз Васька непременно обернулся, полюбопытствовал что к чему, но сейчас ему было не до шепота, его внимание было приковано к золотоволосой девушке, которая все больше и больше нравилась ему, но от которой ни на шаг не отходил этот рослый парень в красной рубашке. Он снисходительно и неприязненно поглядывал на ребят, которые засматривались на золотоволосую. И, встречаясь с его колючим, разбойным взглядом, те пасовали перед ним, старались быстрее пройти мимо.
«Я бы не спасовал,— тоскливо думал Васька.— Но она, видать, неспроста танцует только с ним. Это ее парень».
Под конец танцев вдруг вспыхнула драка. С визгом шарахались от дерущихся девчонки. Кто бьется, Васька разобрать не мог. Он видел лшш, непрерывное мелькание рук, Но вот на какое-то мгновение схлынула человеческая полна, и тогда Васька заметил, что четверо избивают одного, по тот довольно успешно отбивается с молчаливой яростью. Вокруг него, не отставая, вертелся крепыш в красной рубашке с закатанными по локти рукавами.
Произошло что-то непонятное. Парень неожиданно, как подкошенный, рухнул на пол, и нападающие бросились бить его ногами: по голове, спине, груди...
Прошла к выходу из парка золотоволосая. Васька взглянул в ее глаза. Они были растерянные, холодные...
Домой Васька поплелся один, без брата Леньки, донельзя удрученный случившимся.
«Почему она не захотела со мной станцевать? Неужели я хуже того, в красной рубашке? — мучился он.— И как-то странно посмотрела... Да, правду говорят люди: чем женщина красивее, тем она загадочнее».
В летней кухне горел огонь. На табуретке, навалившись грудью на стол, сидел отец и перебирал бумаги с какой-то цифирью. Угадав сына по дыханию, по шороху шагов, не оглянулся. Лишь повел розоватой лысиной в сторону плиты:
— Там мать тебе ужин оставила.
Васька подошел к плите, приподнял крышку кастрюли. Вермишель с мясом. Хорошо, но сейчас душа ничего не принимает. Вздохнул:
— Что-то не хочется.
— Тебе виднее,—отец был весь в бумагах.
Васька посмотрел на согнувшуюся у стола фигуру, еще раз, теперь шумно, вздохнул. Тоже мне, Кулибин двадцатого века. Все изобретает, придумывает, только пользы чуть. Лучше бы телевизоры ремонтировал, как Ленькин отец. По крайней мере в этом хоть смысл есть.
Но сказать ничего не сказал. Отец может обидеться. Молча выбрел в темноту двора, сел на врытую в землю скамью под огромной, когда-то им посаженной вишней, вдохнул печальный запах отцветающих бархатцев.
«Ну почему мне не везет?» — в который раз за вечер больно, под самое сердце кольнул его неразрешимый вопрос. Вот встретить бы такую девчонку, как золотоволосая, влюбиться, смотреть в глубокие, чистые, как степные криницы, глаза, гладить светлые, похожие на утренние лучи солнца волосы. «Ну пусть не влюбиться,— слегка отступал от своей мечты Васька,— пусть просто подружиться. Разве он и этого недостоин?»
Низко, почти касаясь макушки вишни, чиркнула по небу, будто спичка по черной терке, падающая звезда. Васька проводил ее долгим взглядом. Видит ли золотоволосая эту падающую звезду? Он мог бы много интересного рассказать ей о звездах — и падающих, и непадающих.
Васька поднимает глаза к звездам. Мириады их манят и удивляют. Знает ли золотоволосая, что с вечера первыми зажигаются яркие звезды — Вега, Денеб и Альтаир? Они образуют огромный треугольник, в котором находятся главные летние созвездия — Лира, Лебедь и Орел.
Голубоватая Вега вместе с четырьмя неяркими звездами казалась древним лирой, тем музыкальным инструментом, на котором играл мифический певец Орфей. Созвездие Лебедь напоминает крест, но для древних греков-язычников он ничего не значил. В звездах они видели очертания летящей к земле птицы. А в третьем созвездии — Орел — увековечена та хищная птица, которая десять тысяч лет клевала печень прикованного к скалам Прометея, похитившего у богов огонь для людей и жестоко за это наказанного.
К западу от Лиры простирается огромное созвездие Геркулес. На живописной звездной карте польского астронома Яна Гевелия тут изображался тот самый могущественный древнегреческий герой, который совершил
десять подвигов — убил немейского льва, задушил лер-нейскую гидру...
Васька сидел под вишней с очарованно-запрокинутой головой и чувствовал, как гордость переполняет сердце, гордость за себя, за то, что он так много знает. Ах, жаль, что нет рядом той, прекрасной и далекой, как звезда в ночном небе, золотоволосой. Интересно, как ее зовут? Да это, в общем-то, и неважно. Хорошо бы вместе смотреть на звезды.
В летней кухне погас свет. Отец, пристукнув дверью, ступил в темноту и остановился, ничего не видя перед собой. Но вот он заметил Ваську на скамейке, подошел, присел рядом.
Падают звезды, падают... Мчатся наискосок к земле метеоры Персеид. В такую ночь не хочется идти в духоту комнат. Знаешь — скоро не уснешь.
— У тебя неприятности? — тихо спросил отец.
— С чего ты взял? — удивился Васька скорее не вопросу, а проницательности отца.
— Если девка, то не бери в голову. Их еще столько будет на веку,— отец махнул рукой.—Надоедят порядком.
Девка... Тоже сказанул батя. Такая девка, о которой Васька сейчас думает, может встретиться один раз в жизни, и потерять се, что себя потерять.
Падают звезды, падают... Есть такое поверье: звезды— души живых. Если звезда падает, значит, кто-то отдал богу душу. Душа... А какая она? И что это?..
— Ты вот что, сынок,— так и не дождавшись ответа от Васьки, кашлянул в кулак отец,— не только по девкам страдай и звездами любуйся. Пора бы тебе делом заняться.
— Каким, например? — не понял Васька.
— Ты в институт не передумал поступать?
— А что? Только ведь готовился.
— Год пролетит, многое подзабудется.
— Еще раз подготовлюсь, успею.— Губы Васьки поморщились в усмешке: однако странный батя, ведь знает, что он достаточно хорошо подготовился и в этом году мог бы поступить.
— Я вовсе не об этом пекусь,— будто услышал отец Васькины мысли.— Я о другом... Хочется мне, чтобы ты серьезнее к работе относился.
— Да я вроде не лодырничаю, не отлыниваю.
— Выслушай меня, не перебивай.—Васька в тем ноте не мог увидеть, но по голосу отца почувствовал, что тот нахмурился.— По моему разумению, серьезно относиться к работе — значит не просто стучать молотком по верстаку или крутить гайки, а с размышлением. А нельзя ли это сделать лучше, проще, экономичнее? Мне хочется, чтобы у тебя уже сейчас проявилась техническая смекалка. Ведь инженером собираешься стать.
— Ах вот ты о чем,— наконец догадался Васька и улыбнулся.— Бать, я ведь в тебя пошел. Ты сам об этом говорил. Значит, рано или поздно, а смекалка проявится.— Васька тихонько хохотнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
«Я бы не спасовал,— тоскливо думал Васька.— Но она, видать, неспроста танцует только с ним. Это ее парень».
Под конец танцев вдруг вспыхнула драка. С визгом шарахались от дерущихся девчонки. Кто бьется, Васька разобрать не мог. Он видел лшш, непрерывное мелькание рук, Но вот на какое-то мгновение схлынула человеческая полна, и тогда Васька заметил, что четверо избивают одного, по тот довольно успешно отбивается с молчаливой яростью. Вокруг него, не отставая, вертелся крепыш в красной рубашке с закатанными по локти рукавами.
Произошло что-то непонятное. Парень неожиданно, как подкошенный, рухнул на пол, и нападающие бросились бить его ногами: по голове, спине, груди...
Прошла к выходу из парка золотоволосая. Васька взглянул в ее глаза. Они были растерянные, холодные...
Домой Васька поплелся один, без брата Леньки, донельзя удрученный случившимся.
«Почему она не захотела со мной станцевать? Неужели я хуже того, в красной рубашке? — мучился он.— И как-то странно посмотрела... Да, правду говорят люди: чем женщина красивее, тем она загадочнее».
В летней кухне горел огонь. На табуретке, навалившись грудью на стол, сидел отец и перебирал бумаги с какой-то цифирью. Угадав сына по дыханию, по шороху шагов, не оглянулся. Лишь повел розоватой лысиной в сторону плиты:
— Там мать тебе ужин оставила.
Васька подошел к плите, приподнял крышку кастрюли. Вермишель с мясом. Хорошо, но сейчас душа ничего не принимает. Вздохнул:
— Что-то не хочется.
— Тебе виднее,—отец был весь в бумагах.
Васька посмотрел на согнувшуюся у стола фигуру, еще раз, теперь шумно, вздохнул. Тоже мне, Кулибин двадцатого века. Все изобретает, придумывает, только пользы чуть. Лучше бы телевизоры ремонтировал, как Ленькин отец. По крайней мере в этом хоть смысл есть.
Но сказать ничего не сказал. Отец может обидеться. Молча выбрел в темноту двора, сел на врытую в землю скамью под огромной, когда-то им посаженной вишней, вдохнул печальный запах отцветающих бархатцев.
«Ну почему мне не везет?» — в который раз за вечер больно, под самое сердце кольнул его неразрешимый вопрос. Вот встретить бы такую девчонку, как золотоволосая, влюбиться, смотреть в глубокие, чистые, как степные криницы, глаза, гладить светлые, похожие на утренние лучи солнца волосы. «Ну пусть не влюбиться,— слегка отступал от своей мечты Васька,— пусть просто подружиться. Разве он и этого недостоин?»
Низко, почти касаясь макушки вишни, чиркнула по небу, будто спичка по черной терке, падающая звезда. Васька проводил ее долгим взглядом. Видит ли золотоволосая эту падающую звезду? Он мог бы много интересного рассказать ей о звездах — и падающих, и непадающих.
Васька поднимает глаза к звездам. Мириады их манят и удивляют. Знает ли золотоволосая, что с вечера первыми зажигаются яркие звезды — Вега, Денеб и Альтаир? Они образуют огромный треугольник, в котором находятся главные летние созвездия — Лира, Лебедь и Орел.
Голубоватая Вега вместе с четырьмя неяркими звездами казалась древним лирой, тем музыкальным инструментом, на котором играл мифический певец Орфей. Созвездие Лебедь напоминает крест, но для древних греков-язычников он ничего не значил. В звездах они видели очертания летящей к земле птицы. А в третьем созвездии — Орел — увековечена та хищная птица, которая десять тысяч лет клевала печень прикованного к скалам Прометея, похитившего у богов огонь для людей и жестоко за это наказанного.
К западу от Лиры простирается огромное созвездие Геркулес. На живописной звездной карте польского астронома Яна Гевелия тут изображался тот самый могущественный древнегреческий герой, который совершил
десять подвигов — убил немейского льва, задушил лер-нейскую гидру...
Васька сидел под вишней с очарованно-запрокинутой головой и чувствовал, как гордость переполняет сердце, гордость за себя, за то, что он так много знает. Ах, жаль, что нет рядом той, прекрасной и далекой, как звезда в ночном небе, золотоволосой. Интересно, как ее зовут? Да это, в общем-то, и неважно. Хорошо бы вместе смотреть на звезды.
В летней кухне погас свет. Отец, пристукнув дверью, ступил в темноту и остановился, ничего не видя перед собой. Но вот он заметил Ваську на скамейке, подошел, присел рядом.
Падают звезды, падают... Мчатся наискосок к земле метеоры Персеид. В такую ночь не хочется идти в духоту комнат. Знаешь — скоро не уснешь.
— У тебя неприятности? — тихо спросил отец.
— С чего ты взял? — удивился Васька скорее не вопросу, а проницательности отца.
— Если девка, то не бери в голову. Их еще столько будет на веку,— отец махнул рукой.—Надоедят порядком.
Девка... Тоже сказанул батя. Такая девка, о которой Васька сейчас думает, может встретиться один раз в жизни, и потерять се, что себя потерять.
Падают звезды, падают... Есть такое поверье: звезды— души живых. Если звезда падает, значит, кто-то отдал богу душу. Душа... А какая она? И что это?..
— Ты вот что, сынок,— так и не дождавшись ответа от Васьки, кашлянул в кулак отец,— не только по девкам страдай и звездами любуйся. Пора бы тебе делом заняться.
— Каким, например? — не понял Васька.
— Ты в институт не передумал поступать?
— А что? Только ведь готовился.
— Год пролетит, многое подзабудется.
— Еще раз подготовлюсь, успею.— Губы Васьки поморщились в усмешке: однако странный батя, ведь знает, что он достаточно хорошо подготовился и в этом году мог бы поступить.
— Я вовсе не об этом пекусь,— будто услышал отец Васькины мысли.— Я о другом... Хочется мне, чтобы ты серьезнее к работе относился.
— Да я вроде не лодырничаю, не отлыниваю.
— Выслушай меня, не перебивай.—Васька в тем ноте не мог увидеть, но по голосу отца почувствовал, что тот нахмурился.— По моему разумению, серьезно относиться к работе — значит не просто стучать молотком по верстаку или крутить гайки, а с размышлением. А нельзя ли это сделать лучше, проще, экономичнее? Мне хочется, чтобы у тебя уже сейчас проявилась техническая смекалка. Ведь инженером собираешься стать.
— Ах вот ты о чем,— наконец догадался Васька и улыбнулся.— Бать, я ведь в тебя пошел. Ты сам об этом говорил. Значит, рано или поздно, а смекалка проявится.— Васька тихонько хохотнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50