На сиденье дивана, как маленькие злые гадючки, вылезли пружины.
— Что я тебе покажу, Аким,— многообещающе повел толстой черной бровью Антрацит. Он полез во внутренний карман пиджака, небрежно вынул оттуда финку, с усиками из нержавеющей стали, с рукояткой, оправленной в цветные кругляшки плексигласа.— Вещь!—восхищенно произнес он и не удержался от хвастовства.— Сам сделал!
Солнечный свет падал из окна на нож, и он голубовато блестел, будто сколок молнии. Васька с отвращением посмотрел на финку. Аким перехватил его взгляд, но истолковал его по-своему. «Испугался!» — мелькнула мысль.
— Спрячь, пока в уборную не выбросил! — гримаса злобы на миг искорежила привлекательное лицо Акима, оно стало неприятным и страшным.
Антрацит послушно спрятал финку обратно в карман и, сказавшись донельзя усталым, зевая, расслабленно развалился на стуле.
Аким вышел в соседнюю комнату, принес и поставил на стол три граненых стакана, бутылку водки и тарелку с большим куском холодного вареного мяса. Не торопясь порезал мясо на три приблизительно равные части.
— Мать, дай-ка нам хлеба! — негромко, с подобающим в таких случаях уважением крикнул Аким.
И тотчас в комнату к парням вошла низенькая женщина с темным лицом, на котором мигали кроткие бледные глаза. Что-то жалкое и грустное было в ее изморщиненном облике. Черные ложбинки под глазами то и дело наполнялись слезистой влагой, и она беспрестанно протирала их худыми кончиками пальцев.
— Опять водка? Да когда это кончится? — принялась она отчитывать Акима.— Пу почему бы, как все люди, в кино не пойти, к девчатам?
— Мамаша, сейчас все пьют,— авторитетно заявил Антрацит.— Только одна сова не пьет.
— Какая еще сова? — повернулась мать лицом к Антрациту.
— Птица такая,— охотно объяснил Антрацит.— Днем спит, а ночью магазины закрыты. Вот несчастная! — заржал он.
Мать разочарованно махнула рукой, положила буханку серого хлеба на стол, тихо вышла. Аким разлил водку, поднял стакан.
— За все хорошее! — сказал отрывисто.
Антрацит, не дожидаясь, пока Аким с Васькой выпьют, единым махом опрокинул стакан и слопал свою долю мяса.
— Выпейте на брудершафт,— хихикая, съязвил он.— Ведь вы почти молочные братья!
Ваське будто за пазуху бросили холодную лягушку— всего передернуло. Он с презрением посмотрел в нагло ухмыляющиеся глаза Антрацита, мелкими глотками выцедил водку и поставил стакан па стол.
— Мне пора! — твердо сказал он.— За угощение спасибо!
— Да какое гут угощение.— Аким гоже поставил стакан, гак и не выпив из него ни глотка.— Будешь в наших краях, заходи! —Он протянул руку Ваське.
Несколько мгновений Васька колебался, глядя на его крепкую сильную руку. Потом вяло пожал ее...
Васька проснулся, почувствовав на лице мягкое теплое прикосновение. Это оранжевые лучи гоняли по темной комнате солнечных зайчиков. Уходя на рынок, мать прикрыла окна ставнями, чтобы яркий утренний свет не тревожил сои сына. По лукавое солнце все же отыскало лазейку—щели от его потоков стали красно-бурыми, и казалось, в этих местах выструганные тонкие планки янтарно плавились. Там, за окнами, августовское утро еще дымилось зноем, горячий ветер бродил по улицам, поднимая пыль. И Ваське не хотелось вставать с постели.
Конечно, можно было бы сходить на пруд, окунуться в его освежающую стынь. Но тело налилось дремотной ленью и будто примагнитилось к простыне. Видимо, пришла послеэкзаменационная расслабленность, когда тревоги, напряжение памяти и воли позади и знаешь, что теперь, пусть хотя и временно, можно поблаженствовать.
Прайда, Васька не затруднял себя подготовкой в институт, по сдал экзамены успешно: проходные баллы набрал.
В Днепропетровске Васька не задерживался, зашел в приемную комиссию, узнал, что принят, и покатил домой. Приехал ночью. Мать, дознавшись, что поступил сын в престижный металлургический институт, ахнув, всплеснула руками, обняла, будто Васька совершил невесть какой подвиг. Отец одобрительно засопел, но особых изъявлений чувств по этому поводу не проявил: так и должно было случиться.
Мать засуетилась у печи, загремела заслонкой. Потом сказала отцу негромко, однако так, чтобы Васька услышал:
— Вот, отец, наконец-то мы и дождались, выбивается наш сыпок в люди.
В другой раз Васька непременно заметил бы ей, что вовсе не обязательно поступать в институт, чтобы «выбиться в люди». Сейчас промолчал, не стал перечить материнскому счастью. Подкрепившись чуть теплой жареной рыбой, быстро разделся, упал в кровать.
По его расчетам, Зося должна была работать в первую смену, с утра. Можно, безусловно, сбегать к ней на завод, по вряд ли это удобно. Люди засмеют, скажут: прибежал кавалер хвастаться своим успехом.
«Лучше не спешить,— решил Васька,— надо дождаться ее с работы».
И, поскольку торопиться было некуда, лежал он в прохладной затененной комнате, любуясь солнечными зайчиками.
Резкий бряк щеколды и тяжелые мужские шаги по дорожке к хате насторожили Ваську. Он вскочил, приоткрыл ставню. В остром утреннем свете, на миг ослепившем его, Васька увидел брата Леньку. Он стоял во дворе, облокотившись о столб, от которого тянулась под крышу хаты веревка, вымытая дождями до седины: Васькина мать сушила на ней белье,— и улыбался. — Поздравляю! — Он протянул сухую крепкую ладонь.— Студент, что ни говори!
— А ты откуда знаешь? Небось мать разгласила?
— Как ни странно, но ты не ошибся,— Ленька весело блеснул большими белыми зубами.— И эту новость уже живо обсуждает весь завод.
— Да брось ты...— засмущался польщенный Васька, хотя и понимал, что брат сильно привирает.
— А почему ты не у Зоси? Не хочешь поделиться радостью? — удивленно спросил Ленька.
— Так она ведь сегодня в первую работает.
— Ничего подобного! — энергично возразил Ленька.— Она работает, как и я, во вторую!
— Неужели ошибся? — опешил Васька.— Тогда я полетел!
Небо помаленьку стало хмариться, начал накрапывать дождь. Наспех свернув плащ в комок, Васька легким шагом необремененного заботами человека рванул в рабочий поселок за станцией.
Парило. И хотя все ждали ливня, он подполз, темный и косматый, незаметно. Гроза яростно и прицельно начала обстреливать город синими молниями. Васька едва успел натянуть на себя плащ, как дождевой поток враз окатил его с головы до ног.
Васька проскочил железнодорожный мост и прибавил ходу.
Широкая иссиия-черная туча с рваными серыми краями застила белое дымное солнце. Горизонт будто затянуло мутной желтей! пленкой. Ветер усилился. Казалось, где-то близко громыхает гусеницами бульдозер, сгребая сюда со всего неба холодно пахнущие грозой рыхлые тучи.
Васька, не задумываясь, распахнул настежь Зосину калитку и сунулся в покрытый пузырчатыми, будто кипящими лужами двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Что я тебе покажу, Аким,— многообещающе повел толстой черной бровью Антрацит. Он полез во внутренний карман пиджака, небрежно вынул оттуда финку, с усиками из нержавеющей стали, с рукояткой, оправленной в цветные кругляшки плексигласа.— Вещь!—восхищенно произнес он и не удержался от хвастовства.— Сам сделал!
Солнечный свет падал из окна на нож, и он голубовато блестел, будто сколок молнии. Васька с отвращением посмотрел на финку. Аким перехватил его взгляд, но истолковал его по-своему. «Испугался!» — мелькнула мысль.
— Спрячь, пока в уборную не выбросил! — гримаса злобы на миг искорежила привлекательное лицо Акима, оно стало неприятным и страшным.
Антрацит послушно спрятал финку обратно в карман и, сказавшись донельзя усталым, зевая, расслабленно развалился на стуле.
Аким вышел в соседнюю комнату, принес и поставил на стол три граненых стакана, бутылку водки и тарелку с большим куском холодного вареного мяса. Не торопясь порезал мясо на три приблизительно равные части.
— Мать, дай-ка нам хлеба! — негромко, с подобающим в таких случаях уважением крикнул Аким.
И тотчас в комнату к парням вошла низенькая женщина с темным лицом, на котором мигали кроткие бледные глаза. Что-то жалкое и грустное было в ее изморщиненном облике. Черные ложбинки под глазами то и дело наполнялись слезистой влагой, и она беспрестанно протирала их худыми кончиками пальцев.
— Опять водка? Да когда это кончится? — принялась она отчитывать Акима.— Пу почему бы, как все люди, в кино не пойти, к девчатам?
— Мамаша, сейчас все пьют,— авторитетно заявил Антрацит.— Только одна сова не пьет.
— Какая еще сова? — повернулась мать лицом к Антрациту.
— Птица такая,— охотно объяснил Антрацит.— Днем спит, а ночью магазины закрыты. Вот несчастная! — заржал он.
Мать разочарованно махнула рукой, положила буханку серого хлеба на стол, тихо вышла. Аким разлил водку, поднял стакан.
— За все хорошее! — сказал отрывисто.
Антрацит, не дожидаясь, пока Аким с Васькой выпьют, единым махом опрокинул стакан и слопал свою долю мяса.
— Выпейте на брудершафт,— хихикая, съязвил он.— Ведь вы почти молочные братья!
Ваське будто за пазуху бросили холодную лягушку— всего передернуло. Он с презрением посмотрел в нагло ухмыляющиеся глаза Антрацита, мелкими глотками выцедил водку и поставил стакан па стол.
— Мне пора! — твердо сказал он.— За угощение спасибо!
— Да какое гут угощение.— Аким гоже поставил стакан, гак и не выпив из него ни глотка.— Будешь в наших краях, заходи! —Он протянул руку Ваське.
Несколько мгновений Васька колебался, глядя на его крепкую сильную руку. Потом вяло пожал ее...
Васька проснулся, почувствовав на лице мягкое теплое прикосновение. Это оранжевые лучи гоняли по темной комнате солнечных зайчиков. Уходя на рынок, мать прикрыла окна ставнями, чтобы яркий утренний свет не тревожил сои сына. По лукавое солнце все же отыскало лазейку—щели от его потоков стали красно-бурыми, и казалось, в этих местах выструганные тонкие планки янтарно плавились. Там, за окнами, августовское утро еще дымилось зноем, горячий ветер бродил по улицам, поднимая пыль. И Ваське не хотелось вставать с постели.
Конечно, можно было бы сходить на пруд, окунуться в его освежающую стынь. Но тело налилось дремотной ленью и будто примагнитилось к простыне. Видимо, пришла послеэкзаменационная расслабленность, когда тревоги, напряжение памяти и воли позади и знаешь, что теперь, пусть хотя и временно, можно поблаженствовать.
Прайда, Васька не затруднял себя подготовкой в институт, по сдал экзамены успешно: проходные баллы набрал.
В Днепропетровске Васька не задерживался, зашел в приемную комиссию, узнал, что принят, и покатил домой. Приехал ночью. Мать, дознавшись, что поступил сын в престижный металлургический институт, ахнув, всплеснула руками, обняла, будто Васька совершил невесть какой подвиг. Отец одобрительно засопел, но особых изъявлений чувств по этому поводу не проявил: так и должно было случиться.
Мать засуетилась у печи, загремела заслонкой. Потом сказала отцу негромко, однако так, чтобы Васька услышал:
— Вот, отец, наконец-то мы и дождались, выбивается наш сыпок в люди.
В другой раз Васька непременно заметил бы ей, что вовсе не обязательно поступать в институт, чтобы «выбиться в люди». Сейчас промолчал, не стал перечить материнскому счастью. Подкрепившись чуть теплой жареной рыбой, быстро разделся, упал в кровать.
По его расчетам, Зося должна была работать в первую смену, с утра. Можно, безусловно, сбегать к ней на завод, по вряд ли это удобно. Люди засмеют, скажут: прибежал кавалер хвастаться своим успехом.
«Лучше не спешить,— решил Васька,— надо дождаться ее с работы».
И, поскольку торопиться было некуда, лежал он в прохладной затененной комнате, любуясь солнечными зайчиками.
Резкий бряк щеколды и тяжелые мужские шаги по дорожке к хате насторожили Ваську. Он вскочил, приоткрыл ставню. В остром утреннем свете, на миг ослепившем его, Васька увидел брата Леньку. Он стоял во дворе, облокотившись о столб, от которого тянулась под крышу хаты веревка, вымытая дождями до седины: Васькина мать сушила на ней белье,— и улыбался. — Поздравляю! — Он протянул сухую крепкую ладонь.— Студент, что ни говори!
— А ты откуда знаешь? Небось мать разгласила?
— Как ни странно, но ты не ошибся,— Ленька весело блеснул большими белыми зубами.— И эту новость уже живо обсуждает весь завод.
— Да брось ты...— засмущался польщенный Васька, хотя и понимал, что брат сильно привирает.
— А почему ты не у Зоси? Не хочешь поделиться радостью? — удивленно спросил Ленька.
— Так она ведь сегодня в первую работает.
— Ничего подобного! — энергично возразил Ленька.— Она работает, как и я, во вторую!
— Неужели ошибся? — опешил Васька.— Тогда я полетел!
Небо помаленьку стало хмариться, начал накрапывать дождь. Наспех свернув плащ в комок, Васька легким шагом необремененного заботами человека рванул в рабочий поселок за станцией.
Парило. И хотя все ждали ливня, он подполз, темный и косматый, незаметно. Гроза яростно и прицельно начала обстреливать город синими молниями. Васька едва успел натянуть на себя плащ, как дождевой поток враз окатил его с головы до ног.
Васька проскочил железнодорожный мост и прибавил ходу.
Широкая иссиия-черная туча с рваными серыми краями застила белое дымное солнце. Горизонт будто затянуло мутной желтей! пленкой. Ветер усилился. Казалось, где-то близко громыхает гусеницами бульдозер, сгребая сюда со всего неба холодно пахнущие грозой рыхлые тучи.
Васька, не задумываясь, распахнул настежь Зосину калитку и сунулся в покрытый пузырчатыми, будто кипящими лужами двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50