— Садитесь за любой стол и вычертите мне вот это... Здесь обмеры здания. Сделайте в сотом масштабе.
— Иван Иванович! — закричал начальник, и кто-то в углу распрямил спину.— Помогите товарищу.
Владимир захватил бумагу и пошел между столами.Иван Иванович усадил его рядом и, тыкая тонким пальцем, вежливо объяснил:
— Вот готовальня... Рейсфедер. Карандаши. Резинка... Бумага накноплена. Прошу вас, а я пойду погреюсь. Извините.— Подняв воротник пальто, съежившись, он зашлепал валенками к печке.
Владимир развернул лист и увидел контуры торопливого чертежа, сделанного от руки, с бесчисленными цифрами. Серая оберточная бумага, потертая на сгибах, хранила следы поспешной неряшливой работы, и Владимир внутренне чертыхнулся, с трудом разбирая непонятные каракули. Он взял огрызок карандаша, тронул прозрачную, из плекса, рейсшину. Медные колесики тихонько взвизгнули, и линейка плавно поддалась вверх. От волнения Владимир покрылся испариной. Страшно захотелось курить. Он читал расплывшиеся буквы, почти не сознавая их смысла.
«...Портовая, 2... План подвала... Этажи разрушены...»
Он повел первую линию, сам удивляясь ее удивительной прямоте. Карандаш заскользил по бумаге, оставляя четкий след грифеля. Затем пошли линии вертикальные.
«Главное, выдержать масштаб... Слава богу, нет проемов — сплошные стены. Штриховка стен ни к черту! Все расползается..»
Владимир яростно потер резинкой. Бумага залохматилась, под ней стало видно дерево чертежной доски. Испугавшись, он растерянно оглянулся в, прикрыв ладонью, тщательно затушевал дырку. Теперь, что он ни делал, черное пятно глядело на него продранным темным зрачком, как немой укор его неловким рукам, которые беспомощно шарили по чертежу, роняя огрызок карандаша и угольники. Владимир расстегнул шинель, не чувствуя холода, налег грудью на стол. Даже ладони вспотели от усилий, он, передохнув, осторожно вытер их о колени...
Начальник долго смотрел на чертеж, вздыхая, водил по бумаге крючком протеза. Владимир сидел напротив, с тревогой следя за выражением его лица и пытаясь предугадать ответ.
— На три с минусом,— сказал начальник.— Мы берем вас на должность техника. Но...
Он внимательно посмотрел на примолкнувшего Владимира:
— Вот что... Как вас звать?.. Владимир? Хорошо. Моя фамилия — Волжский. Так вот, придется вспоминать, учиться. Мы поможем. Города, по сути дела, нет. Старые чертежи зданий разграблены или пропали. Эвакуировать их не успели. Сейчас основная задача — это выяснить состояние застройки. Попутно подбираемся к первым наметкам генерального плана восстановления. Коллектив у нас приличный. Пропиской, хлебными карточками и всем остальным займется наш завхоз. Как у вас с жильем?
— Имею,— прошептал Владимир.
— Прекрасно,— Волжский откинулся на стуле и почесал затылок стальным крючком.— Значит, и приступайте к работе... Вот вам орудия труда.
Начальник положил перед Владимиром рулон оберточной бумаги и три карандаша.
— Наш район действия — Пушкинская улица. Зарисуйте ее и пометьте карандашами... Красный!
Волжский поднял карандаш и покачал им перед Владимиром.
— Красным — крест-накрест — дома, разрушенные полностью. На сто процентов! Синим! Дома, уничтоженные наполовину. На пятьдесят процентов! И, наконец, зеленым... Дома сохранившиеся. Каждому зданию дайте характеристику. Ясно?
Волжский сгреб все три карандаша и протянул их Владимиру.
— Действуйте! Работаем мы с девяти до шести вечера... Желаю успеха.
Ошеломленный, Владимир поднялся со стула и пошел, к выходу. В коридоре его узнали, и парень в распахнутой-шинели, за отворотами которой колыхались медали, закричал:
— А, пробрался, гад! А мы тут стой... Где справедливость?
— Да помолчи ты, балаболка,— тихо сказал Владимир,— я тут работаю, понимаешь?
Парень выскочил за ним вслед на крыльцо.
— Эй, постой... Ты не обижайся на меня. Мы люди свои. Костыли из одного дерева...
— Ну, чего тебе?
Парень уцепился за его плечо, заглядывая в глаза.
— Друг... Вышел из госпиталя. Домой приехал. Мать-старуха. Сестренка малая. А дома нет. Одни головешки. Ты тут работаешь, в начальниках ходишь...
— Да брось,— поморщился Владимир.
— Помоги хоть кладовку какую достать. В долгу не буду. Или подвал. Жить негде. Век благодарить стану... Под лестницей живем...
— Я сам под лестницей живу,— Владимир осторожно снял его руку со своего плечд.
— Да врешь ты все,— вяло проговорил парень.— На черта же вас тут всех собрали?
— Что я могу сделать? — краснея, проговорил Владимир.— Пойми.
— Там... В окопах мы так не отвечали,— парень побрел в коридор.
Пушкинская оказалась длинной улицей. Владимир видел разрушенные города, они ужасали его, но тогда не было времени особенно думать о них. А сейчас, когда вышел на Пушкинскую с тремя карандашами и чистым листом бумаги и посмотрел на сплошной ряд рухнувших домов, не поверил своим глазам. Неужели такое могли сделать руки человека? Какой надо обладать яростной ненавистью, чтобы прекрасную широкую улицу превратить в мрачное кладбище. О том, что она была прекрасна, говорили остатки стен, чудом сохранившиеся изломанные колонны и закопченные портики. Громадный рваный шрам пролег по земле.. В небо торчали трубы и спутанные балки перекрытий, размолотые бетонные плиты висели на сетках арматуры. Обо-женные огнем, взорванные динамитом, разбросанные ударами бомб — остатки домов не были похожи друг на друга,
каждый из них замер в своей предсмертной агонии,в судороге заломив лестничные клетки и вывалив на мостовую аменные внутренности, перемешанные со ржавыми крова-ями, каким-то заледенелым тряпьем и расщепленными досками. Казалось, ничто живое не могло находиться среди этого хаоса. Вылившаяся из разорванных чугунных канализационных труб в громадные воронки вода покрылась коркой грязного льда... Там и тут, из заколоченных окон, из-под земли и курганов битого щебня поднимались лег-ие дымы, и сквозь завалы петляли узкие тропинки, вытоп-анные в снегу жителями исковерканной Пушкинской лицы...
— Тебе кого? — спросила женщина, высунувшись из проема подвала.
— Это Пушкинская?
— Она, она,— кивнула головой женщина,— тут третий номер, а там... Видишь, стена на собаку похожа... Если отсюда смотреть — точно собака... Первый номер... Раньше «Гастроном» был. Живую рыбу продавали...
— Спасибо,— Владимир побрел в конец улицы. Здесь опустился на глыбу бетона и расправил на коленях лист бумаги. На глаз, приблизительно, нарисовал контуры здания и задумался, перебирая карандаши... Стоит одна стена и все. Как большая собачья голова. Слуховое окно просвечивает квадратным зрачком... Красный карандаш...
Он выбрал его и перечеркнул план дома толстыми жирными линиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Иван Иванович! — закричал начальник, и кто-то в углу распрямил спину.— Помогите товарищу.
Владимир захватил бумагу и пошел между столами.Иван Иванович усадил его рядом и, тыкая тонким пальцем, вежливо объяснил:
— Вот готовальня... Рейсфедер. Карандаши. Резинка... Бумага накноплена. Прошу вас, а я пойду погреюсь. Извините.— Подняв воротник пальто, съежившись, он зашлепал валенками к печке.
Владимир развернул лист и увидел контуры торопливого чертежа, сделанного от руки, с бесчисленными цифрами. Серая оберточная бумага, потертая на сгибах, хранила следы поспешной неряшливой работы, и Владимир внутренне чертыхнулся, с трудом разбирая непонятные каракули. Он взял огрызок карандаша, тронул прозрачную, из плекса, рейсшину. Медные колесики тихонько взвизгнули, и линейка плавно поддалась вверх. От волнения Владимир покрылся испариной. Страшно захотелось курить. Он читал расплывшиеся буквы, почти не сознавая их смысла.
«...Портовая, 2... План подвала... Этажи разрушены...»
Он повел первую линию, сам удивляясь ее удивительной прямоте. Карандаш заскользил по бумаге, оставляя четкий след грифеля. Затем пошли линии вертикальные.
«Главное, выдержать масштаб... Слава богу, нет проемов — сплошные стены. Штриховка стен ни к черту! Все расползается..»
Владимир яростно потер резинкой. Бумага залохматилась, под ней стало видно дерево чертежной доски. Испугавшись, он растерянно оглянулся в, прикрыв ладонью, тщательно затушевал дырку. Теперь, что он ни делал, черное пятно глядело на него продранным темным зрачком, как немой укор его неловким рукам, которые беспомощно шарили по чертежу, роняя огрызок карандаша и угольники. Владимир расстегнул шинель, не чувствуя холода, налег грудью на стол. Даже ладони вспотели от усилий, он, передохнув, осторожно вытер их о колени...
Начальник долго смотрел на чертеж, вздыхая, водил по бумаге крючком протеза. Владимир сидел напротив, с тревогой следя за выражением его лица и пытаясь предугадать ответ.
— На три с минусом,— сказал начальник.— Мы берем вас на должность техника. Но...
Он внимательно посмотрел на примолкнувшего Владимира:
— Вот что... Как вас звать?.. Владимир? Хорошо. Моя фамилия — Волжский. Так вот, придется вспоминать, учиться. Мы поможем. Города, по сути дела, нет. Старые чертежи зданий разграблены или пропали. Эвакуировать их не успели. Сейчас основная задача — это выяснить состояние застройки. Попутно подбираемся к первым наметкам генерального плана восстановления. Коллектив у нас приличный. Пропиской, хлебными карточками и всем остальным займется наш завхоз. Как у вас с жильем?
— Имею,— прошептал Владимир.
— Прекрасно,— Волжский откинулся на стуле и почесал затылок стальным крючком.— Значит, и приступайте к работе... Вот вам орудия труда.
Начальник положил перед Владимиром рулон оберточной бумаги и три карандаша.
— Наш район действия — Пушкинская улица. Зарисуйте ее и пометьте карандашами... Красный!
Волжский поднял карандаш и покачал им перед Владимиром.
— Красным — крест-накрест — дома, разрушенные полностью. На сто процентов! Синим! Дома, уничтоженные наполовину. На пятьдесят процентов! И, наконец, зеленым... Дома сохранившиеся. Каждому зданию дайте характеристику. Ясно?
Волжский сгреб все три карандаша и протянул их Владимиру.
— Действуйте! Работаем мы с девяти до шести вечера... Желаю успеха.
Ошеломленный, Владимир поднялся со стула и пошел, к выходу. В коридоре его узнали, и парень в распахнутой-шинели, за отворотами которой колыхались медали, закричал:
— А, пробрался, гад! А мы тут стой... Где справедливость?
— Да помолчи ты, балаболка,— тихо сказал Владимир,— я тут работаю, понимаешь?
Парень выскочил за ним вслед на крыльцо.
— Эй, постой... Ты не обижайся на меня. Мы люди свои. Костыли из одного дерева...
— Ну, чего тебе?
Парень уцепился за его плечо, заглядывая в глаза.
— Друг... Вышел из госпиталя. Домой приехал. Мать-старуха. Сестренка малая. А дома нет. Одни головешки. Ты тут работаешь, в начальниках ходишь...
— Да брось,— поморщился Владимир.
— Помоги хоть кладовку какую достать. В долгу не буду. Или подвал. Жить негде. Век благодарить стану... Под лестницей живем...
— Я сам под лестницей живу,— Владимир осторожно снял его руку со своего плечд.
— Да врешь ты все,— вяло проговорил парень.— На черта же вас тут всех собрали?
— Что я могу сделать? — краснея, проговорил Владимир.— Пойми.
— Там... В окопах мы так не отвечали,— парень побрел в коридор.
Пушкинская оказалась длинной улицей. Владимир видел разрушенные города, они ужасали его, но тогда не было времени особенно думать о них. А сейчас, когда вышел на Пушкинскую с тремя карандашами и чистым листом бумаги и посмотрел на сплошной ряд рухнувших домов, не поверил своим глазам. Неужели такое могли сделать руки человека? Какой надо обладать яростной ненавистью, чтобы прекрасную широкую улицу превратить в мрачное кладбище. О том, что она была прекрасна, говорили остатки стен, чудом сохранившиеся изломанные колонны и закопченные портики. Громадный рваный шрам пролег по земле.. В небо торчали трубы и спутанные балки перекрытий, размолотые бетонные плиты висели на сетках арматуры. Обо-женные огнем, взорванные динамитом, разбросанные ударами бомб — остатки домов не были похожи друг на друга,
каждый из них замер в своей предсмертной агонии,в судороге заломив лестничные клетки и вывалив на мостовую аменные внутренности, перемешанные со ржавыми крова-ями, каким-то заледенелым тряпьем и расщепленными досками. Казалось, ничто живое не могло находиться среди этого хаоса. Вылившаяся из разорванных чугунных канализационных труб в громадные воронки вода покрылась коркой грязного льда... Там и тут, из заколоченных окон, из-под земли и курганов битого щебня поднимались лег-ие дымы, и сквозь завалы петляли узкие тропинки, вытоп-анные в снегу жителями исковерканной Пушкинской лицы...
— Тебе кого? — спросила женщина, высунувшись из проема подвала.
— Это Пушкинская?
— Она, она,— кивнула головой женщина,— тут третий номер, а там... Видишь, стена на собаку похожа... Если отсюда смотреть — точно собака... Первый номер... Раньше «Гастроном» был. Живую рыбу продавали...
— Спасибо,— Владимир побрел в конец улицы. Здесь опустился на глыбу бетона и расправил на коленях лист бумаги. На глаз, приблизительно, нарисовал контуры здания и задумался, перебирая карандаши... Стоит одна стена и все. Как большая собачья голова. Слуховое окно просвечивает квадратным зрачком... Красный карандаш...
Он выбрал его и перечеркнул план дома толстыми жирными линиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71